Внутри, вовне - Герман Вук

— Ну, ладно! — сказала она после всего этого деловым тоном. Она скрестила ноги — так, что кимоно задралось почти до талии, и моему взору предстали толстые желтые ляжки и очень туго затянутый пояс для подвязок. Как ни был я одержим похотью, я почувствовал себя неловко, как будто я по ошибке попал в женский туалет. Кухонные часы показывали двадцать минут двенадцатого. Мне уже давно пора было быть у Голдхендлера.

— Миссис Элленбоген… — начал я.

— О, зови меня Герти, дорогой! — сказала она плотоядно, тоном Мэй Уэст. Эта плотоядность, как видно, должна была преисполнить меня желанием, но она возымела противоположное действие: как будто Борисова тетка из Вустера вдруг начала гримасничать. Я все еще слышал голоса детей из спальни. Я сказал ей об этом.

На мгновение в ее голосе прозвучала твердость, смешанная с грустью:

— О, не беспокойся. Они знают, что им нельзя сюда заходить. Может быть, пойдем ко мне в спальню?

Она встала, и кимоно упало на пол. Фигура у нее была почти как у мамы; пожалуй, мама была даже постройнее. Не помню уж, какое я придумал неуклюжее оправдание. Я только знаю, что после этого и минуты не прошло, как я выбежал на Бродвей и стал ловить такси, оставив предварительно пятерку под телефонным аппаратом. За чашку кофе и ломтик кекса это была, пожалуй, чересчур дорогая плата. Но, как меня ни томило вожделение, я никак не мог утвердить себя в звании мужчины с Борисовой теткой из Вустера. Но свои пять долларов я все-таки потратил не зря: они помогли мне осознать, что понимающая женщина — это не для меня.

Так что же мне оставалось? Все-таки искать женщину легкого поведения. Кто-то мне сказал, что самый верный способ склеить такую женщину — это медленно кружить по городу в хорошей машине. Так что в один прекрасный вечер я попросил разрешения взять наш сияющий «бьюик», в котором Ли возила папу на работу и с работы, и поздно ночью, окончив работу у Голдхендлера, я выехал на Бродвей. Буквально через несколько минут я увидел ее — довольно далеко впереди, на тротуаре. Она шла, покачивая бедрами и размахивая огромной сумочкой, в голубой шляпке с длинными болтающимися лентами. Эта шляпка выдавала ее с головой. Наконец-то! Я догнал ее, затормозил и высунулся из окна, чтобы начать разговор. Но она опередила меня, сразу же открыв дверцу машины.

— Пять долларов! — сказала она, показывая себе на шляпку и на свое густо напудренное лицо и напомаженные губы.

Ну и ну! Пять долларов! И какой запах! Явно духи «Аттар» из «Вулворта»! Да, это вам не «понимающая женщина», это явно особа легкого поведения. Я кивнул, и она забралась на сиденье.

— На 85-й улице поверни направо, — гнусаво проговорила она. Потрясающе! Актрисы, игравшие проституток в пьесах Юджина О’Нила, всегда говорили так же гнусаво.

— Остановись вот тут.

Я остановил «бьюик» у старого кирпичного дома и проследовал за ней через двор. Пройдя в дверь, к которой вели вниз несколько ступенек, я оказался в крошечной подвальной клетушке со старой скрипучей кроватью.

— Пять долларов! — она протянула руку.

Я дал ей пятерку. Во мгновение ока она сняла голубую шляпку, задрала юбку и стянула с себя розовые хлопчатобумажные трусы. Она явно делала это не в первый раз в жизни. Затем она плюхнулась на кровать и, с юбкой вокруг талии, легла на спину:

— Ну! Чего ты ждешь?

— Сейчас, сейчас.

Неловкая пауза.

— В чем дело? — спросила она через некоторое время.

— Ни в чем, — ответил я раздраженно.

Она поднялась на локтях:

— Ты когда-нибудь раньше это делал?

— Сказать по правде, нет. Но…

— Ладно, парень! Я не нанималась учить тебя, как трахать бабу. Мне некогда. — Она вскочила с кровати и, опять же во мгновение ока, снова влезла в трусы и надела шляпку с лентами. — Мне пора обратно.

Мы снова вышли на улицу.

— Можешь подвезти меня до угла Бродвея? — спросила она.

Конечно же, я ее подвез, и она вышла на тротуар, размахивая сумочкой. Все это происшествие, с начала до конца, заняло от силы пять минут.

Так закончились мои поиски женщины легкого поведения.

Глава 62

Голдхендлер в Голливуде

— Голливуд! — воскликнул «Зейде». — Исроэлке, ты отправляешься в кабак!

— Ну, что ты, «Зейде», не такой уж я пропойца!

Я пришел к нему попрощаться. Мы с ним проштудировали отрывок из книги Левит — когда я бывал у него, мы всегда что-нибудь штудировали, — и я отправился в кабак. Заметьте, что «Зейде» не назвал Голливуд, скажем, Геенной или Содомом, а только кабаком — «шенк»: для него это было такое место, в котором еврею находиться немыслимо.

Голдхендлера пригласили в Голливуд написать сценарий фильма под названием «Тщеславие Эррола Кэррола». Голдхендлер дал несколько удачных реприз в одноименное брод-вейское ревю. Это название купила студия «Метро-Голдвин-Майер», и теперь нужно было сделать сценарий. Когда эмгеэмовский продюсер пришел к Голдхендлеру обсудить сюжет, Голдхендлер сходу выдал идею о миллионере, который финансирует ревю, и его двойнике, бродяге с Бауэри. Это была вариация древнего как мир сюжета о близнецах: миллионер и бродяга сновали туда-сюда между гримуборными актрис, залезали к ним в постели — при этом их принимали друг за друга — и все такое, в том же духе. Продюсер был в восторге, он долго тряс Голдхендлеру руку и сказал, что это — как раз то, что нужно для фильма; Голдхендлеру было предложено приехать в Голливуд и самому написать сценарий — на тех условиях, которые он сам для себя определит.

Когда продюсер ушел, Голдхендлер собрал нас в кружок и, наклонясь, сказал трагическим шепотом:

— Мы сели в лужу. У нас ведь ничего нет.

— Как! Да ведь это сногсшибательный сюжет! — сказал Бойд.

— Ты думаешь? Так сам и пиши. А я понятия не имею, что я такое наговорил.

Наверно, так оно и было. Голдхендлер нередко экспромтом придумывал ужасно занимательные истории, но потом, когда ему делали заказ, не мог написать ничего путного, сочинял что-то совершенно другое, а когда его спрашивали, где же все эти «смешные штуки», которые он выдал экспромтом, он только рукой махал.

Согласно условиям, которые доставил Голдхендлер, мы должны были ехать в Голливуд всей командой за счет МГМ: Бойд, Питер, я, Сардиния, две горничные и вся семья, кроме стариков родителей. Бойд сообщил нам, что жалованье Голдхендлер себе выцыганил совершенно умопомрачительное, и если сценарий «Тщеславия» вытанцуется как следует, он, может быть, и насовсем переберется в Голливуд — со всеми чадами и домочадцами и с нами грешными, потому что сейчас в кино можно делать очень большие деньги. На весь июль работы у нас было кот наплакал: всего лишь один заказ — на небольшую летнюю программу для комика, который обыгрывал греческий акцент и выступал под псевдонимом Николас Нидворакис; настоящая его фамилия была, кажется, Гинзбург. Он работал, как это называлось, «на свой страх и риск», то есть его шоу никто не финансировал, и он лишь надеялся завоевать успех и найти себе спонсора. Так что дела было немного, и мы с Питером писали для Нидворакиса тексты, пользуясь старыми-старыми программами, которые Голдхендлер в незапамятные времена написал для одного комика-немца, обыгрывавшего свой акцент. Мы меняли немецкий акцент на греческий и озлободневнивали остроты. Читателю может показаться, что это жуткая халтура, но Нидворакис был вне себя от восторга, и рецензии были лучше некуда; а коми-ка-немца никто уже и не помнил: его давно не было в живых.

Кроме нас, Голдхендлер еще взял с собой — разумеется, за счет МГМ — некоего Морри Эббота. Голдхендлер впервые в жизни ехал в место, находившееся западнее Ньюарка, и Морри Эббот должен был служить ему чем-то вроде консультанта и экскурсовода по Голливуду. Морри был плюгавый человечек с курчавыми рыжеватыми волосами и подпрыгивающей походкой. Я знал, что у него был брат — ортодоксальный раввин по фамилии Эпельбаум, но сам Морри от всего еврейского давно отказался. Время от времени он выпаливал в меня одну-другую фразу из Талмуда, но это было чисто из пижонства, ничего больше. Раньше он написал несколько скетчей, немного поработал режиссером, а недавно, женившись, сдал в поднаем свою маленькую квартиру в «Апрельском доме» известному эстрадному композитору Скипу Лассеру и занимался в основном тем, что писал сценарии для лассеровских фильмов и тексты для лассеровских бродвейских мюзиклов. В мире легкой музыки Лассер был третьим композитором после Ирвинга Берлина и Кола Портера, и Морри стриг купоны с лассеровского успеха.

С самого начала нашей поездки на Дикий Запад Морри Эббот стал ментором для меня и Питера. Морри был из тех людей, которые знают все ходы и выходы. Это он заказывал нам канзасские шницеля, денверское пиво, шампанское «Таттингер» и форель из Скалистых гор. Он знал, где купить индейские одеяла и ожерелья, как торговаться с индейцами и сколько надо давать на чай официантам и носильщикам. И он изучил все вариации покера, прочел все новые книги и видел все последние пьесы и фильмы — и обо всем имел четкое собственное мнение. Что же до танцовщиц и хористок, то, если верить ему, на Бродвее и в Голливуде мало осталось таких, кого бы он не трахнул. По ночам, после покера, его главным развлечением стало рассказывать мне и бедняге Питеру о своих амурных победах над танцовщицами и хористками.