Великие завоевания варваров - Питер Хизер

Тот факт, что экспансия меровингских франков не продвинулась в регионы, в которых произошел коллапс германской культуры, неслучаен. Как и римская в свое время, экспансия франков проводилась преимущественно за счет военной аннексии земель, потенциальные выгоды которой приходилось уравновешивать с многочисленными расходами. Нужно было проводить сражения, а они случались часто и были весьма ожесточенными, пусть даже у нас не так много исторических свидетельств, чтобы можно было восстановить их ход. Однако порой нам везет. Природа захвата франками Алеманнского королевства, к примеру, наглядно проявляется в масштабных разрушениях старых городищ, которые, как мы видели во главе 2, появились в позднеримский период и стали центрами исполнения королевской власти. Примерно в 500 году, когда, как явствует из исторических источников, Хлодвиг одержал великую победу, они – по крайней мере, те, о которых нам известно, – были захвачены, и преемственность материальной культуры нарушилась так или иначе по всему королевству алеманнов. Были заброшены городища, на кладбищах появляются следы новых похоронных обрядов, в некоторых местах и вовсе возникают новые кладбища. Человеческие и прочие ресурсы, необходимые для столь агрессивного завоевания, можно смело тратить лишь в том случае, если вознаграждение окажется соответствующим[469].

Разрушение привычных для Центральной Европы основ, доминирование германской материальной культуры в V и VI веках означали, что к востоку от Эльбы не было сколь-нибудь значительных и крепких политических образований с развитой экономикой и накопленными средствами, которые можно было бы грабить. За века до н. э. и после Рождества Христова Римская империя расширилась до тех пределов, в рамках которых в ту эпоху война еще могла оставаться выгодной, и в VI веке Меровинги поступили точно так же. Единственным регионом германской Европы, сохранившим старые культурные традиции и не попавшим в руки франков, была Скандинавия – полуостров Ютландия, юго-западные острова Балтийского моря и южное побережье современных Норвегии и Швеции. С другой стороны, власть Меровингов осуществлялась в соседней Саксонии лишь в форме утверждения своего господства, а не прямого завоевания, и, возможно, это защищало Скандинавию от возможных нападений со стороны франков. Но это исключение в целом не противоречит сказанному. Только те регионы внутренней и внешней периферии Рима, в которых сохранялись развитие и преемственность культуры, стоили ресурсов, затрачиваемых на завоевание. В этом плане новые модели развития позднеримского периода сыграли важную роль в определении границ новой державы послеримского мира[470]. С этим ясно. Но что именно произошло в других регионах древней Германии? Что внезапно прервало развитие местных материальных культур?

Рассуждая об этом феномене, необходимо верно понимать его природу. Как доказал польский археолог Казимир Годловский, коллапс культур включал в себя исчезновение в V и VI веках долго существовавших моделей развития материальных культур в обширных областях Центральной Европы. Эти культуры нередко уходили корнями в начало тысячелетия, порой и еще дальше. Однако, когда преемственность была нарушена, это проявилось практически в каждом районе и сказалось на соответствующих остатках материальной культуры – на всем, от старых экономических связей со Средиземноморьем, порождавшим поток римского импорта, до устоявшихся традиций ремесла в изготовлении глиняной посуды и металлических изделий. В технологическом плане производство керамики резко упростилось, гончарные круги вышли из употребления. Это совпадает по времени с резким сокращением количества разновидностей горшков и даже общего объема производимых товаров. Масштабы металлургического производства также заметно уменьшились, количество украшений, производимых тогда (или как минимум тех, что дошли до наших дней), сокращается почти до нуля. Поселения становятся куда меньше[471]. Археологические находки говорят о внезапном упрощении изделий в каждой категории, по которым традиционно анализируется, сравнивается и датируется деятельность населения того или иного региона в римский период, и все это указывает на резкие перемены образа жизни.

Как можно объяснить эти поразительные изменения археологических находок?

В соответствии с интерпретацией, предложенной Годловским, традиционные культурные мотивы исчезли вместе с населением, их производившим. Как явствует из надежных исторических источников, коллапс материальной культуры географически и хронологически совпадает с известными нам переселениями германоязычных племен на римскую территорию. Черняховская и пшеворская системы фактически исчезли в то же время, когда готы, вандалы и прочие племена были вытеснены со своих земель вследствие появления Гуннского государства в Центральной Европе (глава 5), в то время как постепенное угасание германской материальной культуры близ Эльбы в V столетии ассоциируется с переселением англов, саксов и других в Британию, а также переходом лангобардов в Среднедунайский регион. Эти миграционные потоки продолжались и в VI веке, как мы видели, – вполне возможно, как реакция на распространение франкской гегемонии на восток, вынудившей немалое число саксов присоединиться к лангобардам и отправиться с ними в Италию[472].

Хронологические рамки этих феноменов слишком близки, чтобы это можно было объяснить простой случайностью, однако уход германских народов – не единственное возможное (и даже не самое вероятное) объяснение. Поскольку археологические культуры необходимо рассматривать как системы, исчезновение установившихся культурных форм априори может иметь несколько причин. В этом случае, как подчеркивали и другие исследователи после Годловского, мы имеем дело с исчезновением орнаментальных изделий из металла, оружия и определенного вида керамической посуды, изготовленной на гончарном круге, а их производили по большей части для представителей германской элиты. Соответственно, отсутствие таких изделий в наблюдаемом контексте археологических остатков может указывать на исчезновение из данного региона политического и военного классов, для которых они производились. Многочисленный – возможно, весьма многочисленный, хотя и невидимый для археологии – класс крестьян, которые использовали куда более простую материальную культуру, вполне мог остаться на месте[473]. Следовательно, теоретически можно объяснить коллапс культуры любым маркером на миграционной шкале – от полной эвакуации населения до ухода элиты. В какой именно точке имеющиеся свидетельства указывают на то, что история людей, стоявших за исчезновением германской культуры, также прерывается?

Мы еще вернемся к более подробному рассмотрению некоторых из этих умозаключений в следующей главе, когда перейдем к славянским народностям, в конечном итоге установившим свое господство в освобожденных германцами областях Центральной и Восточной Европы. Пока же можно ограничиться еще несколькими общими наблюдениями. Прежде всего, коллапс германской культуры никоим образом не говорит о полной эвакуации жителей с обсуждаемых территорий. Как мы видели в случае с готами к северу от Черного моря, есть причины полагать, что многие группы исконного населения, покорившиеся готским захватчикам в III веке, не участвовали в более поздней миграции готов, двинувшихся в Римскую империю в 376 году. К тому же и численность переселившихся в империю германских племен не настолько велика, чтобы за их спинами остались огромные и совершенно пустые территории.

Разумеется, невозможно установить, сколько людей было подхвачено миграционными потоками, порожденными становлением и крахом империи гуннов и новыми возможностями к экспансии, которые появились у ближайших соседей Рима, терявшего способность поддерживать неприкосновенность своих границ. Но возможно, здесь стоит попытаться пойти от противного. Вспомним, сколько мигрантов точно покинули области, пережившие культурный коллапс. У нас есть вполне надежные указания на численность вестготов и остготов – примерно или чуть больше 20 тысяч воинов. Армии вандалов, аланов и свевов, скорее всего, насчитывали приблизительно столько же, по крайней мере до 406 года, когда они понесли тяжелые потери в Испании. Да и войско бургундов, пусть и не могло сравниться с ними, было отнюдь не маленьким. Мы не знаем, сколько беженцев со Среднедунайской низменности было принято в армию Италии или в ряды военных на римском востоке Балканского полуострова, но, судя по численности, которую указывают для герулов, различные племена, о которых нам известно, также могли выставить около 10 с лишним тысяч воинов, а то и вдвое больше. Самые противоречивые сведения у нас о численности англосаксов. Оценки варьируются от 20 до 200 тысяч человек[474].