Голубой Марс - Ким Робинсон

Ничто не могло быть таким же чистым и свободным, как эта темно-серая пустошь. При таком окружении пьяное хихиканье Мигеля донимало Зо сильнее, чем обычно, и она приглушила уровень громкости в своем скафандре до того, чтобы оно звучало не громче шепота.

Идти на восток от города было опасно, как и просто стоять в той стороне, но увидеть кромку солнца можно было только оттуда. Зо стала пинать камни, когда они двинулись на юго-запад, чтобы получить оттуда угловой вид на город. Ей хотелось взлететь над этим черным миром, и, может быть, какой-нибудь ракетный ранец позволил бы добиться желаемого, но, насколько она знала, никто не удосужился доработать такую идею. Поэтому они просто пробирались вперед, внимательно глядя на восток. Очень скоро солнце поднимется над горизонтом, а пока над ними, в ультратонкой неоново-аргоновой атмосфере, мелкая пыль, поднимаясь под воздействием электронной бомбардировки, превращалась в бледную белую пыль, которая попадала под солнечную бомбардировку. Верхняя часть Рассветной стены, находившейся у них за спиной, казалась вспышкой чистейшей белизны, на которую невозможно было смотреть даже сквозь тяжелые дифференциальные фильтры их скафандров.

Затем скалистый ровный горизонт на востоке, возле кратера Стравинского, засеребрился. Зо, завороженная, не сводила глаз с пылающей и танцующей светящейся линии: солнечная корона возвышалась над горизонтом, словно пламя над волшебным серебряным лесом. Зо и сама горела от восхищения, она готова была махнуть к солнцу подобно Икару. Она чувствовала себя бабочкой, которую манил к себе свет. Она словно мучилась сексуальным голодом. И в самом деле – кричала сейчас несдержанно, будто испытывала оргазм: какое пламя, какая красота! Солнечный восторг – вот как это чувство называли в городе, и надо сказать, это было подходящее название. Мигеля тоже охватил восторг: он скакал по валунам на восток, раскинув руки в стороны, словно Икар, который пытался взлететь.

Затем он неуклюже упал в пыль, и Зо услышала его крик, при том, что громкость внутренней связи у нее находилась почти на нуле. Она побежала к нему и увидела, что его левое колено согнуто под невозможным углом. Тогда она закричала сама и села подле него. Ледяной холод поверхности ощущался даже через костюм. Она помогла Мигелю встать, обхватила его рукой и добавила громкости у себя в скафандре: несчастный громко стонал.

– Заткнись! – приказала она. – Сосредоточься, смотри под ноги.

Они стали ритмично, вприпрыжку двигаться на запад вслед Рассветной стене, чья высокая колоколообразная кривая все еще сияла сверху. Она удалялась от них, и терять время было нельзя. Но они постоянно падали. В третий раз распростершись в пыли, когда все вокруг слилось в слепящую смесь чистой белизны и такой же чистой черноты, Мигель вскричал от боли и, задыхаясь, сказал:

– Беги дальше, Зо, спасай себя! Нам обоим незачем тут умирать!

– Да хрен тебе! – ответила Зо, поднимаясь.

– Уходи!

– Не уйду! А ну заткнись, я тебя понесу.

Он, по ощущениям, весил примерно столько же, сколько весил бы на Марсе – семьдесят килограммов вместе с костюмом. От нее требовалось в первую очередь удерживать равновесие, пока он истерично бормотал:

– Отпусти меня, Зо. «“Краса есть правда, правда – красота”… одно лишь это надо знать»[39].

Она наклонилась и просунула руки ему под спину и колени.

– Заткнись! – крикнула она. – Сейчас это и есть правда, а значит, и краса. – И рассмеялась, побежав с ним на руках.

Из-за него она не могла смотреть под ноги, поэтому устремила взгляд вперед, где яркий свет встречался с чернотой, отчего у нее заслезились глаза. Двигаться было тяжело, и она упала еще дважды, но когда бежала, то нагоняла город с довольно приличной скоростью.

Затем она почувствовала, как ее спину осветило солнце. Это ощущение напоминало покалывание иголками, несмотря на то, что на ней был теплоизоляционный костюм. Мощный прилив адреналина, свет в глаза… Какая-то лощина, параллельная восточному горизонту, вернула себе вид пятнистой области засвеченных теней с безумными контрастами, а затем медленно превратилась в обычный терминатор, после чего все стало темным и тусклым, за исключением огненной городской стены, горящей далеко вверху. Она судорожно хватала ртом воздух, разгоряченная больше от напряжения, чем от света. И все же одного взгляда на раскаленную дугу на вершине города было достаточно, чтобы удариться в митраизм.

Конечно, даже когда город оказался прямо перед ними, забраться в него мгновенно было нельзя. Ей пришлось обежать его сбоку, до ближайшей подземной станции. Всецело сосредоточившись, она бежала минуту за минутой и уже ощущала запоздалую боль в мышцах. Затем впереди на горизонте появилась дверь в холме возле рельсов – Зо тяжело бежала к ней по гладкому реголиту. Бешеный стук в дверь – и их впустили в шлюз, а затем в сам город, где тут же задержали. Зо лишь усмехнулась спассполицаям и сняла скафандр сначала с себя, а потом с Мигеля, и принялась целовать его, рыдающего, растрогавшись его неуклюжестью. Он от боли этого не замечал и просто цеплялся за нее, как утопающий за своего спасителя. Высвободиться из его хватки ей удалось, лишь легонько стукнув его по больному колену. Когда он взвыл, она громко рассмеялась и ощутила прилив адреналина, более приятного и особенного, чем любой сексуальный оргазм, а потому – более ценного. И она снова поцеловала Мигеля, хотя он по-прежнему этого не замечал, после чего протиснулась мимо спассполицаев, заявив, что она дипломат и ей нужно торопиться.

– Дайте ему каких-нибудь лекарств, идиоты! – крикнула она. – Сегодня отправляется шаттл на Марс, мне нужно идти.

– Спасибо тебе, Зо! – Мигель рыдал. – Спасибо! Ты спасла мне жизнь!

– Я спасла свой рейс домой, – отозвалась она, рассмеявшись над его выражением лица. Она вернулась, чтобы поцеловать его еще раз. – Это я должна тебя благодарить! За такую-то возможность! Спасибо тебе, спасибо.

– Да нет, это тебе спасибо!

– Нет, тебе!

Невзирая на муки, он рассмеялся.

– Я люблю тебя, Зо.

– А я тебя.

Но ей нужно было спешить, чтобы не опоздать на свой шаттл.

Шаттл представлял собой ракету с импульсным термоядерным двигателем, и уже через два дня они должны были достичь Земли. И все это при приличной гравитации – не считая времени большого кувырка.

Все подряд претерпевало изменения из-за этого внезапного уменьшения масштабов Солнечной системы. Так, одним из его малозначительных последствий стало то, что больше не нужно было использовать Венеру как гравитационный рычаг при полетах на ракете, и лишь случайно шаттл Зо, «Ника Самофракийская», пролетел вблизи этой тенистой планеты. В это время Зо вместе с другими пассажирами вышла в большой обзорный зал, чтобы посмотреть на нее. Облака ее сверхгорячей атмосферы были темного цвета, а сама планета казалась серым кругом на фоне черноты космоса. Терраформирование Венеры шло быстрыми темпами, и вся планета находилась в тени зонта, которым служила старая марсианская солетта с зеркалами, размещенными таким образом, чтобы они выполняли ровно противоположную функцию той, что была у них на Марсе: не направляли свет на планету, а отражали его от нее. Так что Венера вращалась в темноте.

Это был первый этап проекта терраформирования, который многие считали безумным. На Венере не было воды, ее окутывала крайне плотная перегретая атмосфера из углекислого газа, день длился больше года, а температура поверхности стояла такая, что плавились свинец и цинк. Да, не самые многообещающие исходные условия, но люди все равно делали попытку за попыткой, и цели человечества превосходили их возможности даже тогда, когда, возможно, сами люди стали богоподобными, – Зо находила это восхитительным. Те, кто инициировал этот проект, даже заявляли, что он завершится быстрее, чем терраформирование Марса. И причиной тому – полное устранение солнечного света, которое оказывало ощутимое действие. Так, плотная углекислотная атмосфера (девяносто пять бар на поверхности!) теряла по пять градусов Кельвина в год на протяжении последнего века. Вскоре должен был начаться Большой дождь, а уже через пару сотен лет весь диоксид углерода окажется на поверхности – в виде ледников из сухого льда, которые появятся в ее низменностях. К тому моменту сухой лед должен быть покрыт изолирующим слоем алмазного напыления или пористых пород, и, как только он будет запечатан, можно будет устроить на поверхности водные океаны. Воду предполагалось откуда-нибудь завезти, так как собственных запасов Венере хватило бы, лишь чтобы поверхность оказалась не более чем на сантиметровой глубине. Венерианские терраформирователи, мистики некой новой viriditas, как раз вели переговоры с Сатурнийской лигой о правах на ледяную луну Энцелад, которую надеялись подвести к орбите Венеры и растопить в несколько проходов сквозь атмосферу. Вода Энцелада, выпав дождем на поверхность, зальет неглубокими океанами порядка семидесяти процентов поверхности, полностью скрыв сухие ледники. В результате останется атмосфера из смеси кислорода и водорода, сквозь зонт откроют путь некоторому количеству света, и тогда станет возможным основать поселения людей на двух крупных материках – Иштар и Афродите. После этого останутся лишь те трудности, что были и на Марсе. На их устранение понадобится много времени – особенно что касается удаления сухих ледяных щитов и установления удобного суточного цикла; до тех пор дни и ночи можно было сменять, используя зонт как гигантские кольцевые жалюзи, но им не хотелось полагаться на что-либо настолько уязвимое. Она с трепетом это вообразила: через несколько столетий на Венере появится биосфера, и будет существовать цивилизация с двумя заселенными материками, прекрасным рифтом Дианы в виде живописной долины, миллиардами людей и животных – а потом в один день зонт сместится куда-нибудь вбок и шшш! – целый мир поджарится на солнце. Не очень-то радужная перспектива. И вот теперь, задолго до Большого дождя, который должен залить и очистить планету, они пытались выложить металлическую обмотку в качестве материализованных линий широт. А когда питаемые от солнца генераторы встанут на колеблющиеся орбиты вокруг Венеры, планета превратится, по сути, в ротор гигантского электродвигателя, сила магнитного поля которого создаст крутящий момент, который ускорит ее вращение. Разработчики этой системы заявляли, что примерно за то же время, которое понадобится, чтобы выморозить атмосферу и устроить океан, импульс этого «мотора Дайсона» мог ускорить вращение Венеры настолько, чтобы день длился целую неделю. Таким образом, предполагалось, что примерно через триста лет у них появится преображенный мир, где даже можно будет выращивать растения. Конечно, поверхность окажется сильно размытой, хотя вулканы все равно останутся, а под водой будет диоксид углерода, готовый вырваться и отравить их. Но все равно они будут там, в обнаженном и сыром новом мире.