Заря Айваза. Путь к осознанности - Живорад Славинский

— Почему ты говоришь «Я»?

Он откинул голову назад, и его глаза расширились. Они стали стеклянно-неподвижными и смотрели не на меня, а как бы охватывая все пространство, словно он видел сквозь него. С мальчишеской невинностью, словно выглядя моложе своих лет, он сказал:

— Это Я! А я думал, что я…

— Что ты… что?.. — Я понимал, что все на нас смотрят, но не смог устоять. Я обнял его, крепко прижав к себе. Я чувствовал его влажную от пролитых слез щеку и сладкий запах, исходящий от мальчика, который еще не стал мужчиной. Я слышал чьи-то громкие рыдания поблизости, но мне было все равно. Я отвел в сторону свою голову от его, чтобы лучше разглядеть глаза.

— Что, ты думал, произойдет?

Ненад медленно покачивал головой, в то время как его глаза были все еще широко открыты, словно он просматривал образы, в которых томились его ожидания.

— Не знаю. Я думал, что все изменится, а все осталось прежним. Я такой, какой есть, и таким всегда был… Но как-то, я не знаю, как это выразить… Я больше не испытываю мучений. Любовь, что я испытываю к тебе, переполняет меня, и я понимаю, что люблю и себя, и что это не эгоизм… это настоящая любовь. От нее исходит все.

— Спасибо тебе, моя нежная радость. Ты не представляешь, сколь много для меня значит твое переживание. Ты — самое лучшее, что случилось со мной за всю мою жизнь.

— Спасибо. До этого я стыдился признаться кому-то в своей любви, расценивал это как хвастовство… а теперь я могу громко прокричать об этом всему миру.

Просветление — заразное переживание. Тем вечером в последней диаде четверо участников стали просветленными.

Молчание — одно из четырех герметических достоинств и, по некоторому мнению — самое ценное. На этот раз я не мог молчать. Тем вечером, когда мы с Ненадом пришли домой, я написал длинное письмо Питеру. Я так подробно расписал ему произошедшие на «Интенсиве» события, что казалось, будто все мое волнение вылилось на бумагу. Я признался, что по возращении из Чикаго я неоправданно обвинил его в допущении ошибок в своем учении, видениях и моей инициации. Я думал, что он своим ответом выразит снисходительное отношение к блудному сыну, который преклонился перед ним и признал свою ошибку. Тем не менее, в его письме не было ни малейшего намека на интуитивную или исключительную смелость его суждения.

Дорогой Живо!

Известие о том, что тебе удалось оказаться в личине Айваза, пусть и ненадолго, принесло мне огромное удовольствие.

Я знал уже с первой нашей встречи, что тебе удастся отождествиться с ним, и что такое открытие его в себе поможет тебе выразить подлинную натуру Айваза. Твоя нерешительность принять себя таким, какой есть, была простым отражением сомнения, появляющегося обычно перед огромной ответственностью, которую несет такое сознание, — ответственность за других, которые будут слетаться к тебе, как ночные бабочки на свет. Чтобы испытать подлинное просветление, тебе нужно было встретиться с Истиной о том, Кто ты есть и Что ты есть.

Я согласен с тобой, что Переживание Гнозиса на «Интенсиве» являлось истинной инициацией. Это высший Путь, по которому ты поведешь людей к глубинным уровням Истины.

Не буду скрывать, но, увы, тебя будет поджидать чрезвычайно неприятный соблазн. Ты будешь ощущать себя Христом, распятым на кресте. Но не забывай, чему учит Христос своим примером — после распятия наступает воскресение! Из высших уровней сознания у меня сложилось отчетливое предчувствие по поводу предприятия тобой новой, более серьезной миссии.

По-братски твой Питер

Питер был прав. Я сделал следующий шаг. Учителя школы Йогендры называли четырнадцатидневный «Интенсив» мясорубкой. Ведя его, они клялись, что больше никогда не будут ввязываться в него снова. После восстановления они с ужасом размышляли над тем, через что прошли, и в них надолго задерживалась мысль о том, что «…на этот раз я вышел целым и невредимым». Но со временем духовная чесотка становилась все сильнее, они, сначала не всерьез, играючи, начинали раздумывать о еще одном четырнадцатидневном «Интенсиве» и в результате снова попадали под этот безжалостный жернов.

Томики Кенджи из Окаямы, которого я повстречал в ашраме Йогендры в Санта-Барбаре, был одним из тех редких людей, кому я сообщил по секрету о своем решении вести четырнадцатидневный «Интенсив» и о своих тревогах по этому поводу. В ответ он похвалил меня за смелость, но и не забыл предупредить: «„Интенсив Просветления“ Йогендры почти идентичная копия сешина школы Харады Дзен. Я недавно узнал об этом. Ты столкнешься со многими трудностями. Но на сешине учитель, Роши, имеет статус неприкосновенности, так что критиковать его действия не представляется возможным. На „Интенсиве“ у Йогендры участники могут свободно критиковать Мастера. Трудно даже представить, как на тебе отразится эта критика. Будь уверен, ты встретишься с некоторыми ужасными ситуациями».

Я предчувствовал это, однако все же разослал приглашения на четырнадцатидневный «Интенсив».

Я арендовал огромный пустой хлев в деревне Жова неподалеку от Виолин До. Несколько лет назад в нем проживала община из семи-восьми людей, в основном это были социологи и студенты по философии. Община распалась через год, так как они занимались лишь тем, что скрещивались друг с другом, как змеи; и после того, как все возможные комбинации партнеров были перепробованы, они разошлись. Лишь супруги Ремаки, владельцы имущества, остались жить там дальше. Они сдавали хлев за маленькую плату.

Во время «Интенсива» многие из утверждений Йогендры, которые поначалу досаждали мне, оказались ложными. Никакого восстания участников не было, никто не набрасывался на меня, никакие галлюцинации меня не посещали. Но меня все время трясло — дрожь шла от живота по рукам, ногам и губам. Иногда, из-за сильной зажатости мышц губ, мне было сложно говорить. Хоть агрессия и ярость участников были направлены не на меня, вразрез с заявлениями Йогендры, она выражалась в форме общей нетерпимости. Те, кто принимал и любил друг друга, теперь кипели и разрывались от общей вражды. Они говорили гадости дипломатичным образом, но все в комнате отчетливо понимали, о ком шла речь.

Можно было уловить регрессию в поведении участников. Начиная «Интенсив» с вечерней речи, я предвидел будущие события. По выражениям их лиц было видно, что они решили не сдаваться, запереться и оградить себя от существенных перемен. По мере продвижения «Интенсива» их решения таяли, как лед в горячей печи, и они начали переносить свои проблемы на других. Они заявляли о том, что не желают быть в группе для медитации с тем или иным партнером. «Я ничего не имею против него, но не хочу с ним работать». После чего шло: «Я НЕ МОГУ находиться рядом с ним, его отношение такое… Я не хочу нести ответственность за свои действия, просто посадите меня отдельно от него!» В результате стало трудно собрать группу, так как несколько человек не могло работать с оставшимися участниками.

Мои собственные трудности заключались в другом. «Интенсив» застыл на месте, и для того, чтобы как-то заставить его двигаться дальше, мне нужно было найти силы для признания в своей к ним любви, однако три эти слова, «я люблю вас», никак не могли выйти наружу. А расшевелить «Интенсив» можно было, лишь дав людям огромный заряд эмоциональной энергии и веры в Свет. Но я был полностью обездвижен одной только мыслью, что своими воодушевляющими словами я просто попытаюсь их задешево купить.

Решение пришло неожиданным образом. Я вспомнил одну историю из детства, о которой совершенно позабыл. Ее образы вдруг ясно и в красках предстали передо мной, и те чувства, что я тогда испытывал, забились во мне с той же силой. Высокообразованные люди, в отличие от меня, говорят, что не верят в ангелов. После того, как во мне пробудились те воспоминания, я уже не был так убежден в этом утверждении. Дело в том, что однажды, когда я был маленьким, я встретил одного человека, обладающего всеми качествами ангела, и эта встреча полностью изменила мою жизнь.

…Когда моего отца приговорили к трем годам лишения свободы за то, что один из коллег по работе посчитал его сторонником Сталина, мы начали борьбу за жалкое существование. Мать работала на почте, и злые соседи говаривали, что ей платили за облизывание марок. Ей платили гроши, поэтому мы голодали и ходили в ошметках. Накопившаяся озлобленность к людям и к себе за посаженного отца и бедно выглядевшую мать, ходившую в отрепьях, начинала перерастать в ненависть. Из-за моего отца соседские ребята называли меня Боги Тюремником. И я сделал многое, чтобы заработать себе эту кличку. Приставал к младшим, ломал электрические звонки у входных дверей и в итоге заработал репутацию опасного ребенка. Те, кто был послабее, хотели со мной подружиться, но только для того, чтобы я побил других, с кем у них были проблемы. Мне это разонравилось с того момента, как я начал понимать, что они звали меня лишь для драки, и что никто из них никогда не приглашал меня к себе на день рождения, куда приходили благовоспитанные детишки. Передо мной безвозвратно закрывались и надежда на лучшее будущее, и дверь в уютную жизнь в теплой комнате, с кофе и свежими пончиками на завтрак по воскресным утрам. Я был озлоблен и негодовал по этому поводу, в мою душу пробрались гнев и ненависть к людям. Я понимал, что либо их оскорблять буду я, либо — они меня. Я стал по-настоящему плохим мальчиком. Но однажды во мне произошло что-то, после чего мне вдруг стали безразличны и глупые злые проделки, и некоторые приятели. Что-то произошло, чему я до этого трудного дня «Интенсива» не мог дать никакого объяснения.