Заря Айваза. Путь к осознанности - Живорад Славинский

Моя жизнь снова обрела смысл.

Завершить «Интенсив» — значит прочитать книгу, с которой ты подружился. Наступает облегчение и печаль от окончания игры, а также пустота от отсутствия цели, за которую можно бороться. Я понимал, что мне нужно поставить себе новую цель, но для этого у меня уже не было сил. Я мог думать лишь о чистой постели со свежим постельным бельем, звуках, предвещающих новый день, запахе кофе на кухне, вопрошающем взгляде Ненада и шуме трамвая, курсирующего по нашей улице. Перед глазами пронесся образ Стевичи и мысль о том, как я редко общаюсь с ним с тех пор, как начал вести «Интенсивы».

Участники, ослепленные счастьем от того, что дошли до конца, не знали, что творилось у меня внутри. Я слышал голос миниатюрной японки:

— Нет никого счастливее Боги… он довел «Интенсив» до конца… и как довел?! Я бы хотела оказаться на его месте.

Через всю комнату пронесся крик Мучи:

— А кто бы не хотел?

Мое лицо было неподвижным, а взгляд — рассредоточенным. Я мог слышать биение пульса в ушах. Я подготовил прощальную речь, однако теперь слова были ни к чему, так что я упростил и сократил ее, как это только было возможно. Я сказал им, что они проделали очень важную работу, что им нужно продолжать идти дальше, так как человек всегда находится в самом начале, как только ступает на Путь Истины. Я попросил их быть терпеливыми друг к другу следующие пару дней из-за чрезмерной чувствительности и попытаться избегать резких реакций на «Интенсиве», которые могут оказаться слишком болезненными. Я завершил свою речь важным предупреждением о том, что нужно быть готовым к глубоким переменам в своей жизни, которые не всегда приятны, но которые происходят в соответствии с Истиной.

— Истина такая, какая она есть, а не такая, какую мы хотели бы иметь, — серьезно заявил я, понимая, что то, чего они хотели сейчас, разнилось с тем, что их поджидало. — Я благодарю всех, кто пришел на этот «Интенсив», поскольку для меня это значит очень многое. Вы помогли мне столкнуться с собственными слабостями и пройти через них, помогли мне вспомнить людей, кому я обязан очень многим, и кого я позабыл с годами. Наконец, вы помогли мне испытать любовь и признательность, которые трудно почувствовать в жизни за пределами «Интенсива». Спасибо вам от всего сердца.

Люди обнимались, благодарили друг друга, зажигали сигареты после четырнадцатидневного воздержания. Я чувствовал себя отчужденным, словно смотрел на них через толстое стекло. Я бы, скорее, ощущал деревья, если бы начал обнимать их. Мое чувство отделенности было не неожиданным, это была моя реакция на человеческую неблагодарность — никто не поблагодарил меня за все те муки, через которые я прошел. Все были пьяны самими собой, словно выпили крепкого вина, и среди них не было места кому-либо еще, кроме как партнеру для вспомогательной роли слушателя их личных драм со счастливым концом.

Я закрыл глаза и сложил руки. Я взглянул внутрь себя и увидел лишь серую и безжизненную пустоту. Иногда эта пустота напряжена, наполнена благоприятным зарядом, проникающим в сознание, как поднимающаяся река, когда ее берега становятся слишком узкими. Но сейчас она высохла и не приносила пользы, в ней чувствовался лишь слабый протест в отношении человеческой неблагодарности и идиотизма всего проделанного мной. Я понимал, что поток теплых эмоций оживет во мне в тот же момент, как кто-нибудь из этих потных и шумных людей подойдет и скажет всего несколько слов: что он в долгу передо мной, что он меня любит, что он никогда не забудет меня… Сгодились бы любые из этих пустых слов, которыми люди поливают друг друга. Как бы мы ни презирали такие похвалы, мы все равно испытываем неутолимое желание услышать их вновь. Тем не менее, я не получил ни одного из них. У меня не было сил обвинить их в этом. Они были с головой погружены в игру с осознанием, нахождением себя среди знойных миров, дотоле чахлые и ограниченные, а теперь полные яркого огня эмоций, любви к себе и важных целей, которые теперь казались достижимыми. Для поникшего Мастера в их наслаждающихся собой сердцах просто не было места.

Мне нужно было как можно скорее попасть домой, чтобы увидеться с Ненадом и Стевичей и сказать Лидии, как я сильно скучал по ней все это время. Я созрел для того, чтобы решиться признаться ей в любви и сознаться в частом несправедливом отношении к ней. Многие перемены, зачастую болезненные, происходят с Мастером во время долгого «Интенсива». Словно в каком-то жестоком космическом расчете должна была со мной случиться глубокая всеобъемлющая перемена, равная общей сумме перемен у участников. Углубившись в себя, я даже перестал сознавать, что сидел в кресле Мастера, покинутый и одинокий.

Вернувшись домой за полночь, я не обнаружил в нем Лидии. На кухонном столе нашел кусок бумаги, на котором синими чернилами было написано следующее: «Срочно позвони отцу». Слово «срочно» было подчеркнуто два раза. Я понял, что в мое отсутствие произошло что-то ужасное. Я побежал в комнату к Ненаду и открыл дверь. Он глубоко дышал во время крепкого сна. Я задумался, а стоило ли мне звонить отцу так поздно? Я набрал номер и после двух гудков в трубке раздался голос брата.

— Это Боги. Что случилось?

— Я должен рассказать тебе о кое-чем ужасном… — Последовала пауза, после которой он с упреком сказал: — Наша мама умерла. Мы не могли сообщить тебе об этом… так как никто не знал, где ты есть. Мы похоронили ее три дня назад… Боги, тебе бы следовало быть на похоронах матери.

Я молчал, задумавшись на мгновение о варианте прекращения «Интенсива» ради того, чтобы прийти на похороны матери. И тут же внутренне отверг его. Пусть бы родня думала, что хотела, но я бы остался с моими людьми. Именно из-за вероятности подобных обстоятельств я никого не поставил в известность, куда мы собирались. Если бы я узнал, что умерла чья-то мать, то сказал бы об этом сыну или дочери лишь в самом конце. Я полагал, что сделал своей матери одолжение, полностью погрузившись в Истину. Она должна была это чувствовать, когда покидала свое тело. Я сказал решительным голосом:

— Я сделал для матери лучшее, что только было возможно. Для нее было лучше, чтобы я оказался на «Интенсиве», чем на кладбище… Позови Лидию к трубке!

Он ничего не говорил пару секунд.

— Лидии здесь нет. Хочешь поговорить с отцом?

— Нет, я поговорю с ним попозже, как только приду в себя.

Отец сорвал бы на мне всю злость. Истории, которые я слышал многократно, подкреплялись примерами из его нравственного образа жизни, именами людей, которых он высоко оценил, подробными описаниями прощания с умершими родителями и родственниками, каждый из которых заслуживал уважения. Будучи столь открытым и уязвимым, как сейчас, я бы не смог выдержать его монологов без грубых слов. Лидии не было ни у него, ни дома. Где же она могла быть?

Она пришла лишь к полудню следующего дня. После долгих часов одиночества мое желание рассказать ей о том, как я по ней соскучился за эти четырнадцать дней, улетучилось. Поначалу меня волновало ее отсутствие, потом злило, а под конец я оцепенел. Я завалился спать в одежде где-то в полдень. Сон, отягощенный волнением, продлился совсем недолго, не принеся вожделенного отдыха. Я проснулся от звука поворачивающегося ключа во входной двери. Лидия подошла к двери комнаты, которую мы делили с Ненадом, и, остановившись на секунду, сказала:

— Нам нужно поговорить. Я должна тебе кое о чем рассказать. Пожалуйста, отнесись к этому прилично.

Она была напряжена: бледная кожа на лице натянута, губы плотно сжаты. Я сел на край кровати, протирая глаза:

— Итак, выкладывай, что у тебя там.

— Пойдем ко мне в комнату, — сказала она и ушла. Тогда я и увидел Синишу Поповича у нее за спиной. Он оглядывался по сторонам, делая вид, что не замечает меня. И меня тут же озарило яркой вспышкой, я все понял. Мы сели за ее стол, и она склонилась над Синишей. Он выглядел неуклюже с его частым дыханием и сощуренными глазами.

— Если вкратце, — начала Лидия, — то я хочу подать на развод. Я хочу выйти замуж за Синишу… Нужно обговорить кое-какие детали, включая опекунство над Ненадом.

Она была взволнована, но в то же время решительна, когда произносила эти слова. Женщины, подобные Лидии, выражают такую уверенность лишь тогда, когда речь заходит о благосостоянии их ребенка, и когда они начинают вить новое супружеское гнездышко. Теперь было ясно, откуда бралась ее уверенность в коротких разговорах, что происходили у нас в последние два месяца. Она внимательно выбирала, что надеть, часто ходила к парикмахеру, начала заниматься гимнастикой по утрам — после стольких-то лет! — и часто чистила зубы, а когда хотела придать важности своим словам, эффектно откидывала голову назад. Она откладывала на потом все эти события, которые начали развиваться давным-давно, и смерть моей матери лишь упростила ситуацию. Ей было трудно признаться перед моей матерью, что она бросала меня и Ненада ради другого мужчины.