Избранное - Нагиб Махфуз

Он пристал к берегу недалеко от виллы. Вылез и вытянул из воды ялик, чтобы не унесло течением. Поднялся по склону на набережную. Офицерская форма придавала ему уверенности. Вокруг ни души. Легавых вроде бы тоже не видно. У него отлегло от сердца. Но злоба не утихала. Вилла погружена во мрак, и только у входа горит фонарь. Значит, хозяин еще не вернулся. Тем лучше, не придется забираться в дом. Неторопливо он обошел виллу слева, потом по улице Гизы обогнул ее с; правой стороны и снова вышел на набережную. Надо не упустить ни одной мелочи. Он притаился под деревом, укрытый густой тенью от света уличных фонарей, и стал ждать. Он пристально следил за домом и только изредка, давая отдохнуть глазам, смотрел на темную поверхность реки. Он думал о том, какой предатель Рауф, и о том, что вся жизнь стала жертвой обмана и пошла кувырком, и теперь он конченый человек и его ожидает смерть, и за это он должен убить Рауфа — и непременно его убьет. Мимо проезжали машины, и он всякий раз вздрагивал. Наконец одна остановилась у виллы, сторож распахнул ворота. Саид сорвался с места и, прижимаясь к забору, обежал дом слева. Напротив входа в дом, там, где, по его расчету, Рауф должен был выйти из машины, он остановился. Машина проехала через сад и остановилась у входа. Ярко вспыхнул свет. Саид выхватил револьвер и прицелился. Дверца машины открылась, и вышел Рауф Альван.

— Рауф! — окликнул он.

Рауф удивленно обернулся.

— Я, Саид Махран… На, получай!

Но, прежде чем он успел нажать на курок, из сада грянул выстрел. Пуля просвистела у него над самым ухом. Этого он не ожидал. Он тоже выстрелил и быстро пригнулся, ожидая ответной пальбы. Потом осторожно выглянул, прицелился получше и снова выстрелил, и еще раз, но уже в спешке, не целясь. А еще через мгновение он бежал что было сил к берегу Нила, туда, где оставалась лодка. Столкнул ее в воду и, налегая на весла, поплыл к другому берегу. Мысли беспорядочно кружились в голове, и он с трудом соображал, что происходит вокруг. Почему–то мерещилось, что вдогонку трещат выстрелы, доносятся крики. В том месте, где он переплывал реку, расстояние между берегами было невелико. И вот он уже на противоположной стороне. Выпрыгнул на берег и пустил лодку по течению. Сжимая револьвер в кармане, вышел на улицу и, стараясь подавить волнение, неторопливо пошел вперед. Озираться было некогда. Теперь он уже явственно слышал топот шагов на том берегу и голоса на мосту. Потом раздался заливистый полицейский свисток. Сейчас догонят. Надо собраться с силами и притворяться до последнего, а если не удастся, дать им последний бой. Мимо проехало такси. Он остановил его, сел и в то же мгновение почувствовал острую боль. Впрочем, он тут же о ней забыл — радость, что и на этот раз ушел от погони, была сильнее. Пользуясь темнотой, он незаметно прокрался домой и, как был в мундире, бросился на кушетку. И снова почувствовал боль. На этот раз понял колено! Потрогал рукой — что–то мокрое, липкое. Неужели обо что–то ударился? А может быть, пуля? Он ощупал колено. Ерунда, простая царапина. Если бы его ранили, пуля застряла бы в ноге. В темноте он сбросил мундир, нашел свою рубаху, оделся. Прошелся по комнате — как будто не больно. Однажды ты с пулей в ноге пробежал всю улицу Мухаммеда Али. Ты способен творить чудеса. И, кажется, на этот раз ты тоже сумел ловко смыться. А рана вообще пустяк. Немного кофе — и от нее не останется и следа[35]. Но убил ли ты Рауфа Альвана? И кто стрелял в тебя из сада? Не приведи Господь, что и на этот раз ты убил кого–нибудь другого. Нет, не может быть. Ты убил Рауфа, рука твоя не знает промаха. И пустырь за пригорком у кофейни мог бы это подтвердить. Погоди, ты еще пошлешь письмо в газету: «Почему я убил Рауфа Альвана». Вот тогда твоя жизнь обретет утраченный смысл. Пуля, убившая Рауфа Альвана, убила безнаказанное вероломство. Ведь жизнь без совести и чести — все равно что земля, лишенная силы притяжения. А ты хочешь только одного — умереть не напрасно.

…Вернулась Hyp — усталая, с неизменным свертком под мышкой. Увидела его, обрадовалась, как всегда, и вдруг взгляд ее упал на брюки…

— Что это?.. Кровь?..

Швырнула покупки на кушетку, кинулась к нему. Только тут он заметил на брюках пятно. Показал ей колено:

— Да так, пустяки, простая царапина. Дверцей такси ударил.

Но она закричала:

— Нет, ты не зря надевал форму… Я так и знала, ты на этом не остановишься… Ты меня погубишь!..

— Не волнуйся… Немножко кофе, и к утру даже следов не останется.

— Не волноваться? Да ты просто хочешь моей смерти… Когда же наконец кончится этот кошмар?

Она засуетилась, стала присыпать рану кофе, замотала колено клочком материи, оставшейся от платья, которое она себе шила. И все время причитала и жаловалась на судьбу. Он не выдержал.

— Ступай прими душ, может, хоть он тебя успокоит. Она послушалась, но, выходя из комнаты, все–таки бросила:

— Ты сам не понимаешь, как себе вредишь.

Когда она вернулась, он уже выпил треть бутылки и, немного повеселев, встретил ее словами:

— Выпей… Здесь я в безопасности, и полиции до меня не добраться.

Расчесывая мокрые волосы, она грустно сказала:

— Какая же я несчастная… Он отхлебнул из стакана.

— Никто не знает, что будет завтра…

— Наше завтра зависит от нас самих!

— Ничего, абсолютно ничего ты не можешь знать наверняка. А я знаю только, что ты со мной и я без тебя не могу…

— И это говоришь ты?

— Да. И я тебе даже больше скажу. Ты райский уголок среди шквала пуль, летящих мне вслед…

Она тяжело вздохнула.

— Ты хороший человек, Hyp, и мне приятно тебе об этом сказать.

— Я несчастный человек. Мне ничего не надо — только бы ты был цел и невредим.

— Еще не все потеряно…

— Да, бежать. Нам нужно бежать.

— Нужно. Но придется подождать, пока заснет собака…

— Но ты так неосторожен! — с отчаянием сказала она. — Все мечтаешь убить свою жену и ее нового мужа? Их ты не убьешь, а себя вот погубишь.

— А что говорят в городе?

— Шофер такси сегодня с жаром тебя защищал. Но и он тоже сказал, что ты убил невинного человека…

Он сердито фыркнул и, чтобы скрыть раздражение, потянулся к стакану. Кивком приказал ей выпить тоже. Она поднесла стакан ко рту.

— А что еще говорят? — спросил он.

В ресторане на поплавке, где я сегодня была, один сказал, что вся история с тобой — неплохая разрядка от скуки.

— А ты что?

— Что я? — Она взглянула на него с упреком. — Я, разумеется, молчала. Я — то тебя берегу, да только ты вот себя не бережешь. Я знаю, ты меня не любишь, но для меня ты дороже жизни. Только с тобой я по–настоящему узнала счастье. Но тебе, видно, даже смерть приятней, чем моя любовь…

И она заплакала, так и не успев отпить из стакана. Саид ласково прижал ее к себе.

— Не плачь, я сдержу свое слово… Мы убежим и навсегда будем вместе…

XV

Какие огромные заголовки… И эти крикливые, рассчитанные на сенсацию снимки… Основное событие дня. Рауф Альван дает интервью. Да, он познакомился с Саидом Махраном, еще когда жил в студенческом общежитии, где тот работал сторожем. Он всегда относился к Саиду с большой симпатией. Даже когда тот вышел из тюрьмы и пришел к нему за помощью, он дал ему денег, чтобы было с чем начинать новую жизнь, но в ту же ночь Махран пытался ограбить его дом. Он поймал его с поличным, сделал ему строгое внушение, но все–таки пожалел и отпустил. А тот снова явился, на этот раз чтобы его убить!.. Газеты считают, что ты сумасшедший. Кровожадный маньяк, одержимый манией величия. Лишился рассудка после измены жены и теперь стреляешь во всех без разбору. И убит вовсе не Рауф Альван, а бедняга сторож. Еще одна невинная жертва…

— Проклятие! Эхо, короткое и резкое, как выстрел. За твою голову обещана большая денежная награда. Газеты предостерегают своих читателей, убеждают, что не надо тебе сочувствовать. Ты стал для них главным интересом в жизни. И так будет продолжаться, пока ты не сложишь голову. Подобно загадочным явлениям природы, ты вызываешь изумление и страх. Скучающие бездельники ликуют. Еще бы — такое развлечение! А револьвер твой, видно, только и способен, что убивать невинных людей. И последней его жертвой будешь ты сам.

— Но разве это безумие? — уныло спросил он вслух.

Тебе всегда нравилось возмущать спокойствие, даже когда ты был простым акробатом в цирке. Твои победные налеты на виллы богачей кружили голову и приятно щекотали самолюбие. Ты верил речам Рауфа, а он от них отступился, и вот теперь они привели тебя к гибели…

Ночь тянулась, а он все сидел один. В бутылке оставалось вино, и он допил его. Потом встал. Мрак, густой мрак, окутанный могильной тишиной. И ему вдруг показалось, что все еще, может, обойдется и смерть, в конце концов, не так уж страшна. На душе стало легко и спокойно, и он сказал в темноту: