Колесо страха - Абрахам Меррит

— Вот именно, – прошептал Джиджи. – Если он даст такую клятву, я сломаю его цепи.

Кентон почувствовал надежду. Но потом сомнение. Не ловушка ли это? Уловка, чтобы мучить его. Он не станет рисковать… и все же… свобода!

Джиджи склонился к нему.

— Верь мне, Волк, – тихо сказал он. – Клятва за клятву. Если согласен, посмотри на меня.

Ему предлагают кости. Он не знает, фальшивые ли они, но нужно бросать. Кентон открыл глаза, посмотрел прямо в близкие мигающие бусинки. И снова крепко закрыл, возобновил спокойное дыхание, снова будто крепко спал.

Джиджи со смехом распрямился. Кентон слышал, как эти двое поднялись по ступеням из ямы.

Снова свобода! Может ли это быть? И когда Джиджи – если это правда и не ловушка – когда Джиджи разорвет его цепи? Он лежал, разрываясь между надеждой и холодным сомнением. Может ли это быть правдой?

Свобода! И…

Шарейн!

11. ДЖИДЖИ РАЗРЫВАЕТ ЦЕПИ

Недолго пришлось ждать Кентону. Едва прозвучал в следующий раз сонный рог, как Кентон почувствовал прикосновение к своему плечу. Длинные пальцы дернули его за ухо, приподняли веки. Он смотрел в лицо Джиджи. Кентон вытащил пробки из ушей, которые помогли ему не поддаться рогу.

— Вот как ты это делаешь. – Джиджи с интересом осмотрел их. Он присел на корточки рядом.

— Волк, – сказал он, – я пришел поговорить с тобой, чтобы ты узнал меня немного получше. Я мог бы посидеть рядом с тобой, но кто‑нибудь из этих проклятых жрецов может рыскать близко. Поэтому я сяду на стул Зачеля. А ты повернись лицом в мою сторону и прими тот обманчивый сонный вид, который я столько раз наблюдал у тебя.

Он поднялся со скамьи.

— Зубран сейчас с Кланетом, спорит о богах. Зубран, хоть и присягнул Нергалу, считает его подчиненным Аримана, персидского бога тьмы. Он также убежден, что эта борьба между Иштар и Нергалом за корабль не только лишена оригинальности и изобретательности, но и вкуса – ничего подобного его собственные боги и богини не сделали бы или если бы сделали, то гораздо лучше. Это бесит Кланета, что, в свою очередь, веселит Зубрана.

Джиджи встал и осмотрелся.

— Однако, – продолжал он, – на этот раз Зубран спорит, чтобы держать Кланета и особенно Зачеля подальше от нас, пока мы говорим: в таких спорах Кланет часто за аргументами обращается к Зачелю. Я сказал им, что не выношу таких разговоров и буду сидеть на месте Зачеля, пока спор не кончится. А он не кончится, пока я не вернусь, потому что Зубран умен, о, очень умен и ожидает, что наш разговор приведет в конечном счете к освобождению его от его скуки.

Он искоса взглянул на белую палубу.

— Так что не бойся, Волк, – он привстал на коротких ногах. – Только следи за мной. Я предупрежу тебя, если понадобится.

Он, раскачиваясь, пошел к сидению надсмотрщика и сел на него. Кентон, повинуясь, сонно повернулся, положил руку на скамью и голову на руку.

— Волк, – неожиданно сказал Джиджи, – есть ли в том месте, откуда ты пришел, куст под названием чилкор?

Кентон смотрел на него, поставленный в тупик вопросом. Но у Джиджи, должно быть, была причина спрашивать. Слышал ли он о таком растении? Он порылся в памяти.

— Листья у него вот такого размера, – Джиджи расставил пальцы на три дюйма. – Он растет только на краю пустыни и очень редок – к сожалению. Послушай, может, ты знаешь его под другим названием? Может, вот что тебе поможет. Нужно растереть его почки, перед тем как они раскрываются. Потом смешать с сезамовым маслом и медом, добавить немного перегоревшей слоновой кости и намазать голову, как пастой. Потом тереть, тереть, тереть – вот так, так, так – он показал это на своей лысой сверкающей голове.

— Спустя немного, – продолжал он, – начинают расти волосы; они прорастают, как зерно под весенним дождем, и вот скоро – о, чудо! – лысый купол оброс. И вместо того, чтобы отражать свет, на нем играют новые волосы. И мужчина, который был лыс, снова прекрасен в глазах женщин!

Клянусь Надаком Козлиным! Клянусь Танит, подательницей радости! – с воодушевлением воскликнул Джиджи. – Мазь отращивает волосы! Как растут от нее волосы! Они выросли бы и на дыне. Да, даже на досках, если натереть их этой мазью, отрастут волосы, как трава. Ты уверен, что не слыхал об этом растении?

Борясь с изумлением, Кентон отрицательно покачал головой.

— Ну, что ж, – печально сказал Джиджи – Все это делают почки чилкора. И вот я их ищу, – он испустил могучий вздох, – я, который снова хотел бы быть прекрасным в женских глазах.

Он снова вздохнул. Потом одного за другим потрогал спящих рабов концом хлыста Зачеля – даже Сигурда.

— Да, – прошептал он, – да, они спят.

Его черные глаза подмигнули Кентону, лягушечий рот улыбался.

— Ты думаешь, зачем я говорю о таких обыденных вещах, как растения, волосы и лысые макушки, в то время как ты закован в цепи, – сказал он. – Что ж, Волк, это вещи вовсе не обыденные. Именно они привели меня сюда. А не будь я здесь, разве у тебя была бы надежда на свободу, а, подумай? Нет, – сказал Джиджи. – Жизнь – серьезное дело. И все ее части серьезны. И поэтому никакая ее часть не может быть обыденной. Отдохнем немного, Волк, чтобы ты мог постигнуть эту великую истину.

И снова, одну за другой, он перетрогал спины спящих рабов.

— Так вот, Волк, – продолжал он, – теперь я расскажу тебе, как оказался на этом корабле из‑за чилкора, его воздействия на волосы и из‑за моей лысой головы. И ты увидишь, что от них зависит и твоя судьба. Волк, когда я был ребенком в Ниневии, девушки находили меня исключительно привлекательным.

«Джиджи! – кричали они, когда я проходил мимо. – Джиджи, милый, Джиджи, дорогой! Поцелуй меня, Джиджи!»

Голос Джиджи стал нелепо меланхоличным; Кентон рассмеялся.

— Ты смеешься, Волк, – заметил барабанщик. – Что ж – мы теперь лучше понимаем друг друга

И его глаза озорно блеснули.

— Да, – сказал он – «Поцелуй меня!» – восклицали они. И я целовал их, потому что считал такими же привлекательными, каким они считали меня. И по мере того как я рос, эта взаимная привлекательность возрастала. – Ты, несомненно, заметил, – самодовольно сказал Джиджи, – что я человек необычный. Но когда я перешел от отрочества к зрелости, самой большой моей красой стали волосы. Длинные, черные, завитые в кольца, они падали мне на плечи. Я заботился о них, смачивал благовониями, и нежные маленькие сосуды радости, которые любили меня, переплетали ими свои пальцы, когда моя голова лежала у них на коленях. Они наслаждались ими, как и я.

А потом я заболел. И когда оправился, мои прекрасные волосы исчезли.