Трон тени - Векслер Джанго

— Слово предоставляется депутату Педдоку! — провозгласил Мауриск обреченным тоном человека, прекрасно знающего, что за этим последует.

Педдок, разодетый еще ярче и дороже прежнего, вскочил со своего места в первом ряду монархистов. Он вздернул подбородок и вытянул руку в ораторском жесте, которому обучали студентов на курсе риторики, не обращая ни малейшего внимания на смешки и улюлюканье, вызванные этой позой у менее образованных политических противников.

— Собратья–депутаты! — начал он. — Город в наших руках, однако должны ли мы беспечально почивать на лаврах нашей победы?

— Нашей? — пробормотала Кит. — Не припомню, чтобы он внес в эту победу настолько большой вклад.

Винтер хихикнула. Педдок продолжал:

— Всего в нескольких днях пути к северу отсюда засел негодяй Орланко! Разведчики сообщают, что войска в Мидвейле готовятся к походу. Если мы надеемся сохранить достигнутое, нам надлежит нанести удар первыми! Я предлагаю, чтобы это собрание на время отложило все прочие дела и призвало добровольцев в Патриотическую гвардию, дабы незамедлительно двинуться на лагерь Последнего Герцога!

Он еще не успел договорить, а монархисты уже разразились одобрительными возгласами и бурными аплодисментами. Кое–где в Центре тоже раздались жидкие хлопки, однако радикальное крыло встретило призыв Педдока гробовым молчанием. Предводитель радикалов, молодой человек по имени Дюморр, поднялся на ноги и издал выразительный вздох.

— Депутат Педдок, — сказал он, — мы уже слышали эту историю. Если бы Орланко и впрямь замышлял двинуться маршем на столицу, неужели, по–вашему, он не сделал бы этого гораздо раньше?

А ведь он прав, подумала Винтер. Собрание еще до этого отправило разведчиков в Мидвейл, и хотя их любительские донесения отличались путанностью, общая картина показывала, что внутри лагеря кипит бурная деятельность, но ни одна часть не выдвигается в поход. Педдок требовал немедленных действий вот уже четыре дня кряду, и его регулярные выступления быстро превращались в фарс. Впрочем, как и многое другое в этом зале.

— Кроме того, — продолжал Дюморр, — полагаю, вы уже знаете, каков главный довод против вашего предложения. Кто поведет войско, которое вы так жаждете созвать? И после того как Орланко будет повержен, что помешает этому полководцу повернуть свою армию на город?

— Я решительно возражаю против порочащих намеков на то, что мне может быть свойственно подобное вероломство! — прогремел Педдок.

— То есть вы признаете, что намерены взять командование на себя? Разумеется! — Педдок горделиво приосанился. — Или вы забыли, что именно я командовал силами, которые взяли штурмом Вендр?

Эта реплика вывела из равновесия обе стороны, и зал взорвался оглушительным ревом взаимных претензий. Гвардейцы принялись стучать прикладами по полу, требуя тишины, но вскоре Зеленые справа уже старались перестучать Красных слева, и это состязание лишь усилило царящий бедлам.

Патриотическая гвардия была наглядным символом противоречий, раздиравших депутатское собрание. Она была создана почти сразу после капитуляции королевы, когда стало очевидно, что кто–то должен охранять закон. Жандармские офицеры были к тому времени уже посажены под арест, но многие рядовые жандармы сочувствовали революционерам, и именно они сформировали быстро растущий корпус добровольцев, коему надлежало поддерживать общественный порядок. Взамен традиционных жандармских мундиров гвардейцы носили зеленые нарукавные повязки, которые обозначали их положение в городе.

Вскоре, однако, последовали возражения от других депутатов. Бывшие жандармы были чересчур привязаны к монархистам и королевской власти, и их преданность революции оставалась под вопросом. Возражавшие создали собственную гвардию — с красными повязками, — чтобы она защищала депутатов в случае прямых столкновений. Две группы блюстителей закона устроили потасовку перед собором, споря о том, кому достанется честь охранять высокое собрание, — и в конце концов депутаты согласились создать общую Патриотическую гвардию, которая включала бы в себя оба отряда и отвечала бы перед всем собранием в целом. Вместо повязок гвардейцам надлежало носить синие с серебром — в цветах Вордана — шарфы.

Так продолжалось до тех пор, пока чья–то светлая голова не придумала добавить на свой шарф тоненькую зеленую полоску. На следующий день уже все до единого гвардейцы щеголяли соответствующего цвета знаками своих политических пристрастий, и Мауриск вынужден был объявить, что Красные и Зеленые станут в равных количествах охранять все помещения собора.

— Я бы даже не прочь его отпустить, — вслух сказала Винтер, глядя на Педдока, — если б только нашлись недоумки, которые бы за ним увязались. По крайней мере мы бы от них избавились.

— Может, до этого и дойдет, — отозвалась Кит. — Монархисты поговаривают, Педдок намерен выйти в поход со всеми, кто пожелает, — независимо от того, что решит собрание. И еще, говорят, у Зеленых есть изрядный запас оружия, которое они захватили в Онлее.

— О господи! — Винтер тотчас пожалела о своих легкомысленных словах. Если Педдок и впрямь двинется в поход, все, кто за ним последует, обречены на смерть. Бросить бестолковую толпу против регулярной армии — да ведь это же безумие!

— Черт возьми! — Кит провела растопыренными пальцами по волосам и помотала головой. — Теперь они будут грызться по этому поводу до самого вечера.

— Вполне вероятно.

— Поищу–ка я более полезный способ потратить время, — заявила Кит. — Например, вычерпать реку ложкой. Пойдешь со мной?

— Нет, — сказала Винтер, — мне надо остаться. Я должна наблюдать за тем, что происходит на заседаниях, так нужно Джейн.

Кит окинула ее странным взглядом, затем пожала плечами:

— Как знаешь.

Винтер вытерпела еще четыре или пять часов прений, пока зверский голод не вынудил ее наконец покинуть парадный зал. На площади перед собором было полно разносчиков, торговавших едой и питьем, но, подкрепившись, Винтер уже не смогла заставить себя вернуться в зал. Там будут спорить до конца дня и, может быть, даже ночью; порой к утру оставалась на ногах лишь пара самых заядлых спорщиков, да и те в итоге падали от изнеможения.

Вместо этого Винтер направилась к дому. Вернее, к месту, которое служило ей домом в этом странном новом мире. Казалось, она прошла через некую волшебную дверь и очутилась в отражении Вордана, где все поставлено с ног на голову.

«Впрочем, будь это и в самом деле магия, Инфернивор наверняка бы меня уже предостерег».

Депутатам было выделено жилье на Острове. Изрядное количество аристократов и иностранцев, в особенности борелгаев, бежало отсюда, побросав немало пустых домов. Жилище Винтер располагалось на третьем этаже узкого, облицованного камнем здания: месячная плата за такую квартиру, вполне вероятно, превышала годовое жалованье армейского лейтенанта. Прежде чем Винтер разместилась в этих апартаментах, их слегка подразграбили мародеры, однако они не тронули кровать, стол и стулья, а ей этого было более чем достаточно.

Волоча ноги, Винтер поднялась ио лестнице наверх — и как вкопанная остановилась перед входной дверью своей квартиры. На полу лежал конверт, и на нем четкими аккуратными буквами было написано: «ВИНТЕР». Почта в эти дни не работала — почтовая служба формально была подразделением Министерства информации; стало быть, кто–то потрудился доставить письмо лично или с курьером. Винтер с любопытством подняла конверт и сломала гладкую восковую печать.

Записка, лежавшая в конверте, гласила:

«Винтер, приходи, пожалуйста. Мне нужна твоя помощь.

Джейн».

Ниже подписи была еще одна строчка, густо зачеркнутая. И под ней только три слова:

«Я тебя люблю».

— Твою мать, — с чувством проговорила Винтер.

Часом позже, заранее сняв и припрятав черный депутатский шарф, она направлялась к Докам. Изредка на улицах попадались извозчики, рискнувшие выехать в город ради заработка, но Винтер сразу решила пойти пешком, надеясь по пути привести мысли в порядок. Надежды не оправдались. Мысли по–прежнему целиком занимала Джейн — ее улыбка и рыжие шелковистые волосы, ее тело, льнущее к Абби, губы, едва заметно приоткрывшиеся, когда та накрыла ладонями ее груди… Винтер потрогала смятую в комок записку, упрятанную в карман, и до боли прикусила губу.