Призраки знают все. Рукопись, написанная кровью (сборник) - Анна Данилова

Юля открыла глаза и принялась бить кулаками по голове Харыбина, по его лицу, щекам, пока не лишилась чувств.

Когда она открыла глаза, то поняла, что сидит в той же синей мерзкой машине, провонявшей изнутри табачным дымом и бензином.

– Ты что, Земцова, рехнулась?

Она повернула голову и увидела сидящего рядом Харыбина с распухшим носом, у которого он придерживал разбухший от крови носовой платок.

– Его разорвали собаки. Собственные собаки.

И Юля испустила вздох облегчения. У нее даже голова закружилась от переизбытка чувств. Он имел в виду Берестова. Это Берестова ее муж записал ей в любовники. Правильно, она же именно с Берестовым поехала в Париж.

– Значит, так. – Юля медленно повернула к нему свое лицо, затем зачем-то опустилась вниз, словно ей надо было поправить или застегнуть ремешок туфли, и, наконец поднявшись, снова взглянула, близко-близко, в глаза своему мужу: – За то, что вы с Аперманис, этой шлюхой, собирались использовать меня в качестве приманки, чтобы найти так необходимого вам Крымова… – и с этими словами она, размахнувшись, ударила его по лицу, снова целясь в нос, в окровавленный платок туфлей, за которой она, собственно, и нагибалась, – получай! Получай, гад! Ах ты, свинья! Ты специально спал в Москве с кем попало, чтобы довести меня до нервного истощения? И чтобы я, разозлившись, примчалась сюда и стала искать утешения в объятиях Крымова? Ах ты, тварь! Ненавижу! И ребенка своего ты никогда не увидишь!

– Прекрати истерику, ты же разобьешь мне лицо! Пойдем домой, и я тебе все объясню… Я же хотел как лучше… Нам нужны были деньги, а я знал, где их раздобыть… Но я не мог тебе об этом сказать.

При слове «деньги» Юля сразу успокоилась, она поняла, что может сейчас услышать то важное, за чем она, собственно, сюда и ехала: какую роль в этой сложной игре играет Харыбин?

– Какие еще деньги? – хрипло прошептала она, давясь слезами. – Отвечай! Какие деньги?! Я пойму, не маленькая!

– У Крымова были бумаги, очень ценные, рукописи… Они стоят миллионы, понимаешь?

– А Аперманис? Сколько можно было морочить мне голову?

– Она хотела купить у Крымова или у меня эти рукописи.

– Что это за рукописи? Чьи? Его роман, что ли? – и Юля расхохоталась ему в лицо, делая вид, что ничего не понимает. – Сколько можно врать?! И как это она сначала хотела их купить у Крымова, а потом у тебя? Так у кого они были?

– Все очень просто: она купит их у того, у кого они будут на момент сделки, что же тут непонятного? Говорю же: пойдем домой, ты отдохнешь, выспишься, а потом уж мы побеседуем.

– Ну и у кого же они сейчас? У тебя, я надеюсь?

– Нет, к сожалению, нет…

– Так. Отпусти меня немедленно. Дай мне уйти. Я устала от твоего вранья. Рукописи… Да кого сейчас могут интересовать какие-то рукописи?! И что такое сегодня миллион рублей?

– Дура! Речь идет о миллионах долларов.

– Да пошел ты… – и Юля схватилась за ручку дверцы в надежде открыть ее и выйти из машины. Она не верила ни единому его слову. Понятно было бы, если бы речь шла о документах, касающихся секретного оружия или техники, ноу-хау, или старинных рукописях… – Это что, очередное «Слово о полку Игореве»? Музейный экспонат, по которому плачет Сотбис?

– Нет, это не «Слово о полку Игореве», речь идет о…

Но она не стала слушать. Дверца наконец открылась, и Юля чуть не выпала из машины, настолько ослабла. Пошатываясь, она отошла на несколько шагов и подняла руку. Харыбин не успел ничего предпринять, как возле нее остановился старенький «Москвич», который, подобрав ее, исчез тут же за поворотом.

Она приехала к Миллерше. Увидев, в каком Юля находится состоянии, Алла Францевна уложила ее спать.

– Отдохни, на тебе лица нет.

– Это на Харыбине лица нет, я его содрала вместе с кожей, – пробормотала, кутаясь в одеяло, Юля: несмотря на старания Миллерши, ей не удавалось согреться.

– Ты вся дрожишь, что с тобой?

– Холодно… – сквозь зубы выдавила из себя Юля и забралась уже с головой под одеяло. – Может, мне в ванну с горячей водой?

– Да, вот только этого тебе как раз и не хватало! Ты что, хочешь потерять своего ребенка?

Юля лежала, чувствуя близкое присутствие Аллы Францевны, и испытывала чувство признательности и даже нежности к этой ставшей ей настоящей подругой портнихе. Кто бы мог подумать, что ее лучшая подруга, Надя Щукина, превратится в совершенно чужого человека. Мало того, что она каким-то невероятным образом сумела приручить дикого зверя Крымова, уведя его из-под самого Юлиного носа, так теперь она же еще и бросила его, променяв на богатого иностранца. Неужели таких мужчин, как Крымов, нужно подвергать унижению изменой, чтобы удерживать их возле себя? Почему верной и порядочной жене мужчина предпочитает стерву? Неужели запах чужого мужика, исходящий от вернувшейся со свидания с любовником жены, возбуждает и рогоносца-мужа?..

– Юля, выпей аспиринчика, ты все равно не спишь. А хочешь, я подогрею тебе вина? Положу туда лимону, сахару, а? И согреешься, и расслабишься…

– Аля, положи мне туда лучше яду. Я устала от всего, от этой жизни, от Крымова, который держит меня вот так… – и Юля, выпростав руку из-под одеяла, показала побелевший от напряжения сжатый кулак. – Он не дает мне жить, я постоянно испытываю потребность видеть его, слышать его голос или просто знать, что он где-то рядом и может в любую минуту позвонить. Он живет с Щукиной, встречается с миллионом других женщин, и я, зная все это, продолжаю любить его. Где же моя голова? Неужели она превратилась в кочан капусты? Потрогай, вот они, листья… Что же это такое?.. А где моя гордость? Где я сама?.. – и Юля горько заплакала, спрятав лицо в ладонях.

– Ну что ты, деточка, успокойся, да разве ж так можно? Крымов – да его убить мало. Но что поделаешь, если мы не в силах совладать со своими чувствами? Любовь – не всегда во благо. Для многих любовь (так же, как для тебя) разрушительница. Но тебе надо поработать над собой, иначе – повторяю – ты потеряешь ребенка. Тебе нельзя так переживать. Я с самого начала боялась за тебя, когда ты сказала, что собираешься за границу…

– Ладно, неси свое горячее вино. Поговорим.

И спустя некоторое время Миллерша с увлечением рассказывала о своем путешествии в Германию. О том, как первые дни, пока они с племянницей жили в гостинице, постоянно тряслись от страха, ожидая признаков слежки. Но потом Алла Францевна поняла, что их план сработал, что ОНИ, те, кто стоял за поисками Крымова, упустили Земцову.

– Словом, мы провели чудесные дни, превосходно отдохнули, посмотрели город, накупили себе вещей. А я так успела даже закрутить роман с одним человеком, австрийцем, его зовут Михаэль и он прекрасно говорил на русском. – И вдруг без перехода: – Знаешь, я считаю, что должна вернуть тебе деньги за путевку. Руководитель нашей группы, такая приятная женщина, с которой я и договаривалась, что вместо экскурсий и прочего просто поживу в гостинице за свой счет, подсказала мне, где в Берлине можно купить настоящий бархат, и я, накупив его и привезя сюда, уже получила от своих клиенток несколько заказов. Это я к тому, что поездку я окуплю, и мне бы не хотелось, чтобы ты тратилась на меня. У тебя сейчас и так денег негусто, думаешь, я не догадываюсь? Ведь ты ушла от Харыбина, ты одна, с ребенком в животе…

Она говорила еще что-то, делилась впечатлениями о Берлине, советовала Юле «непременно съездить туда, как только появится такая возможность», советовала, не откладывая дела в долгий ящик, немедленно вернуть путевку, которая была куплена на имя Земцовой, чтобы выручить хотя бы часть денег, но Юля ее не слушала. Она вдруг так отчетливо увидела сейчас перед собой склонившегося к ней обнаженного Крымова, говорящего ей слова любви, так явственно ощутила прикосновения его рук, его дыхание на своем лице, что даже порывисто поднялась на постели и замотала головой:

– Я так больше не могу… Не могу, понимаешь ты? О чем бы я ни говорила, что бы ни делала, а перед глазами стоит он, и у меня нет сил сопротивляться… Ты думаешь, зачем я приехала в С., покинув Харыбина? Да, может, я в душе радовалась тому, что у меня появилась причина вернуться к Крымову? Ревность, как смерть, идет за мной по пятам, и она же пригнала меня сначала сюда, а потом кнутом – в Париж.

– Хорош кнут… – сухо заметила Аля и закурила. – Ты брось мне тут устраивать истерику. Ты молодая, красивая, найдешь себе другого мужчину и рано или поздно забудешь Крымова. Ведь вышла же ты замуж за Харыбина, которого не любила? Пересилила себя, перешагнула через свои чувства к Крымову?.. Возможно, я привела неудачный пример, но это тебе просто не повезло с ним: вместо Харыбина должен был оказаться другой мужчина, более достойный твоей любви, который и излечил бы тебя от этого наваждения. Но вообще-то, если честно, я не знаю, что тебе посоветовать. Ты напоминаешь мне сейчас растение, у которого перерезан стебель…