Круги в пустоте - Виталий Каплан

- Нет! - откровенно выкрикнул Митька. - Не нравится!

- Хочешь домой? - невидимо улыбнулся тот, что был сзади. - А кто предлагал тебе возвращение?

- Никто! - быстро отозвался Митька. - Я думал, может быть, какого-нибудь мага попросить, только где ж мне мага-то найти?

За спиной расхохотались - весело, заразительно. Уже не старческим показался этот смех - наоборот, молодым и задорным.

- А почему же ты не попросил о помощи своего господина? отсмеявшись, спросили из тьмы. - Он же у тебя добрый, он о тебе заботился, лечил, от разбойников оберегал... Денег на тебя извел в сто раз больше, чем ты стоишь... Неужели ты не попробовал открыться ему?

Митька судорожно всхлипнул. Вот и зашла речь о кассаре. Может, одного его слова достаточно, чтобы выручить Харта-ла-Гира... или наоборот, отправить в муравьиную яму. И как же отвечать?

- Ничего я ему не открывался! - разжигая в себе злость, истошно заорал Митька. - Ни фига он не добрый, он меня каждый день порол! И прутьями, и плетью! Можете посмотреть, еще не все рубцы зажили! И сволочью обзывал, и падалью, и еще по-всякому. Хрена я буду его просить!

- Ах, какой неблагодарный мальчик, - сокрушенно заметил невидимый допросчик. - И это в ответ на заботу... на участие... Да за такое надлежит тебя строжайше наказать! - он помолчал. - Ну как, будем наказывать? Или все-таки ответишь правду?

Митька замер. Значит, снова опаляющая, сводящая с ума боль? Как же он ее вынесет? Но как же кассар? Да, пускай лупил, пускай ругал - зато и дрался за него, рубился на мечах, ловил голыми руками стрелы... Лечил, вытягивал из сетей смерти, любимую лошадь ради него прирезал... и сам готов был уйти в смерть, лишь бы добыть им с Хьясси немного воды... Такой не бросит... не вычеркнет из своей жизни, как некоторые... И что, теперь придется его выдать? И потом всю жизнь про это помнить? Но выбора-то нет... Легко геройствовать в своем воображении, глядя по видику всякие фильмы. А когда вот так, по правде, когда подвесят в темноте и станут жечь... на что тут остается надеяться? На кого? Может быть... "Единый, Ты меня сейчас слышишь? - беззвучно шепнул он. - Ну сделай хоть что-нибудь! Ну ладно, ну пускай даже мне будет больно, только дай силы промолчать! Я не хочу, не хочу становиться предателем, а боли я еще сильнее боюсь! Ну услышь меня, пожалуйста!"

Он перевел дыхание, потом без всякого усилия заплакал - громко, навзрыд, захлебываясь слезами и соплями.

- Какую еще правду?! Ничего я ему не говорил! Я никому ничего не говорил! Вы тут все дикие, вы ни фига не знаете, вам скажи - и начнете ругаться и бить, потому что все равно не поверите! Ну и не надо!

- А вот поведай нам, мальчик, - вкрадчиво спросили сзади, - там, в твоем родном мире, обеспокоены твоим исчезновением?

Митька сейчас же прекратил рыдать.

- Конечно, - сумрачно подтвердил он. - Там, наверное, розыск объявлен, милиция... ну, то есть, стража, ищет по всей стране! И мама... дыхания ему не хватило.

- Так-так... Очень любопытно. А скажи-ка ты нам, Дмитрий, - это прозвучало как "Дэо-митэру", - сколько бы твои родные заплатили за твое возвращение?

- Заплатить? Чем? - удивился Митька. - Вам что, рубли нужны? Или баксы? У вас же тут только огримы...

- Не все измеряется деньгами, мальчик, ибо не в них счастье... Иногда даже мелкая услуга стоит куда дороже серебра. Вот скажи, готовы ли твои близкие ради тебя пойти на все?

- Ну да... наверное... - ошалело пробормотал он. Разговор принимал какой-то совсем уж фантастический оборот.

- В таком случае, - кашлянули сзади, - могут возникнуть взаимные интересы. И мы об этом еще потолкуем. Но не сейчас... сейчас ты устал, ты очень устал, тебе надо отдохнуть...

Митька был полностью согласен. Усталость и впрямь навалилась на него медвежьей тушей, заглушая и боль, и стыд, и робкую, как лучик света из-под двери, радость - все-таки не выдал кассара, не рассказал про замок Айн-Лиуси. Но сейчас все это оказалось неважным, все это закрутилось в голове и вылетело вон серым облачком, а теплая пустота приняла его в свои огромные - от неба до неба - волны, и понесла куда-то вниз, где всегда будет тихо... Он вздохнул, зажмурил глаза - и не стало ничего, даже тьмы.

А волны все равно никуда не делись - даже когда сон отлетел, оставив после себя сухость в горле и звон в голове. По-прежнему мотало из стороны в сторону, вверх-вниз, и противно булькало в желудке. Булькало и тошнило, так тошнило, что не хотелось и есть. А ведь должно хотеться, последний раз он когда ел? На постоялом дворе не считается, там едва успел перехватить кусок - и послали на конюшню, а потом... Сколько с тех пор прошло времени? И что вообще с тех пор случилось? Муть заполняла голову, склизкая, пакостная муть, и лишь отдельные обрывки всплывали в ней... Громовой голос допросчика... и другой голос, негромкий, веселый... но оттого еще страшнее. И боль, зверская боль в ноге...

Он попробовал сесть. Это удалось не с первой попытки, руки-то по-прежнему были связаны за спиной. Разлепил опухшие от слез глаза. Растерянно повертел головой.

Тьма растаяла. Не то чтобы стало совсем светло - так, жиденький свет, сочившийся сверху, из широких щелей в потолке. Однако вполне достаточно, чтобы осмотреться.

Грубые, необработанные доски стен. Охапка вонючей соломы на таком же дощатом полу. Какие-то бочки в дальнем углу. Вверху, там, где щели, просматривался прямоугольник закрытого люка. Чуть более светлый, чем потемневший потолок.

И качало. Ощутимо качало, то мелко, то резко и неожиданно - так, что стукались друг о дружку зубы.

А ведь это, наверное, на корабле, подумал Митька. Иначе и не объяснить качку. Но почему? Ведь только что он висел во тьме, и ничего не бултыхалось, и ему задавали вопросы... странные вопросы. И жгли ногу.

Он рывком наклонился вперед, пытаясь в полутьме разглядеть пострадавшую ступню. Мало что удалось увидеть, он же не йог, чтобы пятку к лицу поднести. Просто что-то темное. И болело. Не так оглушительно и свирепо, как раньше, но вполне чувствительно. А вообще странно, жгли его раскаленным железом, но он так и не увидел багрового огнедышащего прута... или что там у них было? Все происходило в полнейшей тьме. Или не докрасна нагрели? Но болит ведь неслабо, небось, не только кожу, а и все мясо спалили.

Встать оказалось труднее, чем он думал. Ноги разъезжались, а наступать на обожженную пятку было мучительно, вдобавок еще кружилась голова, и только чудом он не потерял равновесия. Сделал несколько неуверенных шажков, добрался до бочек, поглядел, пощупал. Ничего интересного там не оказалось. Бочки как бочки, заколоченные, тяжелые -на одну он навалился плечом, но та и не шелохнулась. Митька вернулся на солому, улегся, стараясь не слишком тревожить ногу. Да и руки болели. Пускай связали их стянули веревками и не до мяса, но была ведь дыба. Сколько он провисел там, во тьме? Вот и ноет каждая мышца, каждая растянутая жилка.