Женщины в его жизни - Барбара Брэдфорд

Максим умолк, поскольку подошел официант и поставил перед ними по тарелке супа из мидий.

– По-твоему, у этой косметической компании есть будущее?

– Очень вероятно. Как здесь, так и в Европе. Ты пойми, ею плохо управляли, кроме того, этим товарам требуется новая упаковка, новый подход к маркетингу. Продукция-то превосходная и… – Максим замолчал, так как его внимание привлек инцидент, возникший у входа в Дубовый зал.

Два официанта возбужденно переговаривались со старшим. Один жестикулировал, возмущаясь, другой, не скрывая, плакал. Максим заметил, что старший в замешательстве, белый как мел.

– Что-то там творится непонятное. По-моему, что-то произошло, – сказал он, хмурясь. – Ты взгляни на старшего. Он просто убит чем-то. И официанты, похоже, бездействуют.

– Возможно, кому-то в ресторане стало плохо. – Анастасия посмотрела вокруг. Она жестом привлекла внимание официанта, выбежавшего из кухни через служебный вход, и поманила его.

Официант застыл у их столика. От взгляда Анастасии не укрылось выражение его лица: мрачное, а в глазах смертельный ужас.

– Что происходит? – вполголоса спросила она. – Что-нибудь случилось? Мы не могли не заметить…

– Его застрелили, – ответил официант; голос его задрожал и как-то надломился, когда он добавил: – Президента застрелили.

– Президента, – машинально повторил Максим, не понимая официанта, но видя его отчаяние. – Но не президента Кеннеди, я надеюсь…

Официант кивнул, не в силах произнести ни слова. Его глаза налились слезами, лицо исказила гримаса боли. Он повернулся на каблуках и убежал обратно на кухню.

Максим с Анастасией сидели, уставившись друг на друга, и никак не могли взять в толк то, о чем секунду назад услышали.

Однако новость быстро распространилась по залу. Посетители обращались друг к другу, незнакомые люди за соседними столиками обменивались репликами. Вскоре гул голосов охватил зал.

Максим швырнул на столик салфетку, резко отодвинулся вместе со стулом и вскочил.

– Пошли! – крикнул он и полетел через зал с такой скоростью, что Анастасии пришлось бегом поспевать за ним.

Подскочив к старшему официанту, Максим жестким тоном спросил:

– Это правда? Действительно президент Кеннеди убит?

Лицо старшего успело осунуться от горя.

– Да, в Далласе. Около часа тридцати. Мы слышали на кухне по радио.

Максим и Анастасия стояли в молчании.

Через секунду Максим достал из кармана пиджака бумажник, вынул два стодолларовых билета и отдал старшему официанту.

– Этого хватит с лихвой, – пробормотал он и, взяв за руку Анастасию, покинул Дубовый зал.

Придя к себе в номер, они застыли посреди гостиной, не отрываясь смотрели в телевизор.

Бессмыслица, ужас, нелепость, невозможно поверить в случившееся. Они, окаменев, стояли и слушали Уолтера Кронкайта, сообщавшего о покушении на президента.

Под скулами Кронкайта перекатывались желваки, его обычно спокойный голос срывался, когда он повторял сказанное, по всей видимости, для только что подключившейся группы телезрителей.

Джон Фитцджеральд Кеннеди, тридцать пятый президент Соединенных Штатов, был мертв. Пуля убийцы поразила его в затылок, когда он проезжал по улицам Далласа в открытом автомобиле. Тело президента поместили в госпиталь «Парк-ленд Мемориал», что в столице Техаса.

В голове Максима новость никак не укладывалась. Факты не стыковались, хоть ты тресни, и он все щелкал переключателем программ, слушая то Си-би-эс, то Эн-би-си, в стремлении уловить крохи дополнительной информации в изложении других дикторов и комментаторов, столь же ошеломленных и скорбных, что и Уолтер Кронкайт.

В какой-то момент Анастасия опустила глаза и увидела подол своего чудесного красного платья. Она подумала: О Боже! Это же цвет крови! И, прикрыв рот ладонью, убежала в спальню – ее душили слезы. Она разрыдалась почти в голос, торопливо расстегивая молнию. Платье свалилось с нее, Анастасия переступила через него и кинулась надевать темный кашемировый свитер и соответствующую юбку. Через некоторое время она возвратилась в гостиную.

Максим был погружен в телевизионные новости, и Анастасия поняла, что он даже не заметил ее короткого отсутствия. Она прошла к дивану, а немного погодя муж подсел к ней. Они сидели рядом и смотрели телепередачу, держась за руки.

Вдруг он повернул к ней опечаленное лицо и сказал хрипловатым голосом:

– Не могу в это поверить. Мы же только что этим летом видели его в Берлине, слушали его речь у городской ратуши. Просто немыслимо представить его мертвым.

Анастасия заметила в его глазах слезы и сжала его руку. Максим достал платок, промокнул глаза и откинулся на спинку дивана; она чувствовала, что муж словно выжат до последней капли.

– Он выглядел таким молодым в тот день в Берлине, – тихо сказала она, – и таким красивым, и солнце золотило его светлые, рыжеватые волосы. Я – берлинец, сказал он…

– Я помню… Я очень хорошо это помню.

– Почему, Максим? Почему? Почему его убили?

Максим покачал головой. У него не было ответа, во всяком случае, такого, который звучал бы разумно.

– Как мог кто-то захотеть убить Джона Кеннеди? – повторила она вопрос более настойчиво.

– Не знаю, Стасси, я просто не знаю.

– В каком кошмарном мире мы живем! – воскликнула Анастасия.

– Он никогда не был иным, – угрюмо промолвил Максим.

– Да. Да, мой милый, знаю, – прошептала она, вдруг вспомнив о том, какой смертью умерли его родители, и о холокосте.

Оба просидели перед телевизором еще много часов. Они мало говорили друг с другом, окунувшись в поток новостей, напряженно слушая, ловя каждую подробность этого бессмысленного убийства, этого страшнейшего в истории Соединенных Штатов преступления.

В ту пятницу, 22 ноября, Линдон Джонсон появился на экране телевизора в шесть пятнадцать вечера. В качестве нового президента он выступил со своим первым обращением к скорбящему народу, сокрушенному чудовищным по бессмысленности актом насилия в Далласе.

– Он мертв, – пробормотал Максим, скорее самому себе. – Джон Кеннеди мертв. – И он тяжело вздохнул, наконец осознав этот факт.

«Я – берлинец», «Я – берлинец»…

Максим в испуге проснулся. В голове эхом звучали слова Кеннеди, сказанные в Берлине. В спальне было почти темно, Максим всматривался в лицо Анастасии, мирно спавшей на своей половине, дыхание ее было ровным. Он полежал еще какое-то время, пытаясь вновь уснуть. Когда же понял, что сна нет ни в одном глазу, соскользнул с постели и прошел в гостиную, прикрыв за собой дверь в спальню.

Окна гостиной в их номере выходили на Пятую авеню. Он подошел к одному из них и стал смотреть на деревья Центрального парка. Перевел взгляд влево и посмотрел на «Плазу», находившуюся напротив. Яркий свет падал из окон отеля на площадку перед широкой парадной лестницей. Опустевшие улицы казались унылыми и по-зимнему неуютными в бледном свете фонарей.