Повесть и житие Данилы Терентьевича Зайцева - Данила Зайцев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На другой день утром отправились в город Шушенское. За ето время мы нашли восемь козерогов съеденных и одну козулю.
– Дак что, здесь много волков, что ли?
– Нет, волков немного, но оне задирают слабых, слабый сразу бежит вниз, и его задирают на льду, а сильный бежит вверх, его не поймать. Вот такая природа.
– Да, интересно. А волк не кидается на человека?
– Нет, он человека хорошо знает и боится его, даже коров не будет трогать, знает, что будет проблема с человеком. Вот какой умный.
– Да ишо какой! А медведь?
– Так же.
– Вот ето новость, я етого не знал.
Мне одно не понравилось: все рабочи пьяницы и матершинники. Да, здесь в Сибири пьют дак пьют, не по-Ромкиному[385]. Абрикосов Владимир Фёдорович спросил, чем я занимался и чем чичас занимаюсь, я рассказал, он ответил:
– Вы суда не приедете.
– Вы ошибаетесь, Владимир Фёдорович. Надоело уже всё, да и здоровья слабо.
– Ну, тогда ждём. А когда думаете приехать?
– А вот разберёмся с чиновниками и съездим в Бразилию, и ранняй весной будем здесь у вас.
– Ну хорошо, будем ждать.
Мы заехали в Шушенское в дом Александра Григорьевича, я переоделся и отправился с Абрикосовым в Абакан. У меня телефон разряженный. Приезжаем на железнодорожный вокзал, поезд московский отходит через час.
– Данила, поди, погостишь? – спросил Владимир Фёдорович.
– Нет, спасибо, поеду.
– Ну, смотри сам.
Я взял билеты и отправился в путь, попросил провожатых[386], чтобы зарядили мне телефон. Когда получил его, включил – матушки, одиннадцать звонков пропушшено! Из дому, от Бузычкина, от АПК. Звоню домой:
– Марфа, ты где?
– Еду домой.
– Что случилось?
– Нас отравили.
– Ты что, сдурела?
– Да все в постели, скоре́ приезжай.
– Но я буду толькя через пять дней. Ну что, рассказывай.
– Мука или масло отравлено.
Ну, ишо не лучше! Да, тут надо аккуратне. Мы знам, что советски немало отравили, хто вернулся обратно на родину, мой дед Мануйла вернулся и помер скоропостижно. Что ето такоя, неужели всё ишо занимаются етим? Нет, не может быть. Приедем, разберёмся.
Приехал в Москву, зашёл к Руслану и рассказал ему, что происходит дома. Он мне ответил:
– Нет, Данила, ето можно судить за ето, тут какая-то ошибка, езжай разберись и сообчи нам.
– Хорошо, Руслан. Ну, большоя спасибо.
Москвин так же ответил:
– Тут какоя-то недоразумение, и власти не могут так поступить.
Я успокоился и отправился домой.
18
Дома уже все на ногах, но коросты мо́кры по телу, губы сплыты, на голове пятна́ми вылезли волосы, особенно у детей.
– Ну, рассказывайте, что случилось.
– Ето мука или масло отравлено.
– Нет, етого не может быть. Я спрашивал у Руслана и Москвина, оне подтверждают, что ни в коем случае, етим заниматься государство не будет.
Андриян возразил:
– Тятя, я уже отравлялся и знаю ети синтомы, и именно отравились те, которы употребляли етот продукт.
– А хто не отравился?
– Все дедыны и Васильявы.
– А Алёша?
– Алёша жил в городе у тёщи, оне тоже не отравились.
– А тесть почему не отравились?
– Он увидал раскрытой продукт и приказал, чтобы не употребляли, он говорит: «В ранешныя времена уже так случалось», и старики решили такой продукт не употреблять.
Да, тогда что-то здесь есть. Я стал звонить Якуниным. Трубку взял Владимир Димитриевич, я рассказал, что случилось, он мне ответил:
– Привези етот продукт, и сделаем експертизу.
– Ну спаси Христос, я завтра же выезжаю к вам.
– Хорошо, позвонишь, Данила Терентьевич.
А тут звонит Юрий Петрович:
– Данила Терентьевич, вы дома?
– Да, дома.
– Можете прямо чичас приехать в администрацию?
– Я с удовольствием, но мне не на чем.
– Я за вами заеду.
– Ну хорошо, жду.
Минут через тридцать Юрий Петрович заехал за мной, мы поехали в Шебекино, он стал спрашивать, как дела, я на все вопросы отвечал скудно. Он спрашиват:
– Данила Терентьевич, что-то не то?
– Юрий Петрович, ето не то слово. Чичас приедем, разберёмся.
Заходим к Бузычкину, вижу, что он настороженный.
– Данила Терентьевич, вы где потерялись?
– Я ездил в Сибирь.
– Да, мы знам. Нам ответила женчина, что покидаете нас.
– Да, ситуация заставляет.
– А в чём дело?
– Вы меня разре́дили, отобрали у меня партнёров, кругом воруют, всё ташшут, наркоманы лазют по нашим огородам и придираются, зачем срубили мак.
– А хто вам не даёт заявлять?
– Да, лёгкоя слово. Сын сказал суседьям, что надо заявить, наркоманы предупредили: «Петушка не увидели, дак увидите»[387]. Вы дали нам продукт и отравили наши семьи. Ну и где ваша государственная гарантия?
– А что случилось? – Я рассказал. – Немедленно надо сделать експертизу.
– Да, делайте.
– И что, всё бросаешь?
– Да. Ежлив Василий возмёт проект, пускай берёт, но я отказываюсь от всего.
– Но а как техника, посев, и вы же деньги вложили?
– Мне ничего не надо.
– Но вы не можете так просто оставить, вы доложны обратиться к губернатору и причину указать.
– Да, ето обязательно мы постараемся. Да, он решит, куда технику и посев девать.
– Да, толькя Евгений Степанович может решить ето дело. Юрий Петрович, возми у них продукт и немедленно отправь на експертизу.
– Так точно, всё будет исполнено.
Мы вышли, приехали домой, я дал муки и масла Юрию Петровичу, он извинился и уехал. Дак вот, Бузычкин сам не свой был. Ну как же гарантия государственная? Нихто про переселенса и не думает, дак хоть вы загнитесь, а вот денюжки отмыть – на ето молодсы. Уж каки́ у нас в Южной Америке страны бе́дны, но так не поступят. Позор, позор, позор России! Уж как ведут здесь себя высо́ко и шшитаются всех умнея, но, разобраться хороше́нь, оне от заду первы.
Дома я сообчил, что я от проекту отказался.
– Ну а как Василий?
– У, оне ликуют взять етот проект.
– Как оне?
– Да деда первый начиншик, мы толькя молчим.
– Да вы что?
Марфа подсказала:
– Да, Данила, тятя с мамой первы строют ето, тебя отшта́пить[388], а самим взяться за переселение.
– Ну вот ето дураки, оне дураки, оне сдурели. А за что оне так ловются?
– Говорят, в банке у нас по́лно деняг, а я никому не дозволяю[389]. Дак получается зависть.
– Но каки́ деньги? Вы же хорошо знаете, что никаких деняг нету.
– Да, мы знаем, но оне слушать не хочут. А все им новости приносит Василий.
– Да я с радости перепишу на Василия.
Да, вот ето здорово! Что наши староверы за границей, что и вся Россия – одна и та же песня.
– Ну, сообчите им, пускай приходют, и скажите, что переводим на них.
Оне с радости приходют. Я стал им говорить:
– Моё здоровья колеблется, я не в силах больше вести етот проект, вон у вас Василий, переводите всё на него.
Василий возразил:
– Свояк, а как я без тебя?
Думаю: ах ты змея!
– Василий, как нача́л, так и заканчивай. – Все напряглись. – Я добавил: – Я вам не угодил – начинайте сами.
Андриян возразил:
– Тятя, хватит. Ну что, тятя не может, давайте переведём на Василия и будем работать дружнея.
Смотрю, тесть заулыбался, тёща засияла:
– Ну, Василий, на самом деле берись за дела, сам видишь: Данила не может. – И Василий засиял.
– Ну и как ето начинать?
– Вот Алёша, всё сделано на него. Алёша, переведи всё на Василия.
– Да, Данила, мне теперь ничего не надо.
– А что, Алёша, не хошь работать?
– Нет, без Данилы нет.
– А ты что, Данила?
– А про нас вы забудьте, побеспокойтесь об себе. – Им стало неловко. – Алёша, завтра же начинай переводить всё на них. Ну всё, конченый разговор, надо спать.
Все разошлись, остался Андриян и Алёша.
– Ну, Андриян, молодес, действуйте допоследу, надо руки развязать. А я завтра еду в Москву к Якуниным, везу муку и масло на експертизу, и зайду к губернатору.
Утром поехал в Белгород, стал звонить к Картавенке и просить встречи с губернатором срочно. Одна надёжда ишо остаётся – Евгений Степанович, ежлив он поддоржит, всё ето можно повернуть на сто восемьдесят градусов, а нет – придётся отказаться от всего. Но Картавенко стал оттягать: зачем да почему, губернатору некогды.
– Но, Николай Васильевич, ето очень важно.
– А что нужно, Данила Терентьевич?
– Николай Васильевич, ето лично с ним.
– Ну хорошо, я позвоню тебе.
– Большоя спасибо, Николай Васильевич.
Ага, дорога закрыта. Иду к Родионову, стал просить встречи с губернатором.
– Данила Терентьевич, за кажду мелочь нехорошо ходить к губернатору.
– Но ето не мелочь, ето очень важно дело.
– Но в чём дело, рассказывай.
– У меня здоровья неважно, я пролежал десять дней.
– А что с тобой?
– Да сердце.
– И что ты хошь?
– Я снимаю с себя всю обязанность и ухожу в сторону, а всё отдаю Василию. Вы сами ето знаете, оне етого захотели, и пушшай берутся за дело.
