Вертоград старчества. Оптинский патерик на фоне истории обители - Монах Лазарь (Афанасьев)
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Глава 29. Оптинская смута. Схима отца Варсонофия. Смерть Толстого — отец Варсонофий на станции Астапово
Старец Варсонофий настойчиво советовал своему послушнику, письмоводителю Николаю Беляеву, всякую свободную минуту посвящать чтению писаний святых отцов. «Придет время, — говорил он, — когда уже не будет у вас этой возможности. Обогащайте свой ум познаниями и нисходите во глубину смирения, считая себя хуже всех». И снова о том же: «Читайте книги теперь по праздникам, пока имеете возможность. Потом придет время, нельзя вам будет читать книги, попомните мое слово. <…> Да, лет через пять-шесть… Тогда вам надо будет читать книгу жизни». «Непонятными и таинственными мне показались эти слова, — пишет отец Николай, — но спрашивать далее батюшку я не посмел»459. Сбылось это предсказание старца Варсонофия…
В начале 1910 года произошло вторжение мирского духа в жизнь Оптиной пустыни. В Летописи скита 28 марта записано: «Сего числа, после литургии, совершенной отцом скитоначальником с иеромонахом отцом Адрианом, была им же отслужена соборне с иеромонахами отцами Адрианом, Ираклием и Кукшею панихида по усопшим старцам Оптинским: архимандритам Моисее, Исаакии и Досифее, игуменам Антонии и Авраамии, иеросхимонахам Льве, Макарии, Амвросии, Иларионе и Анатолии. Побудительною причиною к сему, по сообщению отца скитоначальника, послужило следующее: до сего времени, за молитвы усопших старцев Оптинских, мирное житие братии Оптиной пустыни не нарушалось никакою смутою. В настоящее же, поистине “злое” время, когда враг нашего спасения усиливается сеять смуту в православной России, им внесено смущение и в нашу обитель. Четверо из старших братий оптинских — иеромонахи Моисей и Иезекииль, иеродиакон Георгий и монах Михей позволили себе сделать донос преосвященному Калужскому на честнейшего настоятеля Оптинского архимандрита Ксенофонта, обвиняя его пред владыкою в нанесении ущерба обители нерасчетливым ведением монастырского хозяйства. Это прискорбное выступление упомянутых братий против своего аввы, нарушившее мирную жизнь обители, и побудило искать поминовением усопших старцев Оптинских их загробных молитв об умиротворении братства. В монастыре после ранней литургии, отцом настоятелем со всеми иеромонахами была также отслужена панихида по почившим старцам, а после поздней служился молебен о ниспослании мира братии обители»460.
Все это не могло не отразиться на здоровье как отца Ксенофонта, так и отца Варсонофия. Жалоба, несмиренная и несправедливая, не имела никаких последствий, но этот поступок обернулся духовным повреждением для самих жалобщиков: через некоторое время, в конце 1911 года, после попыток возбудить против настоятеля братию (не удавшихся им) они начали писать доносы уже в Святейший Синод… Архимандрит Ксенофонт страдал болезнью печени, испытывал порой сильные обострения, пока наконец дело не дошло до серьезной хирургической операции в Москве.
Старец Варсонофий в начале лета крепился, несмотря на нездоровье, и понуждал себя действовать: принимал, как всегда, множество народу — мирских, братий; служил, распоряжался… В первых числах июля стало ему хуже. Отец Николай (Беляев, с 16 апреля 1910 года — рясофорный инок) писал: «10 июля пошел я с батюшкой ко бдению, но батюшка постоял очень немного и, позвав меня, пошел из храма домой и сразу лег в постель. <…>…Ему становилось все хуже и хуже, был сильный жар, и лихорадило. С кафизм пришел брат Никита, и мы вместе сидели около батюшки»461. На другой день болезнь усугубилась. Пришли отцы Ксенофонт и Феодосий, затем отец Нектарий, которые предложили отцу Варсонофию пострижение в схиму. «Кто может ручаться, что вы останетесь живы эту ночь?» — сказал отец Феодосий.
«Наконец, все было готово, — писал отец Николай, — и начался постриг. Я пел, но очень слабо, вместе с другими, потом держал книгу батюшке, чтобы давать ответы на вопросы. Потом держал книгу отцу Феодосию. Наконец, надели на батюшку схиму…..Все подходили поздравить и принять благословение»462. На следующий день пришел навестить отца Варсонофия старец Иосиф. Дело пошло на поправку… «Схима — это край: или смерть, или выздоровление. Я чувствую, схима меня подняла. Мне надлежало умереть, но дана отсрочка. Отец Нектарий теперь мой восприемный отец»463.
«Я умирал и по чьим-то молитвам воскрес, — сказал отец Варсонофий. — Думал я, что уже не встану. Когда отец Феодосий предложил мне схиму, сердце у меня екнуло: это ведь смерть, значит, не сегодня-завтра конец и придется предстать пред Престолом Божиим. С чем явлюсь? Что буду отвечать? Оглянулся назад — здесь пробел, здесь промах, то не кончено, это не сделано — одни ошибки! Страшно! Ну, да вот, видимо, смиловался Бог, оставил еще время на покаяние»464.
Осенью 1910 года произошли события, связанные с «уходом» из Ясной Поляны Льва Толстого и его смертью на железнодорожной станции Астапово. Толстой, признанный русский писатель, автор прекрасных романов, впал, однако, в великое заблуждение465. 22 февраля 1901 года Святейший Синод зафиксировал его отпадение от ненавидимой им Православной Церкви за его хулы на нее, за гордое антихристианское лжеучение, которое усердием близких к нему людей распространилось в России и стало известно в других странах. «Толстовцы» возникали из среды интеллигенции, среди них было много обманутых графом студентов. Гораздо труднее удавалось ересиарху пробиться к сердцам крестьян, но было в числе его последователей несколько и таковых. Ему было уже более восьмидесяти лет, когда бесы в непогоду, в ночную тьму и сырость выгнали его из родного дома, оторвали от семьи. Он забыл даже взять шапку… Куда же направился? На ходу, трясясь в тарантасе от плохой дороги и от холода, он соображал, куда направить бег свой — на Кавказ ли… в глухую какую-нибудь деревню, где его никто не знает, скрыться там… И вдруг решил: еду в Оптину! В обитель, где не раз бывал, беседовал со старцами (но не исправлялся), Оптина пустынь отчего-то притягивала его к себе…
В Летописи скита 28 октября записано: «Прибыл в Оптину пустынь известный писатель граф Лев Толстой. Остановившись в монастырской гостинице, он спросил заведующего ею рясофорного послушника Михаила: “Может быть, вам неприятно, что я приехал к вам? Я Лев Толстой, отлучен от Церкви; приехал поговорить с вашими старцами. Завтра уеду в Шамордино”. Вечером, зайдя к
