Сага о Форсайдах 2 - Джон Голсуори

Лицо Уилфрида превратилось в маску.

- Ведите его гулять, - приказал он и поднялся по лестнице.

В нем снова все всколыхнулось. Убийство совершено! Труп раскаянием не воскресишь. Конечно, если ей хочется взять собаку, пусть берет. Но почему женщины держатся за воспоминания, когда нужно только одно - забыть? Он сел за письменный стол и написал:

"Я уезжаю. Так лучше. Фоша доставят к тебе вместе с письмом. Если хочешь взять его, он твой. Я должен быть один. Прости, если можешь, и забудь меня.

Уилфрид".

Он написал адрес и, не вставая, медленным взглядом обвел комнату.

После его возвращения сюда не прошло и трех месяцев, а ему кажется, что он прожил целую жизнь. Вот там, у камина, стояла Динни после визита ее отца. Здесь, на диване, она сидела, глядя на него. Динни здесь, Динни там!

Ее улыбка, глаза, волосы! Динни и воспоминания о палатке кочевникабедуина, боровшиеся за него, Уилфрида, и попеременно бравшие верх! Почему он с самого начала не предвидел, каков будет конец? Он должен был знать себя.

Дезерт взял листок бумаги и написал:

"Дорогой отец,

Англия мне пришлась не по душе, и завтра я уезжаю в Снам. Время от времени буду извещать свой банк о перемене адреса. Стэк, как и раньше, присмотрит за квартирой, так что она будет в порядке, когда бы Вам ни понадобилась. Надеюсь, что Вы побережете себя. Постараюсь присылать Вам иногда монеты для коллекции. До свиданья.

Преданный Вам

Уилфрид".

Отец прочтет и скажет: "Боже мой, какая поспешность! Странный мальчик!" А больше никто ничего не подумает и не скажет, кроме...

Уилфрид взял еще один листок и написал в банк, затем, окончательно разбитый, лег на диван.

Пусть вещи уложит Стэк, - у него самого больше нет сил. К счастью, он позаботился привести в порядок паспорт - удивительный документ, делающий человека независимым от себе подобных, пропуск, открывающий ту дорогу к одиночеству, какой тебе хочется идти. В комнате было тихо: в этот предобеденный час, когда движение на время затихает, с улицы не доносилось никакого шума. Лекарство, которое он принимал после приступа малярии, содержало опиум, и Уилфрид постепенно впадал в дремотное состояние. Он глубоко вздохнул, нервное напряжение ослабло. В его полуодурманенном мозгу оживали запахи - запахи верблюжьего помета, жарящихся зерен кофе, кошм, пряностей, людных базаров, пустыни с ее режущим безжизненным воздухом, зловонных испарений в приречных деревушках; ожили и звуки - причитания нищих, надсадный кашель верблюдов, плач шакала, зов муэдзина, топот ослиных копыт, перестук молотков в руках у чеканщиков серебра, скрип и стоны колодезного журавля. Перед его полузакрытыми глазами поплыли видения, давно знакомые и желанные картины Востока. Теперь это будет другой Восток - еще более далекий и удивительный!.. И Дезерт погрузился в настоящий сон.

XXVI

Увидев, как Уилфрид отвернулся от нее в Грин-парке, Динни поняла, что все кончено навсегда. Его опустошенное лицо взволновало ее до глубины души. Она примирится с чем угодно, лишь бы это вновь сделало его счастливым! С того вечера у него на квартире, когда он убежал от нее, Динни готовила себя к самому худшему, втайне не веря больше в возможность другого исхода. После кратких минут, проведенных ею с Майклом в темном холле, она немного поспала и утром выпила кофе у себя в комнате. Около десяти утра ей доложили, что ее спрашивает какой-то человек с собакой.

Девушка торопливо закончила туалет, надела шляпу и спустилась в холл. К ней может прийти только Стэк.

Слуга стоял у "саркофага", держа на поводке Фоша. Его лицо, понятливое, как всегда, было прорезано морщинами и бледно, как будто он не спал целую ночь.

Он протянул девушке конверт:

- Мистер Дезерт велел вам передать.

Динни открыла дверь в гостиную:

- Входите, пожалуйста, Стэк. Давайте посидим.

Он сел и выпустил из рук поводок. Собака подошла к Динни и положила морду ей на колени. Динни прочла записку.

- Мистер Дезерт пишет, что я могу взять. Фоша.

Стэк уставился на свои ботинки:

- Его уже нет, мисс. Он уехал утренним поездом через Париж на

Марсель.

Девушка увидела капли влаги в складках щек Стэка. Он громко засопел и сердито провел рукой по лицу:

- Я прожил с ним четырнадцать лет, мисс. Такое даром не проходит.

Он сказал, что не вернется.

- Куда он уехал?

- В Сиам.

- Дальняя дорога! - улыбнулась Динни. - Главное - чтобы он снова был счастлив.

- Вот именно, мисс. Может, вам интересно послушать, как кормить собаку? В девять утра давайте ей галету, между шестью и семью вечера - овсяную похлебку с кусочком говядины или баранины. Больше ничего не надо... Фош - хороший, спокойный пес. Дома ведет себя как настоящий джентльмен. Если захотите, он может спать у вас в комнате.

- Вы остаетесь на прежнем месте, Стэк?

- Да, мисс. Квартира-то ведь их светлости. Я всегда говорил вам, мисс, что мистер Дезерт - человек стремительный, но в этот раз он, по-моему, долго думал. Не было ему в Англии счастья.

- Я тоже уверена, что он все хорошо обдумал. Могу я быть чем-нибудь вам полезна, Стэк?

Слуга покачал головой, глаза его остановились на лице девушки, и она поняла, что он хочет, но не решается высказать ей свое сочувствие.

Девушка встала:

- Я, пожалуй, пойду прогуляюсь с Фошем. Пусть привыкает ко мне.

- Правильно, мисс. Я всегда держу его на поводке, спускаю только в парках. Если понадобится что-нибудь спросить насчет него, номер телефона у вас есть.

Динни протянула руку:

- Ну, до свиданья, Стэк. Желаю вам всего наилучшего.

- Того же и вам, мисс.

В глазах слуги светилось нечто большее, чем понятливость; рукопожатие его было судорожно крепким. Пока он не ушел и дверь не закрылась, Динни продолжала улыбаться; затем опустилась на кушетку и закрыла глаза руками. Собака, проводившая Стэка до дверей, поскулила и вернулась к девушке. Та открыла глаза, взяла лежавшую у нее на коленях записку Уилфрида и порвала ее.

- Ну, Фош, что будем делать? Пойдем погуляем? - предложила Динни.

Хвост завилял. Собака опять тихонько заскулила.

- Тогда пошли, милый.

Динни чувствовала, что держится она твердо, но какая-то пружинка внутри лопнула. Ведя собаку на поводке, она направилась к вокзалу Виктория и остановилась возле памятника. Здесь все по-старому, только листва вокруг него стала гуще. Человек и лошадь - далекие, отрешенные, сдержанные! Искусно сделано! Девушка долго стояла перед группой, подняв вверх исхудалое, осунувшееся лицо с сухими глазами, а пес терпеливо сидел рядом с ней.

Потом Динни вздрогнула, повернулась и быстро повела его к парку. Погуляла там немного, отправилась на Маунт-стрит и осведомилась, дома ли сэр Лоренс. Он сидел у себя в кабинете.

- Какая симпатичная собака, дорогая! Твоя? - спросил он.

- Да. Дядя Лоренс, можно вас попросить об одной вещи?

- Разумеется.

- Уилфрид уехал. С утренним поездом. Он не вернется. Будьте так, добры, предупредите моих, и Майкла, и тетю Эм, и Эдриена, что я не желаю больше разговоров об этом.

Сэр Лоренс наклонил голову, взял руку племянницы и поднес к губам.

- Я хотел тебе кое-что показать, Динни.

Баронет взял со стола небольшую статуэтку Вольтера:

- Я купил ее по случаю позавчера. До, чего восхитительный старый циник! Француз в роли циника куда приятней всех остальных. Почему - загадка, хотя и ясно, что цинизм терпим лишь в комбинации с изяществом и остроумием. Без них он просто невоспитанность. Циник англичанин - это человек, который всем недоволен. Циник немец - нечто вроде вепря. Циник скандинав - чума. Американец циником не бывает, - он слишком суетлив. У русского чересчур непостоянный для циника склад ума. По-моему, подлинный циник возможен, помимо Франции, также в Австрии и в Северном Китае. Видимо, тут все зависит от географической широты.

Динни улыбнулась:

- Кланяйтесь, пожалуйста, тете Эм. Я сегодня еду домой.

- Благослови тебя бог, дорогая. Приезжай сюда или в Липпингхолл, когда захочешь; мы любим, когда ты у нас, - ответил сэр Лоренс и поцеловал племянницу в лоб.

Когда она ушла, он сначала позвонил по телефону, потом разыскал жену:

- Эм, только что заходила бедняжка Динни. Она похожа на улыбающийся призрак. Все кончено. Дезерт уехал сегодня утром. Она не желает больше об этом говорить. Запомнила, Эм?

Леди Монт, которая ставила цветы в китайский кувшин, выронила их и обернулась:

- О боже мой! Поцелуй меня, Лоренс.

С минуту они постояли обнявшись. Бедная Эм! Сердце у нее мягкое, как масло! Леди Монт, уткнувшись в плечо мужа, сказала:

- У тебя воротник весь в волосах. Вечно ты причесываешься после то'о, как наденешь пиджак! Повернись, я сниму.

Сэр Лоренс повернулся.

- Я позвонил Майклу, Эдриену и в Кондафорд. Запомни, Эм, все должно выглядеть так, как будто ничего не было!

- Конечно, запомню. Зачем она приходила?

Сэр Лоренс пожал плечами.