Сага о Форсайдах 2 - Джон Голсуори

"Продаются лошади:

1) Жеребец - гнедой, рост пятнадцать три четверти, десять лет, здоровый, красивый, выносливый, хорошо берет препятствия.

2) Кобыла - чалая, рост пятнадцать с четвертью, девять лет, послушная, годится под дамское седло, хорошо берет препятствия, отличная резвость.

Обращаться к владельцу, Кондафорд, Оскфордшир".

- М-м! - промычал сэр Конуэй и вычеркнул слова "отличная резвость".

Динни нагнулась и выхватила листок.

Генерал вздрогнул и повернул голову.

- Нет! - отчеканила Динни и разорвала объявление.

- Что ты! Нельзя же так! Я столько над ним просидел.

- Нет, папа, лошадей продать невозможно. Ты же без них пропадешь!

- Я должен их продать, Динни.

- Слышала. Мама мне сказала. Но в этом нет необходимости. Случайно мне досталась куча денег.

И девушка выложила на письменный стол отца так долго хранимые ею кредитки.

Генерал поднялся.

- Ни в коем случае! - запротестовал он. - Это очень благородно с твоей стороны, Динни, но ни в коем случае!

- Ты не имеешь права отказываться, папа. Позволь и мне сделать чтонибудь для Кондафорда. Мне их девать некуда, а тут как раз три сотни, которые, по словам мамы, тебе и нужны.

- Как некуда девать? Вздор, дорогая! Их тебе хватит на хорошее длительное путешествие.

- Не надо мне хорошего длительного путешествия! Я хочу остаться дома и помочь вам обоим.

Генерал пристально посмотрел ей в лицо.

- Мне стыдно их брать, - сознался он. - Я сам виноват, что не справился.

- Папа! Ты же никогда ничего на себя не тратишь!

- Просто не знаю, как это получается, - там мелочь, здесь мелочь, а глядишь, деньги и разошлись.

- Мы с тобой во всем разберемся и посмотрим, без чего можно обойтись.

- Самое ужасное, что в запасе ничего нет и все расходы приходится покрывать только за счет поступлений. Страховка стоит дорого, государственные и местные налоги растут, а доходы падают.

- Я понимаю, это ужасно. Может быть, нам стоит разводить что-нибудь на продажу?

- Чтобы начать дело, нужны деньги. Конечно, в Лондоне, Челтенхеме или за границей мы прожили бы безбедно. Вся беда - поместье и прислуга.

- Бросить Кондафорд? О нет! Кроме того, кому он нужен? Несмотря на твои усилия, мы здесь все равно отстали от века.

- Конечно, отстали.

- Мы никому не можем предложить, не краснея, это "уютное гнездышко". Люди не обязаны платить за чужих предков.

Генерал отвел глаза:

- Честно скажу. Динни, я устал от бесконечной ответственности. Я терпеть не могу думать о деньгах, подкручивать гайку то здесь, то там и ломать себе голову, удастся ли свести концы с концами. Но ты же сама сказала - продажа исключается. Сдать? А кто снимет? Кондафорд не превратишь в школу для мальчиков, сельский клуб или психиатрическую лечебницу. А на что еще в наше время годится загородный дом? Твой дядя Лайонел единственный из нас, у кого есть деньги. Может быть, он купит его, чтобы проводить здесь конец недели?

- Нет, папа, нет! Будем держаться за Кондафорд. Я уверена, как-нибудь извернемся. Давай я займусь подкручиванием гаек. А пока что ты должен взять вот это. Начало будет хорошее.

- Динни, я...

- Сделай мне удовольствие, дорогой! Генерал притянул дочь к себе.

- А тут еще эта история с тобой! - шепнул он, целуя ее волосы. - Видит бог, я...

Девушка замотала головой:

- Я выйду на минутку. Просто поброжу. На улице так хорошо, тепло...

Динни накинула на шею шарф и вышла в сад.

Последние лучи долгого дня уже погасли на горизонте, но было еще тепло, потому что роса не выпала и в воздухе не тянуло ветерком. Ночь стояла тихая, сухая, звездная. Динни сразу же затерялась в ней, хотя все еще различала смутные очертания обвитого ползучими растениями старого дома, где до сих пор светились четыре окна. Девушка встала под вязом, прижалась к нему спиной, отвела руки назад и обхватила ствол. Ночь - ее друг: ночью нет ни глаз, которые видят, ни ушей, которые слышат. Динни, не шевелясь, смотрела во мрак, черпая утешение в несокрушимой крепости того, что возвышалось позади нее. Мимо, касаясь ее лица, пролетали мотыльки. Равнодушная, пышущая жаром, не знающая тревог, деятельная даже во сне природа! Миллионы крохотных созданий забились в норки и уснули, тысячи существ летают и ползают вокруг, мириады травинок и цветов медленно оправляются после знойного дня. Природа! Безжалостная и безразличная даже к тем единственным из ее детей, кем она увенчана и воспета в прекрасных словах! Нити рвутся, сердца разбиваются, горести обрушиваются на ее глупых сынов и дочерей, а Природа не отвечает им не звуком, ни вздохом! Один звук из уст Природы облегчил бы Динни больше, чем сочувствие всех людей, вместе взятых. Ах, если бы как в "Рождении Венеры" ветерок обдувал ее, волны, словно голубки, ластились к ее ногам, а пчелы летали вокруг нее в поисках меда! Если бы хоть на мгновение она могла слиться во тьме с сиянием звезд, запахом земли, верещанием летучей мыши, полетом мотылька, чье крыло задело ее нос!

Девушка стояла, подняв голову, прильнув всем телом к стволу вяза, пьянея от мглы, тишины и звезд. Почему у нее нет ушей ласки и нюха лисы, чтобы слышать и обонять все, волнующее душу! В ветвях над головой чирикнула птица. Издалека, нарастая, донесся грохот последнего поезда, сменился отчетливым стуком колес и свистом пара, замер, потом возобновился и растаял вдали. Все опять стихло. На том месте, где она стоит, был когда-то ров, засыпанный так давно, что с тех пор здесь успел вырасти огромный вяз. Жизнь деревьев, их долгая борьба с ветром так же медлительна и упорна, как жизнь ее семьи, цепляющейся за этот клочок земли.

"Не буду думать о нем, не буду думать о нем!" - повторила Динни, как ребенок, который не хочет вспоминать о том, что причинило ему боль. И сразу же в темноте перед нею возникло его лицо - его глаза, его губы. Она повернулась и прижалась лбом к шершавой коре ствола. Но его лицо снова встало между деревом и ею. Она отшатнулась и быстро пошла прочь, бесшумно ступая по траве, невидимая, как призрак. Потом долго-долго ходила по саду, и движение успокоило ее.

"Что ж, - решила девушка. - Мой час минул. Ничего не поделаешь. Пора домой".

Она остановилась еще на мгновение, взглянула на звезды - далекие, неисчислимые, яркие и холодные, слабо улыбнулась и подумала. "Какая же из них моя счастливая звезда?"

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Да будет (Да будет воля аллаха!) (араб.).

2. Цвета нильской воды (франц.).

3. По существу (франц.)

4. Начальные слова латинского изречения: "Quern Deus perdere vult, dementat prius" - "Кого боги хотят погубить, того они сперва лишают разума".

5. "Любовь свободна. Век кочуя..." (франц.).

6. Нерешенным (буквально "перед судьей") (лат.).

7. Большая опера (парижская) (франц.).

8. Все ветшает, все проходит (франц.).

9. "Женщина переменчива" (итал.).

10. По Фаренгейту.

11. Камбала (франц.).

Джон Голсуори

Через реку

(Конец главы)

Изд. "Знаменитая книга", 1992 г.

OCR Палек, 1998 г.

I

Клер, которая возвращалась в Англию после полутора лет брака с сэром Джералдом Корвеном из министерства колоний, стояла на верхней палубе пакетбота Восточной линии, поднимавшегося по Темзе, и ждала, когда тот пришвартуется. Было десять утра, октябрь выдался погожий, но Клер, за время путешествия привыкшая к жаре, надела толстое пальто из твида. Лицо ее казалось бледным, даже болезненно желтоватым, но ясные карие глаза были нетерпеливо устремлены на берег, слегка подкрашенные губы полураскрыты, и весь облик дышал обычной, присущей ей жизнерадостностью. Она долго стояла одна, потом услышала возглас:

- О, вот вы где!

Из-за шлюпки вышел молодой человек и встал рядом с ней. Не поворачивая головы, Клер уронила:

- Замечательный день! До чего, наверно, хорошо у нас дома!

- Я думал, вы хоть на сутки задержитесь в Лондоне. Мы могли бы вместе пообедать, а вечером пошли бы в театр. Неужели нельзя остаться?

- Милый юноша, меня встречают.

- Ужасно все-таки, когда что-нибудь приходит к концу.

- Порой гораздо ужаснее, когда что-нибудь начинается.

Он пристально посмотрел на нее и неожиданно спросил:

- Вы понимаете. Клер, что я вас люблю?

Она кивнула:

- Да.

- А вы меня не любите?

- Я - человек без предрассудков.

- Почему... почему вы не можете загореться хоть на минуту!

- Тони, я же почтенная замужняя дама...

- Которая возвращается в Англию...

- Из-за цейлонского климата.

Он стукнул носком ботинка о борт:

- В самое-то лучшее время года? Я молчал, но я прекрасно знаю, что ваш... что Корвен...

Клер приподняла брови, он оборвал фразу, и оба стали смотреть на берег, все больше поглощавший их внимание.

Двое молодых людей, которые провели почти три недели на борту одного парохода, знают друг друга гораздо хуже, чем предполагают. Ничем не заполненные дни, когда останавливается все, кроме машин, воды, плещущей за бортом, и солнца, катящегося по небу, необычайно быстро сближают живущих бок о бок людей и вносят в их отношения своеобразную ленивую теплоту. Они понимают, что становятся предметом пересудов, но не обращают на это внимания: все равно с парохода не сойдешь, а заняться больше нечем. Они постоянно танцуют вдвоем, и покачивание корабля, пусть даже почти незаметное, благоприятствует дальнейшему сближению. Дней через десять они начинают жить общей жизнью, еще более устойчивой, чем брак, если не считать того, что на ночь они все-таки расстаются.