Наследник Клеопатры - Джиллиан Брэдшоу

«Сотерия» пристала к берегу очень близко от того места, где они останавливались на ночлег по дороге в Александрию. Тиатрес развела костер и приготовила ужин. Ани сошел на берег и принес немного вина. Ариону дали кружку и лепешку, в которую был завернут сыр с оливками. Он поблагодарил и присел на палубе, немного сторонясь всех, но уже не настолько, как раньше. Юноша снял плащ и шляпу, решив, что опасность быть узнанным уже миновала. Никто ни о чем его не спрашивал, даже Аполлоний. Казалось, все свыклись с мыслью о том, что Арион отказался от шанса восстановить свой статус благородного человека ради спасения Мелантэ, и поэтому относились к нему с подчеркнутым почтением.

Египтяне тем временем понемногу приходили в себя после всех страшных и малопонятных событий, пережитых за последние несколько дней. Памонтес достал свою флейту и начал наигрывать народные мелодии, кое-кто пытался подпевать. Арион сидел на палубе отдельно от всех, ничего не говорил и только слушал. В какой-то момент он снова почувствовал на себе взгляд Мелантэ.

Немного погодя девушка подошла и села рядом с ним, но он никак на это не отреагировал.

– Ты на меня злишься? – спросила она после небольшой паузы.

– Твоей вины в этом не было, – усталым голосом ответил Арион.

– Папа сказал, что тебе слишком больно, поэтому ты пи с кем пока не хочешь общаться.

Юноша что-то пробормотал, выражая согласие с предположением Мелантэ.

– Я не могу понять, почему тебе так больно, – робко произнесла она. – Ты не представляешь, как я обрадовалась, узнав, что ты останешься жив. И, мне кажется, ты тоже должен этому радоваться.

Арион опустил голову и потер шрам на левом запястье.

– Ты жалеешь, что не погиб тогда? – еле слышно спросила она.

– Какая-то часть во мне действительно сожалеет об этом, – признался Арион. – Тот, кем я был раньше, Мелантиона, и все, что составляло мою жизнь и придавало ей смысл, потеряно для меня. Я от всего этого отрекся и теперь не знаю, осталось ли у меня хоть что-то.

– У тебя осталось все, – прошептала Мелантэ. – Ты такой же, как и раньше. Ты остался собой. Ты же сам мне сказал, перед тем как у тебя случился приступ, что раньше люди видели в тебе только то, кем ты должен был быть по своему положению, а не того, кем ты был на самом деле. Ты говорил, что окружающие тебя люди поклонялись царю и в то же время притворялись, будто не видят тебя, потому что им было стыдно.

Юноша даже забыл, что он ей все это говорил. Он снова задумался, понимая, что в этих словах заключена горькая правда.

– Я всегда не дотягивал до того, кем я должен был быть. Я пытался, но проклятая болезнь, которую так и не удалось вылечить, мешала это сделать.

– Никто не совершенен! Никто не может жить, как подобает сыну Клеопатры и Юлия Цезаря!

– Тихо! Не произноси этого имени! Никогда! Этот человек мертв.

– Только боги могут быть абсолютно совершенны! Но ты тоже совершенен – для меня. Встреча с тобой превзошла все мои ожидания. Я говорю о тебе, Арион, а не о том, другом, который был сыном царицы!

– Другой человек – это тот, кем я родился, – глухо произнес он. – Это похоже на болезнь, врожденную и неизлечимую.

Можно научиться жить с этой болезнью, но она все равно никуда не денется. И надеяться даже не стоит.

Мелантэ крепко схватила его за руку и с присущей ей пылкостью воскликнула:

– Но ты жив! Ты на свободе! Рядом с тобой люди, которые тебя любят. Тебе есть, чем заняться. Что еще нужно человеку для счастья?

Арион посмотрел на девушку – огромные глаза, черные, как угли, при лунном свете, дрожащие губы. Он притянул ее к себе поближе. Ее напряженное тело расслабилось в его объятиях. Она вздрогнула и положила голову ему на плечо.

– Кажется, я могу научиться быть счастливым, – вздохнув, прошептал Арион.

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Или что было на самом деле и что я придумала.

Цезарион действительно существовал, хотя вопрос о том, был ли Юлий Цезарь его отцом, горячо обсуждался как в древности, так и в наши дни. Нетрудно понять, почему Клеопатра заявляла, что его отцом был Цезарь, и так же нетрудно понять, почему Октавиан яростно это отрицал. Самым веским аргументом против отцовства Цезаря послужил тот факт, что, несмотря на легендарную распущенность Цезаря, единственным ребенком, которого он официально признал, оказалась его дочь Юлия, которая была на целых тридцать пять лет старше Цезариона. С другой стороны, большинство любовных романов Цезаря были с замужними женщинами, поэтому детей, рождавшихся от этих связей, он не мог признать своими. По слухам, по меньшей мере два благородных римлянина могут считать его своим кровным отцом, а кроме них было еще много других внебрачных детей. Цезарь, несомненно, был более осведомлен о своей плодовитости, чем любой современный историк, и, согласно всем источникам, искренне верил в то, что приходится Цезариону отцом. Марк Антоний, однако, заявил, что Цезарь официально признал его. Это могло быть простой пропагандой, но доподлинно известно, что во время визита Клеопатры в Рим – историки сходятся на том, что это произошло уже после рождения Цезариона, – Цезарь поселил ее в одном из своих личных особняков. Кроме того, он поставил золотую статую Клеопатры в храме, который он сам построил в честь богини Венеры Родительницы, предполагаемой прародительницы его рода. Учитывая традиции Рима времен Республики, Цезарь удостоил Клеопатру исключительной чести, которую не мог оказать даже собственной супруге. Сложно поверить, что, что Цезарь пошел бы на такой шаг, будучи уверенным в том, что Клеопатра пытается обмануть его, выдав ребенка от другого мужчины за сына императора.

Реально живший Цезарион, скорее всего, был убит в 30 году до н. э. но приказу Октавиана. Существуют две версии этого события, и, согласно обеим, существовал план относительно бегства Цезариона из Египта посредством какого-нибудь корабля в порту на Красном море, но его предал человек по имени Родон, который был одним из учителей сына Клеопатры. Плутарх, однако, утверждает, что Родон заманил его сначала в Александрию, пообещав амнистию, а Дион Кассий говорит, что юношу схватили и убили во время побега из страны.

То, что старший сын Клеопатры страдал эпилепсией, – моя выдумка, и я внесла это в книгу, поскольку считаю, что это делает личность Цезариона интереснее. У меня не было такого замысла, когда я только начинала собирать материал для романа, но потом я постепенно пришла к выводу, что Клеопатра была все-таки пренеприятной особой и, по всей вероятности, ее сын не мог быть намного лучше, чем она. Наделив юношу болезнью, которую он вынужден постоянно превозмогать, я тем самым сделала своего героя более позитивным. Конечно, мне бы хотелось восхищаться Клеопатрой, но это было выше моих сил. Известно, что царица была слишком жестокой и к тому же проявляла больше интереса к завоеванию новых земель, нежели к управлению собственным государством. Для нее было характерно именно то поведение, которое так сильно меня разочаровывает в «великих мужах», и великая женщина в этом отношении не исключение.