Принцип "Земля" - Максим Казаков

«Все-таки здесь все весьма необычно, и многого можно сразу не заметить, — признался себе Авдей. — Даже то, что дороги одним концом всегда упирались или, скорее, судя по всему, вырастали из этих исполинских деревьев. А я, кажется, шел все время прямо. Да и свернуть было некуда, или…».

Теперь он заметил, что с дороги немного раньше можно было на самом деле свернуть. К ней прирастала тропинка, которая, очень похоже, вела как раз вокруг дерева. Сперва Авдей решил пойти обратно, чтобы не потеряться, но потом ощущение безразличия к этому возможному факту заставило его продолжить задумчивую прогулку.

«Если Дешу будет нужно, он меня сам найдет, — так он решил. — А мне здесь все одинаково не нужно».

Затем Авдей свернул куда-то еще раз. Далее он стал выбирать тропинки, ведущие в низ. И так, пока не оказался у подножья гигантских деревьев. Заставило задуматься о дороге обратно просыпающееся чувство голода, которое к моменту возвращения домой уже успело убедить Авдея, что он опрометчиво зашел во время прогулки так далеко, что все-таки есть вещи, которые ему здесь необходимы.

Вернувшись домой, он снова включил канал Гугл. Другие каналы смотреть было бессмысленно, так как языка Авдей не понимал. Он обратил внимание, что северная половина сменила белесо-бурый цвет на зеленый с желтым. Прыгнув вглубь, он понял, что это просто уже сошли снега. Он почувствовал запах и настроение весны. Захотелось попасть туда, захотелось большего присутствия.

Но изображение, хотя и было объемным, было где-то в стене, впереди. Тогда Авдей интуитивно поднял руку, и, приготовившись управлять, вместо этого как будто за что-то ухватился и потянул на себя. И в очередной раз мысленно отметил: «На сколько все интуитивно и естественно».

Земной шар выплыл из своей ниши, повис над головой Авдея, заполнив почти все пространство гостиной. Даже показалось, что он затягивает своим вращением. Авдей снова нашел свой город, здесь был день. Улицы были заполнены людьми. Здесь были и взрослые, и дети. У многих в руках были цветы.

«Примулы» — с грустью узнал их Авдей.

— Не могу спокойно проводить этот день, — сказала Пелагея матери, задумчиво глядя в окно на проходившую по улице колонну людей.

Колонна казалась бесконечной.

«Несмотря ни на что, бесконечные колонны людей все-таки возможны» — подумала она.

Под словами «не смотря, ни на что» она имела в виду и гибель двух третей человечества, и странные порядки, когда вроде все можно, но нельзя элементарно пробежать по улице. Грань установленного контроля приходилось изучать на ощупь, а понять и объяснить ее было еще труднее.

— Наверное, раньше все-таки не все выходили на этот праздник, перебила ее мысли Виолетта. — А теперь праздник стал более актуальным. А почему ты не чувствуешь себя спокойной в этот день? — поинтересовалась мать.

— Я вспоминаю Эви. Так хочется надеяться, что она где-то сидит, не важно, в какой точке Земного шара, возможно, у окна, так же смотрит на людей и тоже ощущает тяжесть на глазах.

Виолетта посмотрела на фотографию, висевшую на стене.

— Эви, ты, — не спеша, перечисляла она, — Бубён — белая скромная наглость, — она не смогла сдержать улыбку. — Даже не знаю, что лучше, не знать никаких новостей, в том числе и плохих, или знать плохие?

— Мам, я опять тебя расстроила? — подошла к ней Пелагея. — Прости. Я не хотела.

— Да, нет. Я и сама в этот день не перестаю думать о ней. Эви любила этот праздник. По правде сказать, я иду туда и надеюсь встретить ее в толпе.

Пелагея увидела, что мать из последних сил старается говорить спокойно.

— Виолетт, ну, ты идешь или нет?

— Да, Герасим. Минутку.

Отец заглянул в комнату.

— Пел, может, и ты все-таки пойдешь с нами? Ну, чего тебе сидеть здесь?

— Не, пап. Идите с мамой. Я побуду дома. Так будет лучше. Пап, ты бы надел шляпу, весна в этом году прохладная. Я смотрю, там ветерок есть.

— Раньше ты обычно ходил на праздник Матери-Земли. И зачастую всю неделю участвовал в каких-то мероприятиях. А теперь почему-то сидишь дома? — полюбопытствовала Нонна.

— Так лучше из соображений безопасности, — ответил прагматичный Глеб. — Нам не нужно лишний раз светиться в неприятностях. Мало ли, что там, в толпе, может случиться. Несмотря на то, что примула, символ праздника, стала символом и нашего движения, мы не хотим явно показывать, что мы существуем.

— Но при этом ты часто выглядываешь в окно, смотришь на проходящих мимо людей, — заметила мать.

— Пытаюсь понять, почему этот праздник существует даже после начала столкновения.

— Люди хотя праздника!

— Допустим, люди хотят и отмечают по привычке. Но если бы не было централизованной поддержки, все бы медленно утихло. А правительство поддерживает почему-то этот торжество. Это единственное в году разрешенное массовое мероприятие. Причем всемирного масштаба.

— Ты забыл, сын, про Новый год, — возразила Нонна.

— Да. Ты права, — согласился Глеб. — Еще Новый год. А ты сама-то почему не пошла? — в свою очередь спросил он.

— Настроение куда-то пропало.

— Чё это так? С утра крутилась возле зеркала, примеряла даже что-то? А теперь вдруг передумала?

— То-то и оно. Покрутилась и передумала.

— Что-то как-то не срастается, — улыбнулся Глеб и попытался выпутать мать из ее надуманных причин. — Ты не захворала часом?

— Нет, — уверенно ответила Нонна. — С чего ты взял?

— А что тогда случилось?

— Ну, там в основном одна молодежь, что я там буду как… — она даже не стала договаривать.

— Да ладно тебе, мам! Что ты, в самом деле, ерунду то говоришь?! И чем ты молодежи помешаешь-то? Молодежь на столько что ли глупая?

— Молодость глупа, зрелость занята, старость уродлива, — ответила Нонна.

— Я, кажется, даже знаю, чьи это слова. Или от тебя, или от отца я их уже слышал, — улыбнулся Глеб. — Того самого соседа, с которым я на полгода всего по жизни пересекся? Как там его звали? — Глеб стал вспоминать имя.

— Ванька, — помогла мать и медленно, уважительно произнесла его полное имя. — Иван Афанасьевич Бублов.

Ее глаза моментально подобрели от возникших в памяти картинок, как она просила его не на долго остаться с малышом, а он убегал сначала побриться, чтобы, сюсюкаясь, не колоть ребенка щетиной, как они уговаривали его переехать к ним, но Ванька сам становился, словно ребенок, и ни в какую не соглашался.

— Не смогли мы его уберечь, — добавила Нонна.

— А отцу, кажется, больше нравился несколько другой вариант этой фразы.

— Да? А я что-то не помню.