Путь Базилио - Михаил Харитонов

Стол был заставлен посудой, в основном питейной. На полу валялось несколько пустых бутылок.

Ещё чуть-чуть сместив глаза, бамбук заприметил на своей родной койке тощего рыжего спаниеля. Тот возлежал на ней по-хозяйски, приобняв лапой в чёрной перчатке пустой стакан.

— Фингал, балалайка где? — поинтересовался он, потягиваясь. — Ника вроде принесла?

— Мальчики, ну хватит же! — овца неожиданно упёрлась. — Сейчас доктор Коллоди вернётся, а у нас тут безобразие!

Скарятин мощно всхрапнул, покачнулся, однако ж усидел.

— Балалайку давай, — спаниель чуть приподнялся. — Фингал, где она там?

— Мальчики, ну не надо… ну хотите, я вам спою? — попросила овечка, беря в ручки узенькую балалаечку, перевязанную малиновой ленточкой.

— Что ж, — рассудил птиц, — спой, светик, не стыдись.

— Я вообще-то Долли, — обиженно сказала овца, — а Светка твоя — дура и вредина. Она мне вчера в анализы напис… намочила.

Спаниель хохотнул.

— Да ладно, Светка нормальная пупица, просто ты её своим занудством достала…

Овца дёрнула струну, другую. Струны зазвенели — здынь, здынь, здынь. В затылке Буратины это отдавалось как «буц, буц, буц».

— Как лист увядший падает на ду-у-ушу в эстетике замммме-е-ееееедленного жееста… — с душевностью заблеяла Долли.

— Гу-ук, гу-ук, — Фигнал издал неприятный звук, обнаруживший его совиную основу.

— Н-нах… Парррюмачке… — пробормотал засыпающий конь.

— Что-нибудь повеселее, пожалуйста, — попросил спаниель.

Долли обиженно замолчала, потом переладилась и заголосила чуток побойчее:

— Па-адал Перец, па-адал Ясный…

— Не то, — констатировал Фингал. — Бобик, давай уж ты.

— Фингал, меня Робертом зовут, — напомнил рыжий. — Можно Робин. Можно Бобин. Можно, наконец, по фамилии…

— Короче, Склифосовский, — Фингал, не вставая, простёр рукокрыль, оказавшуюся неожиданно длинной, и балалайку у овцы отобрал. — Давай-ка про пятницу, — инструмент откочевал к спаниелю.

Буратина тем временем пытался соображать. Надорванная неумеренными возлияниеми башка тому противилась, но всё-таки заработала. В частности — отыскала и вытолкнула на свет воспоминание о том, что доктор Коллоди вроде как собирался прийти пить с друзьями. Судя по всему, друзья были на месте — и уже успели поддать. Оставалось выяснить, где сам доктор Коллоди и в каком он состоянии.

Робин-Бобин сел на попу ровно, встряхнул ушами, ударил по струнам и запел:

— К нам вернулася из нахуя, лихо ахая-бабахая, пиздобразница-хуятница — раз-два-три-четыре-пятница!

— Пятница, пятница, пятница-развратница! — подхватил Фингал и лихо гукнул по-сычиному.

Скарятин пробудился, встряхнул гривой.

— Разминайте, тёлки, попоньки — раз-два-три-четыре-оппаньки! — выржал он, заглушая птица и пса. Овечка демонстративно поджала ушки и отвернулась.

— Обтруханчики-малёсики! Всем чесать свои колёсики! — простонал Робин-Бобин, наяривая всё бойчей.

— Пятница, пятница, пятница-развратница! — грянули все, кто во что горазд, издаваючи невообразимый шум.

Буратина застонал от натуги: он пытался понять, что происходит. Что такое «пятница», он помнил ещё по вольерному житью. Обычно так называли вечер перед Сретением. Когда-то в этот самый день доктор Моро то ли скрестил, то ли срастил ужа с ежом. Так или иначе, трансгенщики этот день отмечали как профессиональный праздник. По традиции, накануне торжества заготовок хорошо кормили и не наказывали. Правда, наутро в вольере некоторых не досчитывались: по той же традиции, ночью неудачные экземпляры усыпляли и отправляли вниз. Но Сретение отмечали вроде как зимой, а до зимы было ещё сколько-то. Деревяшкин попытался сообразить, сколько именно, но тут же запутался.

— Тили-тили трали-валенки, мы по рюмочке по маленькой… — начал было спаниель.

— Чем поят лошадей! — немузыкально заорал Скарятин, сбившись на свою любимую.

— Деф позор-рный, такую песню испор-р-ртил! — рыкнул пёс.

— Мальчики, ну не ссорьтесь! — заблеяла Долли.

Тут дверь распахнулась, все притихли, а потом разразились радостными воплями.

Буратина собрался с силами и сел на полу: любопытство победило-таки похмельный синдром.

Из-за двери показалась грузовая черепаха. На спине у неё стоял таз, судя по донёсшемуся до деревяшкина аромату — с пловом или чем-то вроде того. Сзади была приторочена пузатая канистра, по бокам висели сетки с пузатыми оплетёнными бутылками. «Кьянти»[39] — подумал Буратина, и подумал верно.

— Склифосовский! — заорал из-за двери доктор Коллоди. — Принимай груз! Вира помалу!

Спаниель резво вскочил и бросился к черепахе, отпихивая коняку, который полез было к плову. На помощь пришёл Фингал, вытянувший шею и доставший клювом до конского предплечья. Жеребец дёрнулся, взгреготнул, но морду убрал. Фингал тем временем подцепил рукокрылью сетку с вином и аккуратно перенёс на середину стола. Овца осторожно передвинула посуду поближе к краю.

Деревяшкин решил, что пора бы и напомнить о себе.

— Папа, — осторожно позвал он. — Доктор Коллоди! — закричал он громче.

— О, сынулька? Оклемался? Давай к нам, — донеслось из-за двери.

Буратина не заставил себя упрашивать, а тут же протырился к столу и уселся на место спаниеля, занятого размещение таза, над которым вился ароматный парок. Буратина принюхался — пахло луком, варёной морквой, молодой козлятиной и специями. У оголодавшего доширака желудок вспучился, рот затопило слюной.

Доктор тем временем отправил черепаху пинком в обратный путь — и дверь закрыл.

— Мне местечко найдётся? — поинтересовался он, раскупоривая кьянти. Овечка тут же вскочила с места, но доктор движением руки её удержал.

— Сиди уж…Ага, вот, — он вытащил из-под стола небольшую табуретку и оседлал её. — Эй, осторожнее! — спаниель, лишившись законного места, молча и сильно пхнул Буратину задом, заставляя подвинуться. Тот на автомате попытался врезать псу промеж глаз. Но на его плечо неожиданно обрушился тяжёлый птичий клюв.

— Яюшки! — заорал доширак, махая руками, чтобы не слететь с койки. — Так нечестно!

— Вот же тупое полено, — проворчал доктор. — Коллеги, простите убогого.

Кое-как устроившийся пёс неприязненно посмотрел на доширака, но смолчал.

— Значит так, — сообщил Коллоди. — Надо бы вас познакомить. Вот это — Буратина, он у меня на индивидуальном. Так, Скарятина ты знаешь. Его все знают… Это наша Долли, лаборантка… Фингал Когтевран, — птиц гордо нахохлися. — Замначальника в биореакторной.

Буратина невольно вздрогнул. Фингал это заметил и посмотрел на него как сыч на полёвку.