Миры Харлана Эллисона. Т. 2. На пути к забвению - Харлан Эллисон

— Это конец лета, — добавил он тихо.

Девушка потягивала холодную воду из кристалла. Он снова повернулся и успел увидеть выражение ее лица: восхищение, которое она не успела скрыть. Томление сквозило во всех линиях ее стройного тела, и он снова почувствовал себя юношей.

— О, мистер Реддич!

В ее голосе было столько же глубины и смысла, сколько в голосе маминого поклонника, старательно изображавшего заботу о потомстве бывшего мужа. Реддич снова развернулся, впервые за много лет почувствовав закипающую ярость. Он злился на нее за то, что она обращалась с ним как с куклой, злился на себя за то, что позволил себе разозлиться.

— Это все… уходи.

— Конец лета, мистер Реддич? А что вы имеете в виду, говоря о конце лета?

— Я сказал — уходи. Вон отсюда.

— Вы намерены пропустить следующее омоложение? Очевидно, что-то манит вас за грань.

— Кто вы такая, черт бы вас побрал? Чего вам надо? У меня был ужасный день, ужасная неделя, паршивый год и неудачный цикл, так что будет лучше, если вы не станете задерживаться!

— Меня зовут Джин.

Он обескураженно потряс головой:

— Что?

— Если мы собираемся трогать друг друга, вам следует по крайней мере знать мое имя, — сказала девушка и протянула ему пустой кристалл.

Но едва он вытянул руку, она перехватила ее и затащила его в ореол. Реддич уже много лет не желал женщину, и едва ее губы прикоснулись к его обнаженной груди, он потерял контроль над телом. Он лег на спину и закрыл глаза. Она сделала все сама, мягкая, как шелк.

— Поговори со мной, — попросила она.

То, о чем он говорил, было далеко от любви.

Он говорил о том, что значит для мужчины прожить более двухсот лет и устать от бесконечного разнообразия. Он рассказывал, как приходилось будить эмоции и мечты у расы, правящей галактиками, жертвуя населением целых планет и секторов космоса. Он программировал смерть. Практиковал одну из профессий, оставленных людям. Он говорил о тоске, об исчезнувших желаниях, о днях и ночах, проведенных на борту корабля из лунного камня, огромного, как город.

О странствиях в бездне, длящихся, пока не будет найден очередной мир.

Сложная аппаратура показывала, что население планеты давно погибло, но генетическая память еще хранится в камнях, почве, илистом дне высохших рек. Как призрак чужого сна, память прошедших времен вечно хранится в кожных складках миров; так населенный привидениями дом впитывает память о страшных событиях и лелеет ее, будто собственную историю.

Он говорил о Дизайнерах, об их исключительной способности, — чуждом землянам даре вживания, и о том, как они моделируют гибель целых солнечных систем.

О том, как из погасшего солнца создают сверхновую звезду, как собирают затем память ушедших в небытие народов, пропускают ее через сенсор, Танжер и другие эмфатические приборы, где она кодируется, и как потом эту память возвращают в населенные людьми миры, в Новые Колонии, чтобы поддержать с ее помощью унылое существование тех, кто уже не имел собственных грез.

Реддич закончил тем, как он это все ненавидит.

— После этого миры остаются пустыми, не так ли? — спросила девушка и снова ткнулась лицом в его напрягшееся тело.

Он не мог говорить. Не сейчас.

Но позже он сказал:

— Да, миры остаются пустые.

— Навсегда?

— Да, навсегда.

— Вы очень человечная раса.

— Вряд ли в нас осталось что-нибудь человеческое. Мы делаем это для большего блага.

Реддич сам рассмеялся над словами «большее благо». Его пальцы скользили по телу девушки. Он снова возбудился. Последний раз это было так давно.

— В моем мире, — сказала она, — было гораздо теплее. В прежние времена моя раса обладала способностью летать. Мы унаследовали небо. В замкнутом пространстве, как здесь, я чувствую себя плохо.

Он сжимал девушку в объятиях: втиснул бедро между ее длинных ног и гладил густые темно-синие волосы.

— Я знаю слова и песни четырехсот лет, прожитых мной и моей расой, произнес он, — и хотел бы сказать что-нибудь сильное и выразительное, но кроме «я люблю тебя» и «спасибо», мне ничего не приходит в голову… И еще «Земля задрожала», но я лучше воздержусь от этого, потому что начну смеяться, а смеяться я не хочу.

Он провел рукой по ее животу. Пупка не было. Маленькие груди. Лишние ребра. Она была прекрасна.

— Я счастлив.

— Когда мы любим, мы умеем делать это гораздо дольше. Хочешь?

Он кивнул, а она поднялась на колени и вытащила из полой сережки пульсирующий бледным светом крошечный камень. Раскрошила его перед носом Реддича и наклонилась вперед, чтобы тоже вдохнуть окутавший погибший камень бледный туман. Потом улеглась в ожидающую ее тело форму, и спустя мгновение они начали снова…..и она взяла его в свой мир.

Теплый, весь из неба, с одиноким, бледным солнцем, цвета камня, которым она его одурманила. Они летели, и он видел ее народ, каким он был десять тысяч лет назад. Красивый, крылатый народ, радостно предвкушающий тысячелетнюю жизнь.

Потом она показала, как они умирали. Ночью.

Они падали с неба, как горящие искры, оставляя за собой яркий след. Падали в огромную песчаную пустыню, покрытую пеплом их предков.

В его сознании звучал ее теплый и тихий голос:

— Люди моего народа жили в небе тысячу лет. Когда приходило их время, они отправлялись к тем, кто ушел раньше. Песчаные пустыни — место отдохновения моей расы, здесь поколение за поколением обращается в пыль… ожидая, пока пройдет десять тысяч лет и они возродятся.

Мир неба и пыли закрутился в сознании Реддича. Образы сменяли друг друга, из глубин космоса он взирал на планету возрождающихся из пепла существ и неожиданно понял, зачем она отравила его, зачем взяла в свое сознание и зачем вообще пришла.

Смерть, которую он программировал, была смертью ее солнца, ее мира. Ее народа.

Они вернулись в ореол внутри корабля из лунного камня. Реддич не мог пошевелиться, но девушка развернула его, чтобы он видел в иллюминатор черную пустоту, где раньше был ее мир. Там осталась одна пыль. Она дала ему услышать последний жуткий вопль своего народа, предсмертный крик расы, которой не суждено было возродиться из пепла.

Пройдут десять тысяч лет, но люди-фениксы больше не взмоют в небо.

— Ты слышишь меня? Ты можешь говорить? Я хочу, чтобы ты понял.

Губы не повиновались, но он ее слышал, мог кое-как отвечать и прошептал, что понял. Девушка склонилась над ним и взяла его лицо в холодные ладони.

— Столетия назад моих предков выслали. Они были… — в ее замешательстве угадывались одиночество и боль, — несовершенны.