Врата. За синим горизонтом событий - Фредерик Пол

— Да, Робин, но… — она заколебалась, делая быструю оценку. — Есть два срочных вызова, Робин. Первый. Альберт Эйнштейн хочет обсудить с вами захват группы Хертеров-Холлов, по-видимому, хичи.

— Захват? Какого дьявола ты… — я замолчал: очевидно, она не могла мне сообщить, потому что я весь день был недосягаем. Она не стала ждать, пока я закончу, и продолжала;

— Однако я думаю, вы предпочтете вначале услышать сообщение доктора Лидерман, Робин. Я уже связалась с ней, и она готова поговорить с вами немедленно, не в записи.

Это меня остановило.

— Давай, — сказал я. И понял, что от личного сообщения — даже не в записи — Вильмы Лидерман мне ждать хорошего нечего. — В чем дело? — спросил я, как только она появилась.

На ней было вечернее платье, на плече орхидея; впервые я видел ее такой после нашего венчания. «Не паникуйте, Робин, — сказала она, — но у Эсси рецидив. Она снова на полной машинной поддержке».

— Что?

— Ну, дело не так плохо, как звучит. Она не спит, в сознании, не испытывает боли, состояние ее стабильное. Мы можем держать ее так бесконечно…

— Переходите к «но»!

— Но у нее отторжение почки, и ткани вокруг не регенерируют. Ей понадобится много новых трансплантантов. Примерно два часа назад отказала система мочеиспускания, теперь производится искусственный диализ. Но это еще не самое плохое. У нее так много новых органов и кусков по всему телу, что вся её иммунная система не выдержала. Нам придется всюду отыскивать подходящие для замены ткани, и все равно понадобится долго подавлять иммунитет, чтобы не было отторжения.

— Вздор! Прямо как в средние века!

Она кивнула.

— Обычно мы подбираем очень точную замену, но не для Эсси. Не в этот раз. Прежде всего, у нее очень редкий тип крови, вы знаете. Она русская, и ее тип в этой части света встречается очень редко…

— Ради Бога, добудьте в Петербурге!

— Я как раз собиралась сказать, что мы проверяем банки тканей по всему миру. Подберем близкие. Очень близкие. Но все равно сохраняется определенный риск.

Я внимательно посмотрел на нее, вслушиваясь в тон ее голоса. «Риск не точно подобрать? — Она мягко покачала головой. — Вы хотите сказать, риск — умереть! Я вам не верю! Для чего тогда Полная медицина?»

— Робин, она уже умерла от этого, вы знаете. Мы ее оживили. Есть пределы шока, который она выдержит.

— Тогда к дьяволу операцию! Вы сказали, у нее стабильное положение!

Вильма взглянула на свои сжатые руки, потом снова на меня. «Она пациент, Робин, а не вы».

— Что это должно значить?

— Это ее решение. Она уже решила, что не хочет вечно быть привязанной к машинам. Завтра утром новая операция.

Я сидел, глядя на опустевший экран, долго сидел, уже давно исчезла Вильма, появилась моя секретарша, терпеливо ожидая приказов. «Харриет, — сказал я наконец, — я хочу ночью лететь домой».

— Да, Робин, — ответила она. — Я уже заказала вам билет. Прямого рейса нет, вам придется пересаживаться в Каракасе и в Нью-Йорке будете около пяти утра. Операция назначена на восемь.

— Спасибо. — Она продолжала молча ждать. Внизу в правом углу виднелось лицо Мортона, крошечное и упрекающее. Он молчал, но время от времени прочищал горло или глотал, чтобы напомнить мне, что ждет. — Мортон, — сказал я, — разве я не велел тебе исчезнуть?

— Я не могу сделать это, Робин. У меня неразрешимая проблема. Вы дали приказ относительно мистера Боувера…

— Да. Если не могу так с ним справиться, то, может, просто убью.

— Вы можете не беспокоиться, — торопливо ответил Мортон. — Для вас сообщение от его адвоката. Он решил принять ваше предложение.

Я смотрел на него, разинув глаза и рот. «Я тоже не понимаю, Робин, не понимают и его адвокаты, — быстро сказал Мортон. — Они очень расстроены. Но есть личная записка вам, может, она что-нибудь объяснит».

— Что за записка.

— Цитирую: «Может быть, он все-таки поймет». Конец цитаты.

В моей путаной жизни, которая вдруг неожиданно стала сложной, было много трудных дней, но этот оказался особым. Я забрался в горячую ванну и полежал в ней полчаса, пытаясь совершенно опустошить мозг. Ничего не вышло.

До самолета у меня оставалось три часа. Я не знал, что мне с ними сделать. Вообще-то дела у меня были: Харриет пыталась привлечь мое внимание; Мортон хочет подтвердить контракт с Боувером, Альберт — обсудить биоанализ отходов хичи, подобранных кем-то, все хотят говорить со мной обо всем. Я ничего этого не хотел. Я застрял в своем растянувшемся времени, глядя, как мир проносится мимо. Но и он не проносился, он полз. Хорошо, что Боувер решил, будто я понимаю. Хорошо бы также он объяснил, что именно я понимаю.

Спустя какое-то время я набрался достаточно энергии, чтобы позволить Харриет передать мне самые настоятельные дела, требовавшие немедленных решений, и я принимал эти решения; после этого, держа в руках молоко и крекеры, прослушал сводку новостей. В основном говорили о захвате Хертеров-Холлов: обо всем этом я мог узнать у Альберта больше, чем по ПВ.

Тут я вспомнил, что Альберт хотел поговорить со мной, и почувствовал, что у меня есть цель в жизни. У меня есть на кого орать. «Придурок! — рявкнул я, как только он материализовался. — Магнитным записям уже больше ста лет. Почему ты не мог прочесть их?»

Он спокойно смотрел на меня из-под своих густых седых бровей. «Вы имеете в виду так называемые „молитвенные веера“, не так ли, Робин? Конечно, мы пытались их прочесть, много раз. Мы даже подозревали, что тут какой-то тип синергизма, и поэтому испытывали разные виды магнитных полей: постоянные и осциллирующие, осциллирующие с разной скоростью. Мы испробовали одновременно даже микроволновое излучение, но, как выяснилось, неправильного типа…»

Я был по-прежнему разъярен, но не настолько, чтобы не заметить его намека.

— Ты хочешь сказать, что есть правильный тип?

— Конечно, Робин, — улыбнулся он. — Получив запись приборов Хертеров-Холлов, мы ее просто продублировали. Та самая микроволновая радиация, что пронизывает Пищевую фабрику, поток в несколько микроватт эллиптически поляризованного микроизлучения в миллион ангстрем. И тут же получили сигнал.

— Чертовски замечательно, Альберт! И что же это вам дало?

— Ну, — сказал он, снова набивая трубку, — пока немного. Запись голографическая, сжатая во времени. Мы получили тучу обрывочных символов, прочесть которые не можем. Это язык хичи. Но теперь это просто криптография, так сказать. И нам нужен только Розеттский камень.

— И долго ждать?