Ельцин. Кремль. История болезни - Александр Хинштейн

И ведь попытки такие были: я знаю минимум о восьми. Но всякий раз, едва доходило до дела, в последнюю минуту Ельцин встречи эти отменял.

И Ельцин, и Дудаев обладали одним и тем же комплексом, присущим большинству недалеких людей: они панически боялись продемонстрировать свою слабость и увидеть неуважение к собственной персоне.

«Нет! Если я его приму, подумают, что мы слабые!» – отвечал президент на уговоры, например, Коржакова.

В этом-то и кроется основная причина, почему языку дипломатии Кремль предпочел артиллерийские залпы: одноименно заряженные заряды не притягиваются, а отталкиваются.

Как это ни покажется парадоксальным, но у Ельцина было очень много общего с Дудаевым. И взрывным характером, и бэк-граундом своим (для чеченца генеральские лампасы, может быть, еще почетнее, чем для русского – пост секретаря обкома) они удивительно напоминали друг друга.

К власти оба президента приходили по одному и тому же сценарию: объявив крестовый поход советско-партийной номенклатуре.

У Ельцина был август 1991 года, баррикады у Белого дома. У Дудаева – такие же в точности баррикады, только размером поменьше, а взамен трех дней ГКЧП – три дня просто ЧП, столь же бездарно проваленного Центром.

Ельцин умело спекулировал на угрозе коммунистического реванша, группируя вкруг себя общество. Дудаев – на российской имперской угрозе.

А первые годы их правления? Объясните мне, в чем разница?

Одинаково вороватое окружение. Интриги недавних соратников. Провалы во внутренней и внешней политике.

Оба столкнулись с противостоянием депутатского корпуса, набранного из числа их же союзников, и почти синхронно разогнали парламенты танками.

Оба вынуждены были переписать конституцию под себя, ввести прямое президентское правление, более напоминающее монархию.

Мало кто знает, что Дудаев регулярно отправлял Ельцину преинтереснейшие послания, в которых желал старшему коллеге всяческих благ, и вообще демонстрировал несвойственное себе раболепие.

Политика Ельцина именовалась в них «историческими реформами», за которые тот «самоотверженно борется». Сам же Дудаев объявлял себя «сторонником социально-экономических преобразований, проводимых в России», и заверял в «полной поддержке со своей стороны» (это из его письма от 11 апреля 1993 года).

После того как Ельцин разогнал Верховный Совет, Дудаев послал ему эпистолу , составленную в лучших традициях обращений советской общественности, когда знатные сталевары, хлопкоробы и доярки «решительно осуждали» и «единодушно одобряли».

Вот лишь несколько цитат:

«Правительство Чеченской Республики одобряет Ваши действия по подавлению коммунистическо-фашистского мятежа в Москве, имевшего своей целью захватить власть в России и потопить в крови демократию…

Желаем Вам и Вашим сторонникам решительности и стойкости в закреплении достигнутого успеха, последовательности в осуществлении курса демократических реформ…

В этот суровый час, когда решается судьба России, мы еще раз хотим заверить Вас, что мы готовы помочь в любой момент всеми средствами, которыми располагаем». (7 октября 1993 года.)

Довольно странные для злейших врагов отношения.

А может, не для врагов? Ведь не в пример политологам и журналистам, сами-то Ельцин с Дудаевым прекрасно чувствовали схожесть между собой. А любая схожесть, как известно, влечет взаимосимпатию. Да и нет больших врагов, нежели бывшие друзья…

Ельцину очень хотелось маленькой победоносной войны: именно так изволил выразиться его верный наперсник секретарь Совбеза Лобов. (Навряд ли высоколобый Лобов знал, что дословно цитирует он царского министра внутренних дел, который в 1904 году объясняя, почему Россия вступила в кампанию с Японией, тоже говорил о маленькой победоносной войне.)

Со всех сторон президента убеждали, что кампания – непремен-но будет короткой и молниеносной: вражьей кровью, могучим ударом…

Министр Грачев – тот, что навсегда останется в истории со своей фразой про парашютно-десантный полк – клятвенно обещал занять Грозный уже к 13 декабря, а еще через неделю – полностью овладеть всей мятежной республикой. Другой, титулованный ястреб , министр по делам национальностей Егоров уверял, что чеченцы будут даже посыпать дорогу нашим солдатам мукой, ибо 70% населения горячо поддерживают дорогого Бориса Николаевича.

Историческое заседание Совбеза 29 ноября, на котором окончательно было принято решение о начале войны, проходило именно в таком шапкозакидательском ключе.

«Обсуждение было безалаберным, – напишет потом в своих мемуарах Евгений Примаков. – В основном дискутировались две темы: сколько дней нужно на подготовку – семь, десять или две недели – и кому поручить операцию – Грачеву или Ерину».

Лишь два члена Совбеза – собственно Примаков и министр юстиции Калмыков – высказались против войны. Но их голоса утонули в гомоне победных реляций.

К началу кампании Генштаб не успел даже разработать мало-мальски сносного плана. У военных отсутствовали карты местности, не было никаких данных о дудаевских укреплениях и линиях обороны. Силы противника разведка представляла весьма приблизительно, занижая их как минимум впятеро.

Не мудрено, что война начала проваливаться, еще не успев начаться. Ни к 13, ни к 20, ни к 25 декабря федеральные силы – ладно что не сумели овладеть Грозным, даже не приблизились к нему на расстояние выстрела.

Штурм города, организованный бездарными генералами в предновогоднюю ночь, закончился невиданной кровью: более полутора тысяч солдат и офицеров погибли. (Генералы очень хотели преподнести Грачеву подарок ко дню рождению: 1 января ему исполнялось 47 лет.)

Грозный окончательно будет освобожден только 6 марта: ценой неимоверных человеческих жертв.

Все, что происходило потом, можно назвать одним коротким словом: позор.

Истинная, настоящая война велась отнюдь не в Чечне, а в московских кабинетах. Что толку оттого, что героически сражавшаяся армия брала город за городом, село за селом: их победы оказывались никому и даром не нужны.

В мае 1995 года федеральные силы зажали в горах крупную группировку противника. В тот момент, когда требовалось нанести последний, решающий авиаудар, из Кремля поступил вдруг приказ: отставить.

Тогдашний главком внутренних войск генерал Куликов сохранил эту предательскую телеграмму до сих пор. Она очень короткая:

«Грачеву, Куликову. С 00 часов 1 июня прекратить применение авиации. Причину не объяснять. Ельцин».

Но причина была понятна и без того. Накануне слухачи МВД запеленговали Масхадова, который требовал от своих полевых командиров любой ценой продержаться до полуночи, а потом он «устроит концерт» федералам. «Переговоры на этот счет я веду», – кричал в трубку Масхадов.