Танцующая с Ауте. Трилогия - Анастасия Парфенова

Глаза… Второй раз за считанные минуты я обнаруживаю, что смотрю в чужие глаза и не могу справиться с тем, что вижу в них. Прекрасные глаза светлого янтаря, столь же пламенные и яростные, как и все в ней, но в глубине, под тонким наслоением гнева и угрозы, – боль. Мука, слишком хорошо мне знакомая, чтобы ошибиться.

Меня вдруг пронизывает странное чувство безвременности. Все это уже было. Это было раньше, и я уже видела эти глаза, и ярость в них, и муку, и мертвую – нет, убивающую! – решимость. Я уже видела это в зеркале. И сейчас я совершенно точно знала, что последует, знала, чем наполнятся эти глаза, когда непоправимое будет совершено, когда все пути назад окажутся отсечены. Это уже было. Это будет. Круг замкнулся.

Она – это я.

Ауте.

Как ты смеешь отказать мне в том, что сделала сама?

С полувсхлипом-полукриком поворачиваюсь к Арреку, заставляю себя расслабиться, прижавшись к нему. Спокойно, спокойно. Вдох. Выдох. Спокойно.

Вот это да! Вот это сила. Никогда еще мне не приводилось бороться с наваждением такой интенсивности. Неудивительно, что мама так высоко ее оценила. Это ведь надо умудриться: не только пробить всю Аррекову защиту, но еще и затуманить сознание вене, которая предпринимает активные меры к противодействию. Четкая элегантность решения не может не вызывать восхищения: ничего лишнего, ничего навязанного, чистая правда. Она и я более чем похожи, мы связаны, связаны единой судьбой, точно два отражения единого образа. Какое право имею я отказывать ей в мести? После того, что я совершила – какое право?

Вот только мое отражение было – увы! – чуть старше ее. Не по годам, просто оно знало чуть больше. Потом, когда неумолимая Ауте заберет у нее цену этой мести, подобие станет полным, но потом будет поздно. Маятник закрутится, механизм будет уже не остановить, и тысячи ни в чем не повинных женщин будут выброшены на этот страшный путь. А она будет бессильна что-либо изменить.

Но я сейчас не бессильна.

Делаю последний вдох, вновь поворачиваюсь к окутанной пламенем фигуре. И миндалевидные глаза, наполненные золотыми бликами и обжигающей болью, читают в моем взгляде отказ. Сен-образ восхищения чужим мастерством. Отрицательный жест ушами. Это было прекрасное заклинание, миледи, но я выбрала свой путь и столкнуть меня с этого пути не удастся.

Она не утруждает себя ответным образом, но во взгляде, в дерзко вздернутом подбородке и чуть согнутых когтях легко читается послание:

Тогда ты умрешь.

Чуть склоняю голову, приподнимаю и отвожу назад крылья, уши приподнимаются в знак признания превосходства Ауте над волей любого смертного или бессмертного.

Да будет так, как предназначено Ауте.

Она отворачивается, протягивает руку Зимнему, заботливо обхватывающему ее крыльями. Я практически повисаю на Арреке, полностью истощенная как физически, так и эмоционально. Это противостояние вытянуло из нас обеих гораздо больше, чем можно было бы предположить.

Аррек усаживается на затвердевшие потоки воздуха, укладывает меня рядом, откидывает со лба золотистую прядь. Пальцы скользят по моей коже, по потускневшим и едва шевелящимся драконам, осторожно дотрагиваются до имплантанта.

– Ну, и что же здесь только что произошло?

– Нуору тор Шеррн здесь произошла.

Многозначительно-вопросительное молчание.

– Небольшая война местного масштаба. Никто не выиграл, войска возвратились на исходные позиции для перегруппировки сил.

Слабая попытка отшутиться действия не возымела. Он аристократически заламывает бровь. Нет, сколько бы я ни старалась, полностью скопировать это мне не удастся. Одним движением брови арры умудряются передавать не меньше оттенков насмешки, чем я десятком сен-образов.

– Война? Я бы назвал это «разведкой боем».

– Возможно.

– Она убьет тебя сегодня, если сможет.

– Знаю. – Кладу руку на лицо, прикрывая утомленные глаза. – Знаешь, Аррек…

– Да?

– Я… я, наверно, даже рада, что она беременна. Это означает, что ее нельзя вызвать на дуэль. Каков бы ни был исход всего этого, она – неприкосновенна и останется цела. Чтобы убить ее, мне пришлось бы убить слишком много… себя.

Он молчит, и это молчание ясновидящего, только что разглядевшего в будущем что-то, чем он не желает делиться. Молчание, наполняющее меня холодным, переворачивающим все внутри страхом.

Ауте, Вечная Юная, будь милосердна к непокорным детям твоим…

Глава 22

Блокировка Эль, которую я укрепляла последние пять лет, несколько смягчила удар, но все равно тело скручивает волной острой, на грани боли, печали. Потеря, невосполнимая, мучительная, накатывает отовсюду, сминает мои мысли, мои чувства, мою личность. Горестный вопль вырывается из миллионов глоток, миллионы крыльев взмывают над головами в жесте отчаяния. Все, как один, эль-ин плетут сен-образ прощания, и я добавляю в бесконечный гобелен свою нить, свою печаль, и огромное ментальное творение взмывает ввысь, расширяется в стороны, чтобы покинуть Шеррн-онн, чтобы объять все онн, всех эль-ин и всех, кто пожелает добавить ноту своего сочувствия в эту песню. Эль прощается со своей Хранительницей.

Источник появляется в пустоте Зала концентрированным клубком светящихся ментальных нитей, и помещение как-то сразу перестает казаться таким огромным и необъятным.

Медленно, со скользящей грацией медузы, гигантский шар Дикой Магии парит в воздухе, опаляя ресницы тем, кто по неосторожности оказался слишком близко к его бушующей энергии.

Всплеском синевы и темноты Раниэль-Атеро взмывает ввысь, красивый и жесткий, как нацеленная в сердце стрела. Секунда – он застыл в неподвижности, секунда он сложил крылья, секунда – он падает вниз, падает в Источник, врывается в этот бушующий океан силы, растворяется в нем.

Источник наливается чернотой, расцвеченной редкими темно-синими всполохами.

Секунда. Напряжение спадает, вторжение в мой разум исчезает. Возвращается личность. То, что только что было единым существом с миллионом тел, вновь становится миллионами существ, ошалело трясущих головами, потирающих виски, пытающихся привести мысли в порядок. Да здравствует индивидуальность! Коллективный разум, шагом марш в подсознание.

Делаю глубокий вдох, натыкаюсь на настороженный взгляд Аррека.

Кривая усмешка невольно кривит губы.

– Расслабьтесь, дарай-князь, это снова я.

– А кто был до вас?