Принц приливов - Пэт Конрой

— Ты предал себя и свое ремесло, — добавил Люк. — Я бы еще понял, будь ты каким-нибудь бизнесменом. Одним из этих молодых паршивцев с блестящими волосами. Но ты же ловец креветок, отец. Ловец креветок, поменявший Снежинку на деньги.

— Я и креветок меняю на деньги! — крикнул отец.

— Это не одно и то же, — возразил мой брат. — Бывают невосполнимые потери.

— Да я сегодня видел в реке два десятка дельфинов.

— И среди них — ни одного белого. Ни одного особенного, — заметил Люк.

— Получается, это из-за нашей семьи поймали Снежинку, — заключила Саванна. — Я чувствую себя… дочерью Иуды Искариота, хотя, честное слово, Иуда мне нравится больше.

— Этого нельзя было делать, Генри, — вздохнула мать. — Тебе это принесет несчастье.

— Лила, да жизнь и так меня не особо баловала. И что болтать попусту? Сделанного назад не воротишь.

— Я попробую, — прошептал Люк.

Недели через три, когда родители уже спали и до нас доносился негромкий сбивчивый храп отца, Люк шепотом поделился с нами своими намерениями. Казалось бы, что тут такого особенного? И все же годы спустя, когда мы с Саванной вспоминали ту звездную душную ночь, нас удивляло, что мы с точностью можем назвать время превращения нашего старшего брата из пылкого мальчишки-идеалиста в человека действия. Нас испугала и взбудоражила дерзость его плана, и нам совершенно не хотелось в нем участвовать. Люк продолжал спокойно и настойчиво убеждать нас, пока мы не попали под магнетизм его своеобразного ненавязчивого красноречия. Сам он решение уже принял и полночи вербовал нас в союзники для своего первого настоящего сражения с миром. В смелости Люка мы не сомневались с той самой минуты, когда увидели его наедине с тигром. Теперь мы столкнулись с вполне очевидным безрассудством брата.

Через три дня, после предпринятых Люком тщательных приготовлений, мы выехали на федеральное шоссе номер семнадцать и помчали на юг. Было раннее утро. Люк без конца давил на акселератор; в кабине во всю мощь гремело радио. Рэй Чарльз исполнял: «Hit the Road, Jack»[131], а мы ему подпевали. Наш приемник был настроен на станцию «Биг эйп», которая вещала из Джексонвилля. Попивая пиво из холодильника, мы неслись к Саванне по мосту имени Юджина Талмаджа[132]. У шлагбаума мы притормозили. Люк протянул старику служащему доллар, оплатив наш проезд туда и обратно.

— Что, ребятки, решили немного прогуляться по магазинам Саванны? — спросил старик.

— Нет, сэр. Мы едем во Флориду. Будем красть дельфина, — ответил Люк.

В той безумной гонке все мои пять чувств ослепительно пылали. Казалось, стоит мне только взглянуть на какую-нибудь пальму, и она тут же загорится. Я был заряжен электричеством, охвачен экстазом и ужасом одновременно. Каждая песня, звучавшая по радио, воспринималась так, словно ее ставили специально для меня. В общем-то голос у меня отвратительный, но в те минуты, когда мы мчали по прибрежным шоссе Джорджии, обсаженным дубами, он звучал просто потрясающе. Люк вел наш грузовичок на полной скорости, притормаживая только перед городами. Скорость всегда была у брата в крови; неудивительно, что спустя два часа после того, как мы покинули остров Мелроуз, мы пересекли границу штата Флорида. Мы даже не притормозили, чтобы зайти в павильон и выпить по стакану апельсинового сока, бесплатно полагавшегося всем, кто въезжал на территорию штата.

Улицы Джексонвилля несколько замедлили наше продвижение, зато река Сент-Джонс предстала перед нами захватывающим зрелищем. Мы впервые увидели реку, которая текла на север. Затем мы выбрались на шоссе А1А, и под колесами снова заблестел разогретый асфальт, а слева замелькал океан. Нам казалось, что его воды, зная о нашей партизанской миссии и одобряя ее, вместе с нами торопятся на юг.

В глубине души мы ощущали себя и ворами, и людьми, поставившими себя вне закона; мы питались неистовой энергией друг друга. Мой брат засмеялся в ответ на реплику Саванны. Я обернулся и щекой почувствовал завиток ее волос, а носом — душистый их запах. Я вдруг наполнился совершенной, невыразимой любовью своих брата и сестры; любовью настолько сильной, что я ощущал ее вкус на языке, ее сладостное тепло проникало в грудь. Наклонившись, я поцеловал Саванну в шею, а левой рукой стиснул плечо Люка. Он сжал мою ладонь и вдруг, к моему удивлению, с необычайной нежностью поднес ее к губам. Я откинулся на сиденье, позволяя дыханию Флориды наполнять меня радостью.

Через десять часов почти безостановочной езды (две короткие передышки на заправках не в счет) мы миновали указатель поворота на знаменитый ипподром в пригороде Хайалиа. Впереди показались очертания города Майами, окруженного морем. Теплый бриз шелестел в листве кокосовых пальм, по широким улицам разливался аромат садов — в основном благоухание бугенвиллей. Раньше мы никогда не были во Флориде, и казалось несколько странным катить по улицам незнакомого города, выискивая, под каким лимонным деревом или авокадо остановиться на ночлег.

— И что теперь? — спросил я. — Мы же не можем заявиться в океанарий и сказать: «Привет! Мы приехали украсть вашего белого дельфина. Не будете ли вы так любезны собрать ее вещи?»

— Сначала мы осмотримся, — ответил Люк. — Все продумаем. Предварительный план у меня есть, но нам надо подготовиться. Прежде всего мы тщательно изучим территорию. Там наверняка есть ночной сторож — какой-нибудь дурень, следящий, чтобы ребятня не лазила и не пыталась ловить местную живность шестами и всяческими приспособлениями.

— И что мы будем делать с ночным сторожем? — осведомилась Саванна.

— Лично мне не хотелось бы его ликвидировать, — будничным тоном сообщил Люк. — А вам?

— Ты что, спятил? — накинулся я на него. — Или с дерева только вчера слез?

— Это лишь в случае чрезвычайной ситуации.

— Нет, Люк, — возмутилась Саванна. — В таких чрезвычайных ситуациях мы участвовать не станем.

— Да вы что? Я же пошутил. Кстати, у них тут содержится косатка. Завтра можем освободить и ее.

— Кажется, Люк, мы приехали не за косаткой, — напомнила Саванна. — По голосу чую: ты готов выпустить весь океанарий. Опомнись и не отвлекайся.

— Я бы не прочь опустошить их чертов бассейн, — мечтательно заметил Люк. — Это бы они надолго запомнили.

— Кстати, почему косаток называют «убийцами китов»? — поинтересовался я.

— Думаю, потому, что им нравится носом бить китов под зад, — предположил Люк.

Мы свернули на дорогу, ведущую в сторону острова Ки-Бискейн[133], и вскоре справа увидели комплекс океанария. Люк сбросил скорость. Мы медленно ехали по территории стоянки. В сторожке горела лампа. Заслышав шум мотора, охранник подошел к окну. Его лицо в ореоле электрического света расплывалось и выглядело нелепо. Территорию океанария от вторжения незваных гостей оберегал восьмифутовый забор, по верху которого была натянута колючая проволока. Люк дал полный газ, и мы вылетели со стоянки. Под колесами пикапа шуршал гравий. Судя по запаху, где-то рядом находился зоопарк. Пахло так, как в клетке Цезаря, только в сто раз сильнее. В темноте протрубил невидимый слон. Люк постарался повторить этот звук.