Зигмунд Фрейд - Пол Феррис

В небольшой статье, написанной в 1917 году для венгерского журнала «Трудность на пути психоанализа», Фрейд рассматривал «три серьезных удара», которые наука нанесла человеческому тщеславию: космологический, который лишил нас места в центре вселенной; биологический, который продемонстрировал наше происхождение от животных; а теперь еще и психологический, «вероятно, наиболее болезненный», который подчинил наш разум медлительному бессознательному и таким образом показал, что «наше 'я' не является хозяином в собственном доме». В этом кратком очерке, написанном для неспециалистов, Фрейд как бы небрежно сделал одно из главных заявлений на всемирную славу.

Он назвал Коперника тем, кто нанес первый удар, Дарвина – второй, а сам Фрейд (несмотря на скромное приписывание этой заслуги в последнем абзаце Шопенгауэру, «бессознательная 'Воля' которого эквивалентна психическим инстинктам психоанализа») – третий. Абрахам хитро говорит о «вашем коллеге Копернике». Фрейд ничего не признает, но и ничего не отрицает:

Вы правы, когда отмечаете, что этот список [в очерке] не может не создать впечатления, что я претендую на место радом с Коперником и Дарвином. Однако я не хотел пренебрегать интересной идеей из-за подобных ассоциаций и поэтому так или иначе вывел на передний план Шопенгауэра.

Мир по– прежнему относился к психоанализу с опаской. Этот метод часто воспринимали как эксцентричный культ, как описывали его противники. Фрейд всегда боялся последователей, которые могли бы загрязнить движение, не потому, что они могли оказаться еретиками, как Адлер или Юнг, а потому, что они могли быть психически неуравновешенными или в каком-то смысле неполноценными. Отто Гросс, который давно ушел из психоанализа, был одной из таких неудач. Штекель-хулиган, исключенный еще до войны, тоже не подошел, равно как и Виттельс, поскольку они были ненадежными.

Георг Гроддек, который появился на горизонте в 1917 году, завоевал доверие Фрейда как единомышленник, эксцентричный, но надежный. Это был немецкий врач, физиотерапевт и массажист, увлекшийся психоанализом. Под его началом была клиника в Баден-Бадене. Он называл себя «диким аналитиком» и ухитрялся сидеть у ног Фрейда и в то же время иметь мистические взгляды. Из-за своего добродушия и неамбициозности он едва ли мог причинить какой-то вред. Ему был пятьдесят один год, когда летом 1917 года он представился Фрейду в длинном письме. Он тут же выразил свою идею-фикс: тело и разум неразличимы и управляются силой, которая «существует в нас, пока мы считаем, что живем»; он назвал ее «Оно», по-немецки «Id».

Его взгляды могли найти отражение в клинической медицине, поскольку это означало, что физические заболевания имеют психическое происхождение не в том ограниченном смысле, как считал Фрейд, когда, например, истерическая реакция могла вызвать кашель или хромоту, но в более широком плане. Это была преувеличенная версия «психосоматики», этой недоказанной отрасли медицины.

Когда у человека дурно пахнет изо рта, его бессознательное не хочет, чтобы его целовали… А когда его рвет, он хочет избавиться от чего-то вредного… а когда кто-то теряет зрение, он просто слишком сильно подчинился «Id», в привычках которого не замечать большинства вещей.

Фрейд мягко упрекал Гроддека за то, что он пытается «одушевить природу» мистическими идеями, отмечая, что «ваша позиция по вопросу распределения соматического и психического не совсем наша», и тем не менее приветствовал его в своем кругу.

В то же время сам Фрейд занимался с Ференци проблемой разума и материи – это было развитием их общего интереса к телепатии – и надеялся доказать, что бессознательные идеи могут влиять на биологическое развитие. Ференци вроде бы искал доказательства процессов, о существовании которых Фрейд предположил в «Тотеме и табу». Он говорил об этой работе Гроддеку летом того же года, выражая свое мнение о том, что «акт бессознательного оказывает интенсивное и решающее воздействие на соматические процессы, в отличие от сознательных актов». Невозможно понять, что он имел в виду – если, конечно, он сам это знал.

Он сообщил Абрахаму в ноябре 1917 года, что хотел бы рассмотреть с точки зрения психоанализа адаптацию, теорию Дарвина о том, как организмы изменяются и приспосабливаются к своему окружению. Фрейд считал, что это «станет завершающим штрихом психоанализа». Великий замысел не был осуществлен. Связь разума и материи осталась для Фрейда такой же таинственной, как и для Гроддека.

Зимняя нехватка пищи и топлива в Вене становилась все серьезнее «Блокада союзниками Центральных сил имела после 1915 года серьезные последствия. Недостаточное питание вызывало эпидемии и даже повлияло на вес младенцев при рождении. В одной только Германии во время войны три четверти из миллиона штатского населения погибли от голода.». В конце 1917 года Фрейд был усталым и подавленным. На фотографии, которую он послал Абрахаму, видно, как он постарел. Последний вариант невроза, связанного с датой смерти, утверждал, что его жизнь закончится в феврале 1918 года, за три месяца до шестьдесят второго дня рождения.

В тот же месяц в другом письме Ференци Фрейд отмечает, как на него подействовал недолгий период отказа от курения:

Я был ворчливым и усталым, у меня были сердцебиения и увеличились болезненные опухоли десен (карцинома? и т. д.)… Потом один пациент принес мне пятьдесят сигар, я закурил, повеселел, и раздражение десен моментально спало! Я бы не поверил, если бы это не было так заметно. Совершенно по Гроддеку.

На некоторое время об опухолях больше речь не заходила.

В январе 1918 года ежедневный мучной рацион был снижен с двухсот граммов до ста пятидесяти. Картофель был на вес золота, варенье варили из репы, самые бедные уже начали есть кошек и собак. В доме 19 по улице Берггассе жили сравнительно неплохо, благодаря пациентам и друзьям. «Мы живем на приношения, как семья врача в старые времена», – писал Фрейд Абрахаму вместе со списком необходимых продуктов, где сигары стояли на первом месте, а после них шли мука, жир и бекон. Но мяса ему не хватало – «я всегда был хищником», – и он винил в своей апатии питание. В Вене не хватало всего, в том числе топлива. Приходилось довольствоваться низкокачественным коричневым углем и рубить на дрова заборы. Электричество часто выключалось, трамваи почти не ездили, а по ночам квартиры освещались очень слабо или были погружены в полную темноту. Неубранный снег, покрытый сажей, громоздился на улицах. В начале одного январского письма Абрахаму Фрейд приписывает: «Дрожу от холода». Пришел и ушел февраль, а потом и май. Фрейд пережил свой шестьдесят второй день рождения.