Суицидология: Прошлое и настоящее: Проблема самоубийства в трудах философов, социологов, психотерапевтов и в художественных текстах - Александр Моховиков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Нередко художественные тексты как бы отражают ответы писателей на вопросы анкеты об отношении к суициду. Самоубийство часто связывали с душевной незрелостью, ленью, скукой (ср. с «опустошенностью» у Мопассана). Так, рассказ Александра Куприна (1880-1960) «Брегет» со своей несколько искусственной фабулой показывает вынужденное самоубийство в ситуации угрозы потери чести. Это чистая литературщина, игра с традицией, намеренно лишенная социальной актуальности.
Рассказ-стилизация Александра Грина (1880-1932) о том, как слепой промахнулся, стреляя в себя, и этот неудачный выстрел устранил причину самоубийства («Судьба, взятая за рога»). Нужно оценить, насколько серьезно и высокопарно сильный романтический герой готовится к смерти («смерть улыбалась ему»). Спасает героя именно стремление остаться в романтических рамках — эффектно и душераздирающе пасть на глазах любимой женщины.
Недостижимая идеальная возлюбленная, пришедшая из прошлого, уводит в добровольное небытие русского художника в Париже (новелла Георгия Иванова (1894-1958) «Невеста из тумана»). Эмиграция и ностальгия создавали и в литературе, и в жизни ситуацию суицидального риска. В новелле писателя-эмигранта «невеста из тумана» воспринимается как метафора утраченной русской культуры, утраченного источника вдохновения и смысла жизни.
Можно сказать, что последняя пьеса обэриута Александра Введенского (1904-1941) «Где. Когда» продолжает традицию иронического осмысления темы. Можно бы, да останавливают даты. В 1941 году написана эта пьеса — квинтэссенция прощаний всех самоубийц литературы, пересказанная парадоксальным художественным языком, в котором предсказуемость и грамматическая правильность порождают логический абсурд: «И так попрощавшись со всеми он аккуратно сложил оружие и вынув из кармана висок выстрелил себе в голову». Зная, что Введенский и все остальные члены литературной группы ОБЭРИУ были репрессированы, нельзя не увидеть в этих строках, что самоубийством при сталинском режиме были творческая дерзость и нонконформизм. В том же 1941 году в сентябре Введенский был арестован, в декабре его не стало.
Прощай тетрадь.Неприятно и нелегко умирать.Прощай мир. Прощай рай.Ты очень далек человеческий край.
Место смерти — прочерк, причина — прочерк.
А. А. Мисюк
Поэзия Древнего Египта. [Спор разочарованного со своей душой]
Первая жалоба
Видишь, имя мое ненавистно
И зловонно, как птичий помет
В летний полдень, когда пылает небо.
Видишь, имя мое ненавистно
И зловонно, как рыбьи отбросы
После ловли под небом раскаленным.
Видишь, имя мое ненавистно
И зловонно, как утиное гнездовье
В тростниках на болоте гнилотворном.
Видишь, имя мое ненавистно
И зловонно, как болотная тина,
Как рыбачьи отрепья и невод.
Видишь, имя мое ненавистно
И зловонно, как дыханье крокодилье,
Как житье с крокодилами в соседстве.
Видишь, имя мое ненавистно
И зловонно, как напраслина, которой
Очернили жену перед мужем.
Видишь, имя мое ненавистно
И зловонно, как навет непристойный
На отрока, чистого сердцем.
Видишь, имя мое ненавистно
И зловонно, словно город-изменник,
Что задумал от царства отложиться.
Вторая жалоба
Кому мне открыться сегодня?
Братья бесчестны,
Друзья охладели.
Кому мне открыться сегодня?
Алчны сердца,
На чужое зарится каждый.
Кому мне открыться сегодня?
Раздолье насильнику,
Вывелись добрые люди.
Кому мне открыться сегодня?
Худу мирволят повсюду,
Благу везде поруганье.
Кому мне открыться сегодня?
Над жертвой глумится наглец,
А людям потеха — только!
Кому мне открыться сегодня?
У ближнего рады
Последний кусок заграбастать!
Кому мне открыться сегодня?
Злодею — доверие,
Брата — врагом почитают.
Кому мне открыться сегодня?
Не помнит былого никто.
Добра за добро не дождешься.
Кому мне открыться сегодня?
Друзья очерствели,
Ищи у чужих состраданья!
Кому мне открыться сегодня?
Потуплены взоры,
От братьев отвернуты лица.
Кому мне открыться сегодня?
В сердцах воцарилась корысть.
Что толку — искать в них опоры?
Кому мне открыться сегодня?
Нет справедливых,
Земля отдана криводушным.
Кому мне открыться сегодня?
Нет закадычных друзей,
С незнакомцами душу отводят.
Кому мне открыться сегодня?
Нету счастливых,
Нет и того, с кем дружбу водили.
Кому мне открыться сегодня?
Бремя беды на плечах,
И нет задушевного друга.
Кому мне открыться сегодня?
Зло наводнило землю,
Нет ему ни конца, ни края.
Третья жалоба
Мне смерть представляется ныне
Исцеленьем больного,
Исходом из плена страданья.
Мне смерть представляется ныне
Благовонною миррой,
Сиденьем в тени паруса, полного ветром.
Мне смерть представляется ныне
Лотоса благоуханьем,
Безмятежностью на берегу опьяненья.
Мне смерть представляется ныне
Торной дорогой,
Возвращеньем домой из похода.
Мне смерть представляется ныне
Небес проясненьем,
Постижением истины скрытой.
Мне смерть представляется ныне
Домом родным
После долгих лет заточенья.
Четвертая жалоба
Воистину, кто перейдет в загробное царство –
Будет живым божеством,
Творящим возмездье за зло.
Воистину, кто перейдет в загробное царство –
Будет в ладье солнечной плыть,
Изливая оттуда благодать, угодную храму.
Воистину, кто перейдет в загробное царство
Будет в числе мудрецов, без помехи
Говорящих с божественным Ра.
Герман Мелвилл. Моби Дик, или белый кит
Глава СХП. КузнецВоспользовавшись тихой летней прохладой, стоявшей в то время года на здешних широтах, старый кузнец Перт, с головы до ног покрытый сажей и мозолями, в ожидании самой горячей промысловой поры, которая теперь предстояла, не стал убирать назад в трюм свой переносный горн; закончив свою долю работы над ногой для Ахава, он оставил его на том же месте, накрепко принайтованным к рымам у фок-мачты; теперь к кузнецу то и дело обращались с просьбами командиры вельботов, гарпунеры и гребцы; каждому нужно было что-нибудь исправить, заменить или переделать в их разнообразных орудиях и шлюпочном вооружении. Люди в нетерпении обступали его тесным кольцом, дожидаясь своей очереди; каждый держал в руке либо лопату, либо наконечник пики, либо гарпун, либо острогу и ревниво следил за малейшим движением его занятых, прокопченных рук. Но у этого старика были терпеливые руки, и терпеливым молотом взмахивал он. Ни ропота, ни нетерпения, ни озлобления. Безмолвно, размеренно и торжественно; еще ниже сгибая свою вечно согбенную спину, он все трудился и трудился, будто труд — это вся жизнь, а тяжкие удары его молота — это тяжкие удары его сердца. И так оно и было. О, несчастный!
Что-то необычное в походке этого старика, какая-то едва приметная, но болезненная рыскливость его хода еще в начале плавания вызывала любопытство матросов. И постепенно он вынужден был уступить настойчивости их упорных расспросов; так и получилось, что все на борту узнали постыдную историю его печальной жизни.
Однажды в жестокий мороз, оказавшись за полночь — и отнюдь не невинно — на полдороге между двумя провинциальными городами, осоловелый кузнец вдруг почувствовал, что его одолевает смертельное оцепенение и, забравшись в покосившийся ветхий сарай, вздумал провести там ночь. Последствием этого была потеря им всех пальцев на обеих стопах. И так постепенно из его признаний сцена за сценой выступили четыре акта радости и один длинный, но еще не достигнувший развязки пятый акт горя, составляющие драму его жизни.
Этого старика в возрасте шестидесяти лет с большой задержкой постигло то, что в обиходе бедствий зовется гибелью и разорением. Он был прославленным мастером своего дела, всегда имел в избытке работу, жил в собственном доме с садом, обнимал молодую любящую жену, которая годилась ему в дочки, и троих веселых румяных ребятишек; по воскресеньям ходил в чистую, светлую церквушку, стоявшую в рощице. Но однажды ночью, таясь под покровом тьмы и коварно скрываясь под обманной личиной, жестокий фабитель пробрался в этот счастливый дом и унес оттуда все, что там было. И что всего печальнее, ввел этого фабителя в лоно своей семьи, не ведая того, сам кузнец. Это был Чародей Бутылки! Когда была выдернута роковая пробка, вырвалась наружу вражья сила и высосала все соки из его дома. Из весьма справедливых и мудрых соображений экономии кузница была устроена прямо у них в подвале, хотя имела отдельный вход, так что молодая и любящая жена всегда прислушивалась без раздражения и досады, но с превеликим удовольствием к могучему звону молота в молодых руках своего старого мужа, потому что гулкие его удары, заглушённые стенами и полами, все-таки проникали своей грубой прелестью к ней в детскую, где она укачивала детей кузнеца под железную колыбельную песню могучего Труда.
