Писательские дачи. Рисунки по памяти - Анна Масс

В 1965 году — Виктору Юзефовичу было пятьдесят два, Алле — сорок один — родилась долгожданная Ксюша. Второй ребенок, девочка — это была их мечта. Драгунские еще по-прежнему жили во времянке у Жданова. Я зашла их проведать. Дочка спала в коляске под березой. Алла с горделивой бережностью приподняла марлевую накидку, и я увидела спящее рыженькое чудо с длинными темными ресницами. Виктор Юзефович вышел из дома поприветствовать меня, а потом извинился и снова ушел в свой кабинет работать.

Работал он так, словно спешил наверстать упущенное в молодые годы. Дениска триумфально входил в детскую литературу, занимая место рядом с Томом Сойером, Геком Финном или Незнайкой. Нашему тогда трехлетнему Андрюше Виктор Юзефович подарил свою книжку с такой надписью:

«Дорогому Андрею с просьбой-напутствием: прочитай эту книжку, когда тебе будет десять лет.

Твой Виктор Драгунский.

Дружба!

Верность!

Честь!»

Это был его девиз.

С тех пор прошло почти пятьдесят лет. Книжка жива. Ее теперь читают наши внучки в Израиле.

Дениска — он и в Израиле Дениска!

А тогда, наряду с детскими, он начал писать и взрослые вещи. И тоже замечательные! Он написал две большие повести — «Сегодня и ежедневно» и «Он упал на траву» — в чем-то автобиографические, выстраданные, грустные — о старом клоуне, о войне. У него была чудесная, доверительная интонация. Грустный оптимист, сам еще далеко не старый, он очень чувствовал природу старости, ее потаённую гордую беззащитность. Поразителен рассказ «Старухи» — о трех подругах, чья молодость прошла в сталинских лагерях — настоящий литературный шедевр. И таких шедевров у него немало.

Смешное и грустное у «взрослого» и у «детского» Драгунского переплетаются. В сущности, многие рассказы про Дениску — тоже грустные, хотя и смешные. «Он живой и светится», «Девочка на шаре» — не просто о светлячке и о девочке-циркачке. Они и о детском страдании, и о детском одиночестве, и о детской любви. Вообще, все, что выходило в те годы из-под его пера, было пронизано юмором, грустью, добротой и любовью. И огромным талантом.

Известность, достаток, долгожданная дочка, сын с медалью окончил школу и поступил в МГУ на классическую филологию — всё было хорошо, всё получалось. Виктора и Аллу сопровождала всеобщая любовь, всюду они были желанными гостями, незнакомые люди на аллеях поселка расцветали улыбками при встрече с автором любимых книжек и его красавицей женой. Он с удовольствием выступал перед детьми близлежащего детского санатория: артист, он знал, как обаять публику, дети были в восторге от его выступлений.

Виктор и Алла любили бывать, кроме нашего, еще и в доме Россельсов, Владимира Михайловича и его жены Ляли, Елены Юрьевны, переводчиков. У них на даче собирались сливки пахринского общества, гораздо большей, если можно так выразиться, процентной жирности, чем у нас. К нам приходили независимо от степени знаменитости, а у Россельсов был строгий отбор, настоящий литературный салон для избранных, и Виктор Драгунский приглашался как лакомое угощение. Ему это льстило. А кому не понравится купаться во всеобщем восторге?

В шестьдесят седьмом году исполнилась еще одна мечта Драгунских — они купили дачу. Продала ее вдова Литвин-Седого — был такой старый большевик, участник революции 1905 года и обороны Царицына. Вдова его за революционные заслуги мужа и за книгу воспоминаний о нем получила участок и построила дом, но почти в нем не жила, а тут ей вдруг срочно понадобились деньги, и вот Драгунские наконец-то стали владельцами собственной дачи.

Это был сильно запущенный, но крепкий дом с мансардой, с большой застекленной террасой, крылечком, большим заросшим участком, с круглой беседкой возле дома.

Скосили лопухи и крапиву, заказали плотнику круглый садовый стол и скамейки, посадили сливы и яблони. Привели дом в порядок — отмыли, оклеили свежими обоями, купили недорогую, но удобную мебель. Наверху устроили для Виктора просторный кабинет с окном в сад. Внизу — большая гостиная, где можно наконец-то принимать сколько угодно гостей.

Жизнь была прекрасна и сулила одно сплошное счастье.

И вдруг…

Это случилось летом шестьдесят восьмого, ночью, на даче. Виктору Юзефовичу стало плохо. Невыносимая головная боль, рвота, головокружение. Приехала «скорая», врач сказал, что это по всем признакам острое отравление, велел промыть желудок, принять какие-то лекарства.

Ничего не помогало, Виктору Юзефовичу становилось все хуже. Алла в отчаянье примчалась к нам. Утром на нашей машине его перевезли на их московскую квартиру, вызвали врача из литфондовской поликлиники. Тот поставил диагноз: спазм головного мозга. Велел лежать, соблюдать полный покой, ни с кем не общаться даже по телефону. Лекарства, уколы, неподвижность.

Алла от него не отходила. С дочкой на даче оставалась няня. Весь поселок всполошился, все старались чем-нибудь помочь.

Через неделю-другую Виктору Юзефовичу стало лучше, он поднялся с постели. Немножко нарушилась координация движений, но врачи сказали, что это пройдет и что он еще легко отделался. Посоветовали отказаться от алкоголя и кофе, не напрягаться, не наклоняться, не утомлять себя работой, помнить про первый «звоночек».

Это он-то, с его энергией и жизнелюбием, станет беречься!

Снова общение с друзьями, застолья, рюмка-другая водки и работа, работа. У него было столько замыслов!

Увы, болезнь отпустила его не надолго. Вскоре случился микроинсульт. И началась совсем другая жизнь: больница, санаторий, лечебные процедуры, надежды на какое-то чудодейственное японское лекарство, которое достать было почти нереально, но стараниями друзей все же удалось достать. На какое-то время лекарство помогло — снова наступил период относительного выздоровления, и снова не долгий. И опять по кругу: профессора, консилиумы, больницы, процедуры, сильнодействующие препараты, постепенно менявшие его характер.

Замыслы так и остались неосуществленными, из-под пера еще выходили какие-то рассказы, но далеко не в прежнюю силу. Он это чувствовал, мучился, впадал в угрюмость. Ушли праздничность, радушие, заразительная веселость. Изменился он и внешне: погрузнел, стал одышлив, малоподвижен. Подволакивал левую ногу при ходьбе. Ему поставили искусственные зубы, ровные, правильные, но лишившие его улыбку прежней притягательности.

А тут еще история со злосчастным тибетским травником.

Сначала прошел слух, что на Тибете (потом оказалось — всего лишь в Алма-Ате) живет старичок-знахарь, который лечит от неизлечимых болезней заговорами и травами. Старичка тайно привезли в Москву, нелегально поселили у кого-то в квартире, и среди московской интеллигенции начался невероятный ажиотаж. К целителю толпами устремились жаждущие исцеления. Друзья Виктора и Аллы решили: надо непременно устроить к нему Виктора.