Писательские дачи. Рисунки по памяти - Анна Масс

Вернувшись из очередной заграничной поездки на любимую дачу, Геннадий Семенович непременно приходил к нам поделиться впечатлениями. За столом становилось тесно от гостей, жаждущих послушать про «тамошнюю жизнь». Дамы восхищались нарядными заграничными обновками Татьяны Аркадьевны и Наташи. Рассказывал Геннадий Семенович увлеченно, с горящими глазами, и у слушателей тоже горели глаза, они ахали, жадно впитывали колоритные подробности.

— Король Дании, — рассказывал Геннадий Семенович, — предложил мне встретиться, когда узнал, что я пишу книгу о его стране. И приехал к назначенному месту встречи — можете себе представить? — на велосипеде! Король!

— Король?! — изумленно вторил хор слушателей. — На велосипеде?!

— Да! Я спросил у него: «Почему вы не на машине?» — А он: «Жена уехала на машине. У нас одна на двоих. Да вы не беспокойтесь, тут десять минут ходьбы до дома». Я спросил: «А почему вы без охраны?» — «А я сегодня не при исполнении королевских обязанностей». Оказывается, он ученый, химик, работает в одном из научных институтов, а королевские функции осуществляет два раза в неделю. Живет в обычной квартире.

— Король?! — хором изумлялись слушатели. — В обычной квартире?!

— Да, на втором этаже обычного дома. Правда, квартира очень просторная по нашим меркам. Ну, во дворце он тоже бывает, но дворец только для приемов. Очаровательный человек. Угощал омлетом.

— Король?! Омлетом?!

— Да! С ветчиной! Извинился, что в квартире не убрано — прислуга приходит только два раза в неделю, а жена на работе — она тоже ученый, биолог. Обычно она тоже ездит на велосипеде, там это принято, но сегодня у нее важный доклад, поэтому она взяла машину. Вообще машина там — не проблема, там даже у дворников есть машина, дело только в цене: у короля — подороже, у дворника — подешевле.

— У дворника?! Машина?!

— Да! Я сам видел: дворник приезжает на работу на своей машине!

Слушатели ахали, всплескивали руками и запивали свое удивление, восторг и зависть водкой и смородиновой наливкой.

А Геннадий Семенович продолжал: полицейский, к которому он подошел с вопросом, как пройти куда-то, оказался поэтом! Узнав, что обратившийся к нему русский пишет книги, — пригласил его к себе домой и подарил свою книжку.

… На конкурсе поэзии лучшей поэтессой года была признана сорокалетняя простая крестьянка, мать четверых детей.

Магазины полны, всё доступно, никаких спецпайков. Любой человек просто входит и покупает всё, что ему нужно.

— Любой?! Без очереди?! — не верили слушатели.

Медицина там бесплатная, образование бесплатное, рабочий или служащий на свою зарплату может спокойно содержать семью, в которой трое и даже четверо детей.

— Дело не в том, что они живут материально лучше, а мы хуже, — говорил Геннадий Семенович. — Это соизмеримо. Несоизмеримо другое: отношение к человеку. У нас невероятно хамское отношение к человеку, к его личности, к его нуждам. Любой, облеченный хоть маленькой властью чиновник, продавец, работник ЖЭКа, может безнаказанно облаять, унизить, и приходится терпеть, скрывать чувство собственного достоинства как какой-то атавизм. А там!..

… Датчане (шведы, норвежцы) удивительно приветливы, общительны, любят шутку, всегда готовы прийти на помощь.

В Исландии во время путины ВСЯ СТРАНА вплоть до министров выходит на морское побережье помогать рыбакам выгружать и обрабатывать рыбу.

— Вот где настоящий социализм, — говорил в упоении Геннадий Семенович. — Вот где не показное, а действительное внимание к человеку! Вот где создан общественный строй, до которого нам как до звезд! Вот у кого нам бы поучиться настоящей демократии!

Слушатели качали головами, вздыхали. О чем тут говорить? Человек побывал в сказке.

Через некоторое время в журнале, в газете появлялись очерки о поездке, а потом выходила книжка под названием «Здравствуй, Дания» с рисунками знаменитого Херлуфа Бидструпа, через год — другая: «У шведов», потом третья — «Мои друзья скандинавы», четвертая, пятая — рассказы о встречах с фермерами и рабочими, писателями и художниками, политическими деятелями и студентами, о быте, о природе, о революционных традициях, о борьбе за мир — обстоятельные, аргументированные, с подробными деталями…

Но странно: хотя в книжках сохранялось почти все то, о чем Геннадий Семенович рассказывал на дружеских застольях, и даже многое добавлялось, несмотря на живость языка и на замечательные шаржи-иллюстрации Бидструпа (с которым Фиш подружился и даже принимал его у себя на даче, когда тот приезжал в Советский Союз), — в книжках терялось что-то неуловимо живое. Как канарейка перестает щебетать, если клетку накрыть темной материей, так и скандинавские очерки Фиша, густо разбавленные рассуждениями о тамошних проблемах, переставали «щебетать», тускнели, из них исчезала непосредственность, и всё перешибала идеологическая заданность. Вольнодумство Геннадия Семеновича оставалось в рамках разговоров с друзьями, а писал он — «как надо». Честно отрабатывал возложенную на него партийным руководством задачу — разоблачал загнивающий капитализм. Писал о происках чиновников, о прибылях капиталистов за счет эксплуатации рабочих, об увольнениях, о забастовках. О том, как трудно жить в условиях «загнивающего капитализма», несмотря на некоторые положительные факты.

Не то чтобы он боялся. Острого страха, как при Сталине, не было, но оставались правила игры, которые требовалось соблюдать, как соблюдают правила грамматики: пишут «солнце», а произносят «сонце». Если напишешь «сонце», то в данном случае это будет не просто ошибка, а идеологическая ошибка, и тут грозит не двойка, а куда более крутое наказание.

Все же Геннадий Семенович старался писать так, чтобы можно было кое-что прочитать между строк, по принципу «умный поймет».

Эта игра с властью была в те годы самым обычным делом. Нельзя было только слишком далеко заходить, а тайком или полутайком, между строк, можно было многое. Умные и порядочные так и поступали: писали то, что требуется, а втихаря говорили всё, что хотели. Приходилось как-то подлаживаться к власти, хитрить, чтобы не расстаться с нажитым благополучием, не испортить карьеры детям. Бывшие фронтовики, мужественные люди, в войну от врага не бегавшие, от власти бегали, прятались, отключали телефон, иногда напивались до беспамятства — только чтобы не подписывать подлых писем, не поднимать руку, когда зал голосует «за», не выступать в защиту тех, чьи взгляды разделяли.

Сами над собой иронизировали, повторяя шутку Евгения Шварца: «Порядочный человек неохотно делает гадости».