Семьи.net (сборник) - Михаил Тырин

– Слушай, Ра, – взял быка за рога Антон, едва обменявшись с братом приветствиями, – тут такое дело, ты сны видишь?

– Хороший вопрос, – Рауль задумчиво посмотрел на брата и сразу отвел глаза. – Особенно с утра. Ну, допустим, вижу. И что? Ты для этого пришел? Пошли-ка лучше завтракать.

– А что именно ты видишь? – не отставал Антон. – Или, точнее, кого? В общем, так: тебе когда-нибудь снились женщины?

– Вот что, – присвистнул Рауль. – Тебе снилась наша мама? Наконец-то.

– Ра, мама здесь ни при чем. Понимаешь, я вижу один и тот же сон. Вот уже третий раз подряд. Только сегодня он был, как бы тебе сказать… В общем, Ра, со мной случилось то, о чем нам вдалбливают вот уже который год. Патология. Я страшно испугался. Понимаешь, я… – Антон запнулся.

– Ну, говори, – подбодрил Рауль. – Продолжай уже, раз начал. И, пожалуйста, всю правду.

– Я всегда говорю правду.

Рауль кивнул. Врать Антон не умел. С детства. И неспособность к вранью не раз выходила ему боком.

– В общем, я пришел в ужас, – быстро проговорил Антон. – Я видел во сне девушку. Не просто девушку, а вполне конкретную. И я… Я занимался с ней этим самым. Сексом. Это было отвратительно, Ра. Как животные, словно какие-нибудь собаки, помнишь учебный фильм? Не знаю, что теперь делать. И я подумал…

– Ты подумал, что я тоже вижу подобные сны, – догадался Рауль, – только не признаюсь, так?

– Да, что-то в этом роде.

– А с Жаком ты разговаривал?

– Вкратце. Но Жак – особый случай.

– Понятно. Ты обязан доложить наставнику, Антон. Это действительно опасно. Для тебя опасно. Я не видел таких снов, но, случись мне, я немедленно поставил бы в известность наставника. И ты должен это сделать. Хочешь, пойдем к старому Отто вместе?

– Угу, – саркастически буркнул Антон. – И он решит, что я ненормальный. В лучшем случае – отправит в стационар лечиться. В худшем… Нет, Ра, к наставнику я не пойду. Подожду пару дней, надеюсь, само собой прекратится.

– А если не прекратится? Учителя говорили на этот счет вполне определенно. Если тебя начинают преследовать видения, связанные с… – Рауль запнулся, – с сексом, неважно, во сне или наяву – это явная патология. Угроза для психики, самая серьезная из возможных.

– Да знаю, – потупился Антон. – Ладно, я подумаю. Пара дней ничего не изменит.

– Ну, смотри сам, – Рауль поднялся. – Пара дней – действительно не изменит. Но спасибо, что ты доверился мне, Тош. Вместе мы как-нибудь сладим с твоей бедой. А сейчас погнали завтракать. Ты как, сочинение уже отослал?

– Черт! – хлопнул себя по лбу Антон. – Хорошо, что ты напомнил. Я за него даже не садился. Вот же дубина, ведь сегодня последний срок.

Отто Фролов намеренно оставил сочинение этого парня напоследок. За многие годы практики в качестве наставника выпускных классов Отто случалось повидать всяких учеников. Были среди них и такие, на которых Фролов, исчерпав все меры и скрепя сердце, писал докладную в директорат. До сих пор он ни разу не ошибся – фигуранты докладных все как один были признаны особыми комиссиями «вне социума» и из цивилизованных мест выдворены. Кто в Гренландию, кто на Таймыр, кто в Антарктиду. Такое случалось нечасто, но все же случалось, и всякий раз Фролов потом мучился угрызениями совести. Немало времени проходило, прежде чем ему удавалось вновь обрести душевное равновесие и убедить себя, что он не имел права выпустить в демократическое общество потенциального анархиста, убежденного бунтаря и ниспровергателя основ.

Фролов одно за другим бегло считывал с экрана сочинения выпускного двенадцатого «Ъ» класса и привычно выставлял оценки. Недюжинный опыт позволял автоматически регистрировать уровень владения речью, умение выражать свои мысли и, самое важное, отношение автора к изложенному. Отклонения от среднего уровня, как обычно, оказались не слишком значительными. За неполных полтора часа Отто справился с работой и позволил себе на минутку расслабиться. Оставалось последнее сочинение, и, прежде чем взяться за него, наставник хотел настроиться на максимальную объективность. Забыть о том, что ему крайне симпатичен этот парень, Антон Валишевски. Забыть, что наивысший на потоке уровень интеллекта и полная неспособность лгать сочетаются у Антона с доходящими до абсурда и фанатизма упрямством, своеволием и необъяснимым неприятием правил и прописных истин.

Выдержав паузу, Отто, наконец, собрался, вздохнул и загрузил в редактор последний нечитаный файл. С первого взгляда он понял, что дело плохо. Тема сочинения «Какими будут мои дети», обведенная жирной траурной рамкой, глумилась притороченными справа и слева рожицами. Фролов не очень хорошо разбирался в последних достижениях в области смайликов и запросил подсказку. «Меня только что вырвало», – пояснила левая рожица. «Похоже, я вляпался в дерьмо», – сообщила правая.

Подавив раздражение, Фролов заставил себя читать. Все сочинение занимало четверть страницы, и Отто пробежал текст глазами от начала до конца меньше, чем за полминуты. Закончив, он обнаружил, что сидит с открытым ртом. Такого за все годы практики ему еще читать не приходилось.

«Потратив немало времени на обдумывание, – значилось под украшенной глумливыми рожицами темой, – я пришел к выводу, что мне на этот вопрос наплевать. А именно, плевать я хотел на то, какие два ублюдка от меня произойдут, если ни одного из них я никогда не увижу. Мне также абсолютно безразлично, кто будущие матери обоих выродков. Не понимаю, почему этому вопросу придают такое значение, и думаю, что вряд ли когда пойму. Фотографии родителей «украшают» мою комнату с рождения, но я не испытываю ничего кроме неприязни к обоим покойникам. Так же, как не испытываю положенных родственных чувств к м-брату, а о-брата попросту презираю и считаю придурком».

Фролов вскочил и зашагал по помещению. Как наставнику, ему полагалась персональная жилая комната в интернате – роскошь, доступная только педагогам со стажем. Будни Фролов проводил здесь и лишь на выходные перебирался в собственное жилище – двадцатиметровую студию на тридцать шестом этаже пирамидальной свечки в центре жилого квартала мегаполиса. Работу свою Отто любил, гордился ее значимостью и с удовольствием дарил сэкономленное на дорогу время тем ученикам, которые нуждались в его помощи, советах или твердой наставнической руке. Сейчас Отто сознавал, что помощь необходима Антону Валишевски, парня надо было вытягивать и буквально спасать. Подростку пятнадцать, самый опасный возраст, до стерилизации почти целый год. Если не вмешаться, то достаточно очевидно, к чему это может привести. Наставник прекратил мерить шагами комнату и опустился в телескопическое кресло, которое послушно приняло удобную для сидения форму. Он не был уверен, как ему поступить. Несколько раз он писал ходатайства в министерство образования и ратовал за принятие закона о досрочной, в исключительных случаях, стерилизации. Мнение Фролова разделяло множество коллег, однако все усилия разбивались о консерватизм и твердолобость министерских крючкотворов. Якобы опасность неполноценности семенников или яйцеклеток, извлеченных до достижения донором шестнадцатилетия, слишком велика. То, что в некоторых случаях опасность для самого донора значительно превалировала над всеми прочими, чинуши удачно пропускали мимо ушей.