Танцующие в темноте - Маурин Ли

Мелани и Джейк рвались во двор. Колин одел их в пальто, Кейт дала им стакан лимонада и тарелку пирожков, и они, счастливо хихикая, взгромоздились на лавку перед деревянным столом. Озадаченная, я смотрела на них в окно. Это место казалось таким неуютным в холодный декабрьский день, и я подивилась способности детей превращать все, что угодно, в большое приключение. Колин и Труди поспешили в дом, дрожа от холода.

— Может, мы тоже купим мебель в сад? — предложила Труди. Они принялись обсуждать, что лучше — дерево или пластик. Они предпочли бы кованое железо, но это слишком дорого.

Именно обыденные, повседневные решения и движут миром, думала я. Освобожденная от напряженной, угрюмой атмосферы нашего старого дома, я осознала легкую и естественную близость между Колином и сестрой — то, как они улыбались друг другу без какой-то особой причины, словно передавая беззвучное послание или читая мысли друг друга. Заметила и то, что они образуют некое единство со своими детьми — маленький изолированный мир. Я подумала, какое удовольствие приносят, должно быть, эти маленькие существа, полностью зависимые от тебя, любящие тебя — самого главного человека в их жизни, без всяких условий и сомнений. К своему удивлению, я почувствовала, что завидую сестре.

Разве я не могу завести детей так же, как и Труди, думала я позднее, находясь в семействе Атертонов? Это легко и вполне осуществимо, даже немедленно. Уже к следующему Рождеству я могла бы быть женой, а возможно, и матерью. Мне всего лишь нужно было сказать Джеймсу «да». Тогда и о работе не нужно думать. Я могла бы испытать такие же ощущения, как и сестра…

Разница между рождественским столом у моей матери и у Атертонов была огромной. Графины из граненого стекла, хрустальные бокалы, тяжелое столовое серебро с тиснеными ручками, великолепно отутюженные салфетки в серебряных кольцах — все разложено с геометрической точностью на широком пространстве богатого, сверкающего стола красного дерева с немного официальным букетом из хризантем в центре. В обеденном зале, размером с половину всей квартиры Фло, мебели было мало. Атласные шторы цвета слоновой кости ниспадали мягкими симметричными складками.

Миссис Аттертон прохладно поцеловала меня в щеку.

— Давно мы тебя не видели, дорогая. Что ты творишь с моим сыном?

— Насколько мне известно, ничего, — ответила я, пораженная. Неужели Джеймс рассказал ей о наших проблемах? Или миссис Атертон сама догадалась? Все-таки она его мать.

Из Лондона приехала сестра Джеймса, Анна, с мужем и двумя детьми. Раньше я никогда с ней не встречалась и с трудом могла поверить, что в университете она слыла анархисткой. Ее муж Джонатан, дилер из Сити, оказался общительным мужчиной в дорогих очках со свежим лицом и аккуратными каштановыми волосами. Так же аккуратно выглядели и их дети — мальчики в белых рубашках, серых пуловерах и шортах. Они оказались хорошо воспитанными и говорили мало, даже когда родители пытались их разговорить. Я вдруг затосковала по ярким, живым лицам Мелани и Джейка, совершенно не способных сидеть тихо, сколько бы их ни утихомиривали. Мне хотелось обсуждать мебель для сада и разрисованные узорами футболки. А вместо этого пришлось слушать разговоры Джонатана о рынках с повышением курса и о рынках с понижением курса, о краткосрочных, долгосрочных и среднесрочных ценных бумагах, об акциях и облигациях. Недавно он ухитрился взять сто тысяч чистыми на одной очень рискованной спекуляции в Индонезии, в которой другие побоялись принять участие. Лицо Анны сияло от восхищения, когда она наклонилась и погладила его по подбородку.

— Ты такой умный, дорогой!

Пока мы ели, Джеймс так пристально смотрел на меня, что мне стало неловко. Потом мы перешли в просторную гостиную, обитую вощеным ситцем, где он уселся на подлокотник моего стула и гордо выпрямил спину. У меня было такое чувство, будто он поставил на мне свое тавро.

Джонатан издал неуместный высокий смешок и сказал Джеймсу:

— Насколько я понимаю, братец, ты перестал заигрывать с левыми? Или все еще ходишь на демонстрации к этим несчастным докерам?

— Нет, уже некоторое время не хожу, — сказал Джеймс.

До сих пор мистер Атертон открывал рот только для того, чтобы положить в него очередной кусок; его взгляд был где-то далеко, словно он думал о других вещах — вероятно, о бизнесе. Сейчас он заговорил с презрением в голосе:

— Лоботрясы, не знают, с чьих рук едят. Пора бы им уже заняться работой.

Я понятия не имела, поддерживаю я правящие круги или настроена против, придерживаюсь правых или левых взглядов, но одно знала — у меня кровь закипела в жилах, когда я услышала, как человек с толстой сигарой, у которого три гаража, называет докеров «лоботрясами». Жаль, что я не знала достоверных фактов и цифр, которые могла бы привести в защиту докеров. Я не знала об этом конфликте ровным счетом ничего, кроме того, что он существует. Я вскочила на ноги.

— Извините.

Сидя в ванной, облицованной кафелем «воды Нила», с ковром под цвет всех деталей, и глядя невидящими глазами на свое отражение в зеркале, я с безграничным облегчением поняла, что напрасно трачу время Джеймса. В его семье я чувствовала себя чужой. Если бы я любила Джеймса, я в конце концов приняла бы их такими, какими они были, а так — я изо всех сил старалась вести себя пристойно, но не любила его и знала, что никогда не полюблю.

— Хорошо, что я пришла, — прошептала я. — Это помогло мне принять решение, раз и навсегда.

Когда я вышла, Джеймс слонялся на лестничной площадке, и я почувствовала приступ злости. Мне захотелось сказать что-то грубое и жестокое, типа: «Ты хотел зайти посмотреть, как я писаю?»

Он посмотрел на меня, и мне стало противно от униженного обожания в его взгляде.

— Ты такая красивая в этом платье, — сказал он осипшим голосом. — Тебе идет красный. — Он хотел обнять меня, прикоснуться лицом к моим волосам, но я оттолкнула его. Он похлопал по своему карману. — У меня для тебя подарок, кольцо.

— Оно мне не нужно!

— Но, Милли… — Его рот страдальчески искривился. — Дело в том другом парне, с которым ты встречаешься?

— Я ни с кем не встречаюсь, по крайней мере, тот, с которым я встречалась — просто друг. У меня нет никого, Джеймс. Никого! — Последнее слово я подчеркнула неестественно визгливым криком, чтобы внушить ему, что я свободна — и он тоже свободен, может меня забыть и искать кого-то другого.

Мы начали спорить. Он отказывался верить, что я говорю серьезно. Анна, должно быть, услышала повышенные голоса. Она вышла в холл внизу.

— У вас там все в порядке? — прозвенел на лестнице ее смех. — А-а, небольшое выяснение отношений. — Она сделала вид, что возвращается в комнату.