Романтика. Вампиры - Триша Телеп

Через пару минут она вернулась и села на диван между мной и Оскаром.

— Мам, если я в этом семестре получу по математике пять, можно будет покрасить волосы в черный, как у Рубена Бенча? — Оскар показал на телеэкран: теперь Бенч пытался переорать собственную группу.

— Конечно нет! — Мама взглянула на гитариста с легким отвращением. — Это же неестественно! Ты Люси до смерти перепугаешь!

— Уже испугал! — ухмыльнулась я, перехватив мрачный взгляд Оскара. — Он уже ее испугал, сочинив новый конец сказки про Гензеля и Гретель.

— Хватит сказок с жуткими концами, ладно, Оскар? По крайней мере, пока настоящий монстр на свободе…

Ее слова напугали нас с Оскаром не меньше, чем сказка — Люси.

Будильник, как обычно, прозвенел в шесть вечера, я нажала кнопку «дремать», а потом вспомнила, что и сегодня у мамы вечерняя смена. По будням она работает в приемной известного адвоката — отвечает на телефонные звонки и потчует его теплыми лейкоцитами. Значит, мне нужно разбудить Оскара и собрать в школу Люси.

С каждой секундой становилось все темнее. Когда я приняла душ, можно было запросто открыть ставни и разбудить Люси здоровой дозой лунного света. «По дороге включу свет в комнате Оскара!» — решила я.

Через двадцать минут я расчесывала волосы, торопливо шагая в детскую. В соседней комнате ныл Оскар: я швырнула его подушку на пол, когда он попытался заслониться ею от света.

— Люсииинда! — негромко пропела я и подошла к окну. Сестренка перевернулась на бочок и натянула одеяло до подбородка. Я подняла шпингалет и открыла ставни — прекрасная лунная ночь встретила бархатной темнотой. — Люси, милая, пора вставать!

Я включила ночник, и моя сестренка нехотя села, хлопая огромными глазищами такой светлой голубизны, что радужка едва выделялась на фоне белков. Я всегда тайком завидовала ее глазам: моя радужка окрашена слишком интенсивно, да и волосы тоже. У Люси и Оскара белые, почти бесцветные кудри, такие же как у мамы, а у меня жесткие русые волосы отца. Смотрюсь в зеркало и каждый раз его вспоминаю. Где его черти носят? Папа ушел от нас три года назад, и Люси почти его не помнит.

— Давай, милая, пора одеваться и завтракать, не то Оскар займет ванную и ты не успеешь почистить зубки.

Люси надела два свитера: на холодильнике мама оставила записку, что к полуночи сильно похолодает. Господи, опять! Я с нетерпением ждала весны, хотя ночи станут короче.

Ну вот, одела — заплела косички — почти разбудила! Я привела сестренку на кухню, усадила на ее любимый стул и достала из холодильника яйца и сосиски. Сосиски я сунула в микроволновку и подогрела до тридцати семи градусов. Градус ниже — Люси закапризничает и не станет их есть.

Пока сосиски грелись, я сделала коктейли. Одно яйцо и цельная кровь для Люси, два яйца и эритроциты — для меня, никакой цельной крови, не то расплывусь.

Через пару минут появился Оскар. Он, как всегда, выпрямил кудри и поставил их ежиком. Брат сделал два тоста со сгущенной свиной кровью и открыл баночку с тромбоцитами. На экране появился ведущий и зачитал главные новости ночи. В первую очередь он, разумеется, упомянул обгоревшее тело на стоянке торгового центра.

Во второй половине вчерашнего дня погибшую официально опознали как Фиби Хейс, и появилась первая зацепка. Две одноклассницы Хейс видели, как в понедельник после школы она садилась в голубой седан.

Когда крупным планом показали фотографию Хейс, я чуть не подавилась коктейлем. Знала ведь, что Фиби девять — об этом говорили в утренних новостях, — но почему-то, глядя девочке в глаза, поверить в ее гибель было куда труднее.

— Не хочу сосиски! — Люси с отвращением ткнула их вилкой.

— Вчера же ела! — напомнила я, поднеся стакан ко рту, а сама подумала: «Как хорошо, что она сидит спиной к телевизору!»

— А сегодня они дурацкие! — Люси подтолкнула сосиску к лужице крови. — Ненавижу холодные сосиски!

Я закатила глаза и сама взялась за вилку.

— Из печки я достала их теплыми, — проговорила я и украдкой взглянула на телеэкран за спиной Люси: спецкор рассказывал о погибшей девочке.

Фиби Хейс училась в четвертом классе школы на другом конце города. Люси точно не была с ней знакома, так что мне не придется рассказывать сестренке о ритуальных убийствах малышей. И слава богу! Пусть этим займется мама, если сочтет нужным!

— Хочешь тост? — Оскар протянул Люси свой кусок.

— Ага, только свиную кровь я не люблю. Люблю ягнячью, она нежная и сладенькая, как крем!

«Ну и капризуля!» — читалось во взгляде Оскара. Он запихнул в рот остатки завтрака и бросился выполнять прихоть сестренки. Мама заставила бы Люси съесть сосиски, но она на работе, отчасти поэтому малышка капризничает.

Я въехала на стоянку для учащихся, притормозила, чтобы не сбить идиота в роликовых кроссовках, и поставила машину на отведенное место. Школьную стоянку освещали яркие фонари-автоматы, под которыми кучковались ученики, из-за мороза одевшиеся потеплее.

— Только посмотри на них! — процедил Оскар, глядя в ветровое стекло. — Как мошкара на свет слетаются!

Оскар наблюдал за самой большой группой, собравшейся возле Амелии Гаррисон и ее новой машины. Члены ее фан-клуба не желали считаться подвывалами, но каждый искал предлога прикоснуться к машине и заговорить с Амелией.

— Какая мерзость! — поморщился Оскар и засунул учебник в брошенный на пол ранец. — Самое страшное — это не вина их, а беда. Влечение к определенному физическому идеалу, определенному сочетанию черт заложено в нас на клеточном уровне. По сути, это сигнал: мол, та особь здорова и способна произвести на свет здоровое потомство.

Я лишь глазами захлопала: разве двенадцатилетние мальчишки рассуждают о клеточном уровне и произведении на свет здорового потомства?

— Знаешь, почему над тобой смеются? Не потому, что ты коротышка, а потому, что ты всем ботанам ботан!

Оскар нахмурился:

— Я серьезно! Ты только посмотри на нее!

Я посмотрела.

Глаза, кожа и волосы Амелии светлые, как у всех нас: миллионы лет во мраке живем, зачем нам пигментация?! Но Амелию Гаррисон считали воплощением идеала эволюции: ее радужка почти не отличалась от белков, а волосы казались прозрачными. Чтобы подчеркнуть красоту, Амелия каждый вечер втирала в свою гриву блестящий гель, и при любом освещении волосы сияли как звезды. Завистницы болтают, что она искусственно нарастила клыки. Верить или нет, не знаю, но не сомневаюсь: еще год назад зубы Амелии такими длинными и белыми не были.

— Ты просто завидуешь! — Я распахнула дверцу, и лодыжки тотчас ужалил ледяной ветер.