Царская чаша. Книга I - Феликс Лиевский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ну а после уж снаряжаться в трапезную пора было.
Охлябинин подмигнул ему с другого крыла государева стола, его голубые всегда весёлые глаза и беззаботный нарядный облик неизменно прибавляли Федьке спокойствия. Батюшка тоже поглядывал на него, было заметно, что соскучился. А может, что-то желает поведать такое… Но смотрел на него и государь.
– Федя!
Он даже вздрогнул, застигнутый врасплох звучным царёвым голосом, обратившим к ним внимание всех.
– Что с тобою нынче? Юным летам и задору твоему негоже меркнуть за чашею, при нас.
Поспешив с улыбкою подняться, Федька приложил ладонь к лазурно-серебряной парче на груди и церемонно Иоанну поклонился.
– Задумался, государь, над чудной природой человеков иных. Да, Василий-су?190
– А? – отставляя чарку, живо отозвался Грязной, предполагая знак началу веселья, и оборотился ко всей компании, покуда Федька неторопливо выходил из-за стола, становился на красном ковре около государевых ступеней, и оглядывая братию насмешливо. – Ты об чём?
– Да о Вязигине Никитке! Славный богатырь, как и братцы его, да отчудил тут на смотру рязанском, слыхали? Холопа боевого своего в камчатом тегиляе предоставил, горностаем подбитом! Оно конечно, куда железу-то кольчужному горностая супротив!
Смех постепенно вспыхивал и крепчал, посыпались шутки сходные, про то, как некий Блаженков, дворянин, тоже слугу в тегиляе бархатном привёл, и тоже его завернули с таким бойцом, да ещё три рубля вычли из жалования191.
– Горностай-то, поди, заговорённый! Стрела не пробивает, сабля не сечёт!
– Пьян был Вязигин, видать!..
– Эвон на что наградные за Рязань пошли – слуг наряжает!
– А Нащокин-то, Нащокин, двоих привёл, в тегиляях, один камчат, другой отласен, и развернули дьяки обоих, хоть и шапки на них железные имелись! И придачи за них не дали…
– И Лихарёв туда же, слыхали, братцы?
– Учудил Лихарь! Чуть не в шелку своего на поле пустить собрался!..
– А Вельяминов-то, Вельяминов-Сабуров, и вовсе в приволоке192 бархату турецокого своего поставил! Точно боярышню снарядил, для бою!..
Все потешались, Грязной подскочил с места тоже, хрипло хохоча, и наливая себе и Федьке ещё. Мимолётно удостоверясь в живом участии Иоанна, переменившегося совершенно в сравнении с началом трапезы, Федька возвысил голос, перекрывая весь шум глумливым своим смехом:
– Как бы не так, «для бою», ага! Небось, заведомо знал, что не в строй, а в кош молодца его отправят!
– Бережёт мальчонку, видать! – подхватил Грязной, прохаживаясь меж рядами столов, и задержавшись против угрюмого Сабурова, напрягшегося при таком помине родича, и его всегдашние товарищи тоже как бы помрачнели. – Слышь, Федя, хорош, видать, бестия, вот и жалеет, – и пощипал себя за мочку уха с золотым кольцом.
– Для чего? И Лихарь с Вязигиным, тоже, что ли? – в притворном недоумении Федька приподнял бровь. А сам разглядывал в упор размеренно надирающегося с усмешкой Чёботова, сидевшего тут же, с краю стола.
– Известно, для чего! – Грязной двинул встречно бёдрами и руками красноречивым обозначением срамного действа. Хохот и стук чарок был дружным ему ответом.
– Чего гогочете, черти? Кабутта сами не таковы! А ну, кто без греха, кидай камень!
В него тут же полетели шапки, в таком же притворном негодовании все стали переглядываться и друг дружку толкать.
– Федя, тебе ли не знать, что прав я!
– Давай, давай, учинай глумиться мирскими кощунами193, ужо тебя бесы на том свету жахать будут!
– А мож и будут. Поднеси же другу чарочку, Федора… Прекрасная! – выкрикнул он с коротким похотливым хохотком, а Федька тряхнул волосами, серьги зазвенели. Отображая лебяжью плавную девичью походку, слегка виляя бёдрами, он прошёлся до кувшина с вином, и вернулся с полным новым кубком, поведя плечами, прикрывшись ресницами, протянул Грязному. Свой, пустой, тот отшвырнул, и его подхватили чьи-то руки. Гул и рокот возник в общем балагане при этом.
Покачнувшись, поглаживая грудь, широко обводя рукою собрание, Грязной запел хрипло, но стройно:
– Братцы, дайте же совет:
отчего мне счастья нет?!
Отчего плюёт Федора
на любовь мою в ответ?!
Проходя позади Чёботова, мимоходом оперся о его плечо, и развернулся, скроив рожу, как бы отвечая сам себе:
– Наша Федька, говорят,
обещает всем подряд.
Что за стерва, не пойму –
не даётся никому!
Буйный хохот приветствовал охальство, все смотрели на них с Федькой, на стол Сабурова, и стало понятно, что, пожалуй, ни для кого уже не тайна, кому и почему сии вирши предназначаются.
– Как не сидеть собаке на заборе, так не бывати Гришке на Федоре! – торжественно проговорил Грязной, точно глашатай на площади, и это было уж прямое нападение. Чёботов только вздохнул поглубже, покусывая губу, так и не перестав улыбаться чему-то своему…
Откинувшись в тронном кресле, за всем этим наблюдал Иоанн, глаза его остро смеялись. Царь был благосклонен.
– Как вовеки не певать курице петухом, так и Гришке не бывать на Федьке верхом! – снова размеренно изрёк пьяный Грязной, и сломался в земном поклоне братии.
– Ты чего за меня-то отвечаешь? – Федька толкнул его локтем, как бы выпихивая с самого видного места. Грязной сопротивлялся, норовя ущипнуть Федьку за зад, но сквозь парчу и складки терлика это было невозможно. Оно и без ничего было невозможно.
Сабуров глянул на почти равнодушного к шуткам Чёботова, уже
