Форсайты - Зулейка Доусон

Войдя в квартиру, он направился прямо к кухонному шкафу. Открыв ящик, выхватил оттуда пачку убористо отпечатанных страниц толщиной дюйма в два-три, кое-как завернутую в коричневую бумагу и перевязанную бечевкой. Светлые глаза его засверкали горячими тревожными искрами, голос звучал отрывисто, почти с вызовом, когда он ткнул сверток ей в руки.

– Прочти! И скажи мне!

Провожая ее домой, Бойд сжимал ее руку так отчаянно, будто смертельно боялся потерять.

Туман все сгущался, обволакивал улицы все плотнее. В этот вечер, возвращаясь к ужину после заседания в парламенте, Майкл заглянул в клуб «Смена». Проходя через курительную, он поймал себя на мысли, что теперь, пожалуй, склонен согласиться с депутатом, который возразил ему сегодня, бросив через весь зал, что «найти в современном индустриальном мире уголок, где бы сохранился чистый воздух, – все равно что пытаться поймать блуждающий огонь». Да, упрекнув в ответ коллегу (промышленника с Севера, что само по себе не предосудительно) в чересчур подозрительном отношении к воздуху, который, так или иначе, и увидеть-то невозможно, Майкл, похоже, переборщил. В самом деле – она абсолютно неудобоварима, эта отравляющая смесь; возьмите две части дыма, три части бензина, побольше углекислоты, слегка перемешайте – что у вас получилось? Четыре тысячи смертей в неделю! Майкл шел к дому, мечтая об уик-энде, о кристально чистом воздухе Липпингхолла.

Повернув на Саут-сквер, он увидел через дорогу, на углу, две слившиеся тени. И хоть стояли они под единственным негорящим из всех фонарей – уж конечно, не случайно, – их размытые сумерками очертания сомнений не оставляли. Любовники – последний поцелуй на прощанье под покровом темноты, заменившей уединение. Майкл украдкой, но и с какой-то настойчивостью задержал на них взгляд. Девушка подняла голову и опять смиренно приникла к мужчине, изогнувшись по-лебяжьи. Мужчина склонился к ней – страстно, покровительственно, ревниво. И художнику не под силу было бы так подчеркнуть эту нежность, как высветила ее случайная игра полутонов – просто фонарь разбит. Они все стояли не шелохнувшись, в той же позе, когда Майкл, поднявшись на крыльцо, оглянулся, чтобы взглянуть на них с возвышения. Любовь! Еще одна иллюзия, еще один блуждающий огонек, если они вообще существуют. А мы все гонимся за ним, манит, влечет его неверный отблеск, ищем чего-то, а находим – призрак. Девушка под взглядом Майкла выскользнула из рук любимого, и на секунду померещилось в ней что-то от его дочери – эта колышущаяся пелена волос… Возможно ли? Нет. Это не может быть Кэт – тому сотня причин, и первая то, что она всегда собирает волосы наверх, идя на работу. А еще – эта вторая тень. Даже если учесть боковой свет, мужчина слишком высокий, чтобы принять его за Джайлса Бигби. А теперь, присмотревшись, Майкл разглядел третью тень, у самой земли, будто саквояж. Но девушка шагнула к нему, и саквояж подпрыгнул. Собака! «Его, наверно, – подумал Майкл, – судя по тому, что, как и хозяин, старается охранять ее в темноте». Девушка стояла в нерешительности, и, воспользовавшись этим, мужчина вновь привлек ее к себе, и объятия возобновились. Чувствуя себя соглядатаем, хоть и находился на своей территории – на своей? – Майкл повернулся к двери и принялся искать ключ. Войдя в дом, он пошел прямо наверх.

На третьем этаже заглянул в гостиную к матери. Она была здесь, распарывала какой-то неудачный стежок в вышивке.

– Птички или кролики? – осведомился Майкл, не слишком утруждая себя разглядыванием картинки.

– Кролики! Вот этот сердитый какой-то, а должен быть счастливый – весна.

Эм предъявила работу для подробного изучения, и глазам сына предстал сельский пейзаж – вполне правдоподобный лужок, старомодно обвитый по краям плотным растительным орнаментом, вверху – довольно сносные ласточки, но на переднем плане царил до крайности раздосадованный белый кролик.

Майкл поцеловал ее в щеку.

– Может, опаздывает, – предположил он.

– Это мысль! Ему нужны карманные часы.

– И жилет – для кармана.

– Бордовый или голубой?

– На зеленом фоне – голубой. И побольше ласточек.

– Сначала переделаю рот. Но, боюсь, все дело в глазах.

– Ну, может, левый – чуть-чуть.

Эм покосилась на канву.

– Нет. Оба.

– В самом деле?

– Не у кролика – у меня. Глаза уже не те. Может быть, опять попить витамины.

С нежностью Майкл смотрел, как мать взялась за иголку и принялась выдергивать нитки, составляющие розовую верхнюю губу белого кролика. Ох, нет, в близорукости ее никак не заподозришь. Сфинкс – да и только.

– Говорят, для глаз – А и D. Или нужен хороший окулист.

– Или сделать ему усы, пусть радуется. Кто сегодня обедает?

– Думаю, только мы вчетвером, если только Флер в последний момент кого-нибудь не пригласила.

– Кэт должна пригласить кого-то как-нибудь.

– Осмелюсь сказать, она это и сделает – когда время придет.

Тем самым Майкл рассчитывал мягко напомнить ей неписаное правило Саут-сквер – ни под каким видом не обсуждать личные проблемы кого-либо из членов семьи.

– Для нас с твоим отцом время пришло через месяц. Лоренс умел подойти к людям. Ему бы она доверилась.

С этим Майкл был согласен. Барт был бы для Кэт настоящим другом – он и был, когда она была совсем малышкой и обожала деда. Мать чуть улыбнулась. Две слезинки, одна за другой, скатились по щекам. Он протянул ей платок.

– Витамины, – грустно сказала она. – С твоим отцом я все толстела – теперь я худею без него, Майкл. Зато кролик у меня будет толстый.

Флер была в ванной – в нежной, пахнущей гарденией пене, волосы собраны вверх, мечтательный рассеянный взгляд устремлен куда-то вдаль. Какая красивая! До сих пор она виделась Майклу ослепительно молодой – такая стремительная в каждом движении, в каждой мысли – неподвластная Времени. Отрешенная, она и не заметила, как он приоткрыл дверь, и Майкл – как-никак, в неведении он не пребывал – понял, что застал миг, когда она, расслабившись, предавалась воспоминаниям о прежней любви. Губы слегка приоткрыты, блуждающая улыбка – перебирает в памяти былое, потом – нахмурилась, губы опять сжаты. А теперь, похоже, отбросила прочь все мысли, тряхнув головой над густой пеной. Майклу стало не по себе – вот уже и в собственном доме, как на улице только что, он выступает в роли соглядатая. Он толкнул дверь, так что она скрипнула, и лицо жены тут же приняло привычное безукоризненное выражение.

Присев на край ванны, Майкл прижался губами к ее влажному лбу. Как только он отодвинулся, Флер мазнула кончик его носа пеной.

– Спасибо! – сказал он и сдул пену прочь. Она улыбнулась. – Может, потереть тебе спинку?

– Опоздал – я уже. – Улыбка превратилась в легкий зевок. – Устал?

– Надоело.

За секунду до этого как бы и не собираясь даже пошевелиться, Флер восстала из пены, предоставив мужу лишь мгновение любоваться этим зрелищем, и тут же завернулась в неимоверных размеров махровый халат. Присела на валик дивана, стала развязывать волосы.

– Просто до безумия надоело, – со вздохом повторила она. – Расскажи, что нового, Майкл. Должно же быть хоть что-нибудь.

– Да, – машинально ответил он, все еще завороженный этим мимолетным видением. – Ну, – собрался он с мыслями, – есть, конечно. – Достал из кармана сложенные машинописные листы, протянул Флер.

– Что это?

– Рассказик этого еретика – американца, – Вивиан дал мне сегодня в клубе. Выйдет в весеннем выпуске «Нового Вавилона» через месяц.

– О?..

Уже само название этого знаменитого журнала, превозносимого и хулимого в литературном мире за бунтарство, возбуждало любопытство. Теребя прядь волос, она начала просматривать страницы. Полуприкрытые бледными веками карие глаза стремительно пробегали по строчкам. Трех минут ей хватило, чтобы заключить:

– Это то, что называют «реализмом», – и смело, в какой-то степени. Но без сердца – прочие части тела присутствуют, и внутренности на месте. Ты читал?

Майкл кивнул. В клубе, в курительной, после ухода Вивиана он прочел гораздо больше, чем она успела наспех пробежать. У него сложилось точь-в-точь такое же мнение, как у его прозорливой и сообразительной жены, только времени ему потребовалось на это в несколько раз больше.

– Думаю, он из «Невинного Панджоя» [121] . Перепевы «Шпан– ской мушки». Вивиан спорить готов, что возникнут проблемы с законом.

– Естественно! Если разразится скандал, его американца камнями закидают. Вивиан этого и хочет?

Майкл еще раз кивнул. Да – не в бровь, а в глаз!

– Это явно из его будущего романа, о писателе, переживающем трагедию всей жизни. Нечто психологическое, автобиографическое. Вивиан считает…

Но мысли Флер уже неслись дальше.

– …что неплохо бы, пожалуй, здесь, у нас, разбить ритуальную бутылку шампанского о борт его изгойского ковчега. Мм… Было бы забавно.

Он это слышал уже – почти слово в слово! – не более часа назад, в «Смене», от Вивиана. И снова – в который раз – изумился, как умудрилось это непостижимое создание столько лет мириться с ним – таким безнадежным тугодумом. Воистину – тайна сия велика есть!