Партизаны Подпольной Луны - GrayOwl

- Раб Куильнэ слушается своих благородных хозяев на-пока. Он не замёрзнет на шкуре, нет.

- Вот и молодец, Куильнэ. Ты, сразу видно, понятливый парень. Но знай, что излишняя понятливость не нужна твоим хозяевам на-пока. А не то ты будешь наказан, и очень больно. Понял?

- Раб Куильнэ всё понял. Он не должен лезть в кроватные дела благородных хозяев. Я правильно понял тебя, Северуссах?

- Нет, у нас вовсе нет от тебя кроватных секретов, только по нашим законам рабы спят за дверью благородных хозяев на случай, если им что понадобится ночью.

- Но я не услышу за дверью! - взмолился паренёк.

- Услышишь, - повелительно сказал Снейп. - Когда будет надо, мы прикрикнем на тебя, вот ты и проснёшься. В моём доме, благородный хозяин которого я есть, двери ещё толще и комнаты больше, а рабы всё слышат.

- Идём же, Гарри мой Гарри.

- Идём, любимый мой до безумия, - ответил также, на латыни Поттер.

Когда дверь за рабом, утянувшим шкуру и покрывальце, закрылась, Гарри прижался к Северусу.

- Будешь ли ты со мною в ночь сию, ночь беззвёздную?

- Буду, о Гарри мой Гарри, в ночь сию, ночь беззвёздную.

Северус, как заворожённый, повторил слова Гарри, не вдумываясь. Всё, что он видел сейчас - залившееся румянцем лицо, розовые, ещё по-юношески пухлые губы и огромные, не прищуренные, как обычно бывает у близоруких, но широко распахнутые зелёные, горящие пылом юности, глаза.

Северус мягко поцеловал Гарри, облизнув его губы, но тот взял инициативу на себя и проник языком в рот любимого мага, в третий раз в жизни удивляясь горьковато-сладчащей, дурманящей разум, отдающей неведомыми пряными ароматами слюне. Северус в ответ испил горькой слюны Гарри, показавшейся ему теперь довольно приемлемой и даже вкусной. Снейп не стремился научить Гарри игре языков, он торопился улечься с ним в кровать, предварительно раздев донага и раздевшись самому, чтобы каждой частичкой тела ощущать тело Гарри.

Но Гарри сам уткнулся кончиком горьковатого, такого, что сводило скулы, но и это было приятно, языка в язык Северуса и обвёл его без стеснения, и Снейп ответил на начавшуюся игру, да так, что у юного мужчины закружилась голова, и он поневоле отпрянул от любимого потому, что потерял равновесие.

- Рано тебе, о Гарри мой Гарри, предаваться ласкам таковым. Видишь, они голову тебе вскружили, да так, что чуть было не упал ты, если бы не прижал вновь тебя к себе я. Это ласки для умельцев, а не для всё ещё невинных душою мужчин младых. И как у тебя получилось оставаться фактически невинным после первого раза? - сказал, смеясь, Северус.

Он вспомнил… как быстро, ещё до первого соития, научился, правда, не совсем, этому искусству Квотриус.

- Опять сравниваю я Гарри моего Гарри с Квотриусом. Придётся снова ставить блок третьей, нет, сгодится и вторая степень защиты. Ведь Гарри так пылок, что с ним позабудешь обо всём на свете. Но от блока, второго за сутки, разболится голова - это уж точно знаю я. Что ж, потерпеть придётся мне в который уже раз. Жаль, соития с Гарри моим Гарри происходят лишь под блоками, и не могу почувствовать я всей полноты ощущений, будучи с ним. Это вовсе не то, что быть свободным разумом, чувствующим каждую его ласку, каждое движение не как в некоем состоянии отключенности, а наяву, в реальности. Быть с Квотриусом - это… Так, хватит о брате, срочно ставлю блок. - подумал Северус.

- Гарри мой Гарри, что же дрожишь ты так? - участливо спросил Снейп.

- Нелегко выразить мне всё, что чувствую я сейчас, на латыни - языке, мне чуждом.

Да, представь себе, любимый, дрожу я от страха. Боюсь я боли проникания.

- Проникновения, - по привычке поправил профессор. - Но ты же не почувствовал ровным счётом ничего в раз первый, хоть анус твой и покрылся трещинками, и даже заметно кровоточил. Для меня заметно.

Он уже начал понимать, какова будет эта, быть может, единственная их ночь, но не хотел верить в ночь без соитий вовсе, а Северусу так хотелось именно их. Познать Гарри вновь, позволить ему, хоть и неумело, но инстинкт подскажет, овладеть собою. Предаваться соитиям до изнеможения, до тех пор, покуда не насытятся они близостью, а в перерывах, возбуждая друг друга на новые любовные подвиги, ласкаться неистово и пламенно, так, чтобы хотелось ещё раз сблизиться.

И так ночь целую, а под утро Гарри заснул бы на плече его, Сева и, проснувшись, вновь сошлись бы они напоследок, до следующей их ночи. А совсем неизвестно, когда она будет. Квотриус так ревнив и горяч, что менять партнёров еженощно ему, Севу, не удастся.

А тут - Гарри просто-напросто боится боли, которой даже не было в первый раз. Надо убедить его, что и в… этот раз, не говоря о многих последующих, желанных Северусу, не будет больно, лишь чуть-чуть, зато потом…

- Послушай меня, любимый, уже не будет больно тебе в раз сей. Ведь не познал ты боль невинности, но стал же мужчиною. Так чего бы бояться тебе? Но скажи лучше, чего хочешь ты?

- Я… Я мечтаю, лишь мечтаю о том, чтобы, как в раз первый, до начала столь дурной, жестокой ночи, взял бы ты мой пенис в рот и поласкал его и… проглотил до упора. Вот, о чём мечтаю я, мой Северус, любимый.

- С удовольствием исполню я желание твоё, Гарри мой Гарри.

Ведь знаешь, весь ты горек, лишь только пенис твой сладчит.

И удовольствие доставлю я тебе, и сам его я получу вдвойне.

- О Северус, опять ты говоришь почти что стихами.

Скажи, а с… Куотриусом тоже говоришь?

- Да, говорил после соитья первого с тобою.

Всю ночь мы с Квотриусом слух ласкали

Стихами преотменными - верлибром.

Но о тебе я речь веду, ведь ты не воспалён к минету, правда?

- О да, мой Северус, мой пенис не стоит, как мне ни жаль, и я не знаю, что мне с этим делать, ведь для минета нужно возбудиться, как следует, насколько мне известно, дабы не было меж нами любови быстрой, как у студиозусов.

Поцелуев же мне мало, хоть горячи они, сладки и возбуждают, но лишь на миг единый, времени мне не хватает, чтобы прийти в нормальный тонус… Для столь отважного момента, как минет.

И хоть и голова кружится от поцелуев твоих, о страстный Северус, любимый, но не хватает пылу у меня для действий дальнейших, столь желанных… Уж я не знаю, почему…

Для высоса…

- Отсоса, если уж на то пошло, Гарри милый мой, не говори мне грубое се слово,

Ибо не возбуждает оно меня. Что ж, всю ночь так простоим, полу-стихами говоря? Раздеть тебя, мой Гарри? Иль хочешь оставаться ты в одеждах многих, когда твой пенис нежный в рот возьму я? Ответь же, не томи меня, возбуждённого одною лишь возможностью доставить тебе приятное ртом и, наконец-то испить тебя до капли.

Ибо никак не удавалось… нам с тобою перенять всю ласку минета…

А эта ласка такова нежна, и возбудит тебя она к большему, поверь мне только, Гарри мой Гарри, униженный столь много за ночь прошедшую. Прости, но то была ночь Квотриуса моего, возлюбленного так же, как и ты.