Незнакомцы - Дин Кунц

Ветер хлестал жухлой листвой по ветровому стеклу и крыше. Джинджер огляделась вокруг.

— Они наверняка знают, что мы собираемся все вместе в мотеле, что их план рушится. Как вы думаете, за нами наблюдают?

— Скорее всего они взяли под наблюдение мотель. По дороге в аэропорт я не заметил слежки.

— Им и не нужно следить за вами, — мрачно заметила Джинджер. — Они знают, куда вы едете и за кем.

— Значит, мы всего лишь букашки на лапе великана и он в любую минуту может нас прихлопнуть?

— Возможно, — откликнулась Джинджер Вайс. — Но клянусь, мы по крайней мере можем пару раз укусить эту лапу, прежде чем нас прихлопнут.

Эти слова были произнесены с такой яростной решимостью, что Доминик не выдержал и рассмеялся, представив себя злой букашкой, кусающей лапу великана.

Джинджер удивленно заморгала, а затем тоже рассмеялась:

— Думаете, я слишком много на себя беру? Да пусть этот исполин и прихлопнет меня, но я все равно его разок пребольно цапну!

— Вы отчаянный человек, доктор Вайс, — заходясь от хохота, воскликнул Доминик. — Можно я буду вас отныне называть мисс Храбрячкой?

Сейчас Джинджер казалась ему еще красивей. Даже если бы их жизненные пути никогда не пересеклись, он все равно бы обратил на нее внимание при случайной встрече: она была не такая, как другие привлекательные женщины, в ней была изюминка.

— Вы хотите познакомиться с остальными товарищами по несчастью? — глубоко вздохнув, спросил он ее.

— Да, конечно, — сказала она, вытирая подушечками тонких пальцев слезы, выступившие от смеха в уголках глаз. — Я очень хочу с ними познакомиться — со всеми остальными букашками на лапе великана.

За полчаса до сумерек на равнины предгорья легли длинные тени. В вечернем полусвете заросли полыни, кустарника и даже камни обрели некую таинственность.

Прежде чем отвезти Джинджер в мотель, Доминик показал ей так называемое «особое место» — участок земли в двух сотнях ярдов к югу от федерального шоссе № 80. Ветер зловеще шуршал едва различимой во мгле растительностью, покрытой блестящей изморозью.

Засунув руки в карманы куртки, Доминик молча встал поодаль, чтобы не смазать ей первое впечатление от загадочного места.

Джинджер не спеша прогулялась по площадке, чувствуя себя сперва довольно глупо, — словно была участницей сомнительного научного эксперимента. Но это ощущение прошло, когда она и в самом деле ощутила какие-то импульсы, от которых ее вдруг затрясло. Странное беспокойство нарастало, в зловещих тенях мерещилась угроза, появилось смутное желание бежать от них. Беспокойство переросло в страх, дыхание ее участилось, сильнее забилось сердце, и чей-то знакомый голос вдруг произнес:

— Это внутри меня. Это внутри меня.

Джинджер резко обернулась, но за спиной у нее никого не было, только сухая полынь да тени на мерцающем в серых сумерках насте.

— В чем дело? — спросил Доминик, шагнув ей навстречу из полумрака.

Джинджер вздрогнула: голос, который она только что слышала, явно принадлежал Доминику, но только слова эти были им произнесены не теперь, а когда-то раньше, возможно, на этом же самом месте. Это было эхо прошлого, отголосок памяти о событиях 6 июля позапрошлого года, просочившийся сквозь трещину в «Блокаде Азраила». Всего три слова, произнесенные дважды:

«Это внутри меня. Это внутри меня».

Внезапно все вокруг наполнилось чудовищными призраками. Страх пронзил каждую клеточку ее тела. Джинджер резко повернулась и быстро пошла в сторону шоссе, не отвечая на тревожные оклики Доминика. От страха У нее перехватило горло и онемел язык. Она не выдержала и побежала...

Только в машине, отдышавшись и отогревшись, она смогла объяснить, что произошло.

— Это внутри меня, — задумчиво повторил Доминик, внимательно выслушав ее сбивчивый рассказ о внезапно охватившем ее ужасе при виде самых обычных предметов и явственно прозвучавших в ее голове словах.

— Вы уверены, что именно это я сказал вам в ту ночь?

— Да, — с дрожью в голосе подтвердила Джинджер.

— Это внутри меня. Странно. Что я хотел этим сказать?

— Не знаю, — пожала плечами Джинджер. — Но у меня от этих слов мурашки бегут по коже.

— И у меня тоже, — помолчав, ответил Доминик.

В тот вечер в мотеле Джинджер чувствовала себя так, словно оказалась на семейной вечеринке в честь Дня Благодарения. Несмотря на свалившиеся на них напасти, все собравшиеся в мотеле «Спокойствие» не падали духом, сплотившись, как одна семья. Все шестеро суетились на кухне и общими усилиями готовили ужин. Эти домашние хлопоты помогли Джинджер освоиться и ощутить себя полноправным членом этого необычного сообщества.

Мобилизовав весь свой опыт профессионального повара, Нед Сарвер готовил главное блюдо — цыплячьи грудки в пикантном соусе из мексиканских томатов и сметаны. Первое впечатление о Неде было у Джинджер не самым лучшим, он показался ей мрачным и нелюдимым, но очень скоро она изменила свое мнение. Скрытность и неразговорчивость иногда бывают признаками здорового эгоизма, свойственного цельным натурам, не нуждающимся в посторонней поддержке или похвале, а именно таким человеком и был Нед Сарвер. К тому же Джинджер понравилось, что он так сильно любит свою жену, что проявлялось в каждом его взгляде, слове и жесте.

Сэнди — единственная из всей компании, на ком таинственное происшествие сказалось сугубо положительно, — была так рада случившимся с ней разительным переменам, что вся светилась от счастья, и общаться с ней было одно удовольствие. Они состряпали винегрет и овощной салат, успев за это время проникнуться одна к другой почти сестринским чувством.

Десерт приготовила Фэй Блок: торт с шоколадной глазурью и банановым кремом. Эта женщина тоже понравилась Джинджер, она чем-то напоминала ей Риту Ханнаби — принадлежа к разным слоям общества, обе они были энергичными, деятельными и практичными и при всем при том обладали отзывчивым сердцем.

Эрни и Доминик раздвинули стол, так что теперь за него можно было усесться вшестером. Хозяин мотеля сперва произвел на Джинджер впечатление грубого мужлана, но за суровой оболочкой она скоро разглядела добрый характер и даже прониклась сочувствием к этому сильному немолодому человеку, боящемуся, словно мальчишка, темноты.

И лишь один Доминик Корвейсис разбередил в душе Джинджер Вайс особые, не до конца ей понятные чувства. К нормальному дружественному расположению и ощущению особой связи между ними, основанной на чем-то забытом, но пережитом ими вместе, примешивалось половое влечение. Последнее обстоятельство весьма озадачило ее, поскольку подобные эмоции по отношению к малознакомому мужчине ей были несвойственны. Зная за собой склонность к романтическим фантазиям, она держала себя в узде, убеждая в том, что Доминик не испытывает к ней аналогичного влечения, хотя это и было далеко не так.