Необычайные похождения царевича Нараваханадатты - Сомадева

В ответ Канабхути пересказал ему на том же пайшачи все услышанное им от Пушпаданты-Вараручи и благодаря этому также избавился от проклятия. Гунадхья же решил, что если он все это повествование поведает миру, то тоже избавится от проклятия. Целых семь лет писал он на языке пайшачи, и составило написанное им семьсот тысяч двойных стихов. Послал Гунадхья с учениками все записанное им царю Сатавахане. Но высокомерный Сатавахана, считавший, что кроме как на санскрите ни на каком другом языке не должно писать, отправил все обратно Гунадхье. Убитый горем поэт пошел в лес и стал жечь свое сочинение лист за листом, но, прежде чем бросить лист в огонь, он прочитывал его зверям и птицам. Так он и сжег почти всю рукопись. Лишь роман о царевиче Нараваханадатте, уступив просьбам учеников, оставил он несожженным.

Как раз в это время заболел царь Сатавахана, и лекари сказали, что причина этой болезни — сухое мясо, которое царь употреблял в пищу. Царские слуги потребовали к ответу поваров и охотников, а те ответили, что в лесу какой-то брахман рассказывает зверям и птицам всевозможные истории. Эти истории так интересны, что звери и птицы пить и есть перестали и день ото дня их мясо становится все суше и суше. Узнав это, царь сам отправился в лес и услышал, как Гунадхья читает свои рассказы, и увидел, как поэт сжигает их. Захотел царь послушать эти рассказы, и благодаря этому сохранилась история царевича Нараваханадатты в ста тысячах шлок.

Так изложена в «Океане сказаний» история создания «Великого сказа».

Но что же собой представляет история царевича Нараваханадатты, составляющая основное содержание «Океана сказаний»? Она несложна, если мы вычленим тот стержень, на который нанизано повествование: у царя Удаяны, правящего в Каушамби, и его супруги Васавадатты рождается сын — царевич Нараваханадатта. Ему предназначено самим Шивой стать верховным повелителем видьядхаров. В компании сверстников — сыновей министров его отца — Нараваханадатта переживает многочисленные приключения, в ходе которых (или отдыхая от которых) он выслушивает множество историй, а иногда и сам оказывается их непосредственным участником. Он влюбляется в Маданаманчуку, дочь Калингасены, оказавшейся некогда соперницей Васавадатты. Против воли Удаяны он женится на Маданаманчуке, но ее похищает повелитель видьядхаров.

Царевич Нараваханадатта в своих похождениях покоряет все новые и новые царства видьядхаров и людей. Всякий раз, во исполнение пророчества Шивы, правитель очередного покоренного царства отдает ему в жены свою дочь. После длительных странствий Нараваханадатта сам становится повелителем всех видьядхаров и соединяется с Маданаманчукой.

Однако этот сюжет лишь только форма организации всего исключительно богатого повествовательного материала, использованного автором. Мировая литература знает немало произведений, в которых такая форма применена, — «Тысяча и одна ночь», «Декамерон». Но в «Океане сказаний», как, пожалуй, нигде больше, мы встречаемся с героями, легко переселяющимися из рассказа обрамления во вставные рассказы или проходящими через серию вставных рассказов и образующих таким образом относительно самостоятельные циклы. На основе циклов, сложившихся в фольклоре, возникают так называемые «народные повести», родственные «народным книгам» европейских литератур. Тематические циклы, возможно, дали в дальнейшем основу для их выделения в самостоятельные книги и т. д. Словом, жанровое разнообразие этого памятника буквально беспредельно.

Основная композиционная схема такова: некто рассказывает собеседнику для поучения или развлечения некую историю, герои которой в свою очередь могут обмениваться подобными же поучительными и развлекательными историями; сами рассказываемые истории могут быть нейтральны по отношению к собеседникам: решение конфликта, заключенного в них, может быть вложено в уста участников разговора («Двадцать пять рассказов Веталы»); в них могут приводиться дополнительные аргументы, необходимые для решения конфликта или предлагаться условия для развития действия рассказа обрамления. Наряду с отдельными рассказами, легендами, повестями, сказками, анекдотами «Океан сказаний» содержит и целые самостоятельные книги, возникшие задолго до его написания. Так, в «Океане» мы находим, например, «Панчатантру» [482], перевод которой был сделан на средне-персидский еще в 567 году н. э., или «Двадцать пять рассказов Веталы»[483], или уже упоминавшийся ранее эпос об асурах, нигде в такой полноте не сохранившийся. Они могут быть включены целиком, как, например, «Двадцать пять рассказов Веталы», или «Панчатантра», могут быть расчленены на более или менее самостоятельные циклы (Сандживака и Пингалака, война сов и ворон) или даже на отдельные рассказы.

Впитывая опыт предшествующего фольклорно-литературного развития, «Великий сказ» и его позднейшие варианты служили в свою очередь источником, из которого черпали сюжеты и образы поэты и писатели народов Индии. Одним из ярких примеров обращения к «Великому сказу» явился роман Баны «Кадамбари» (VII в.). Для него прототипом послужила «Повесть о царе Суманасе», видимо, входившая в состав «Великого сказа». Судя по «Океану сказаний», повесть представляет довольно точную сюжетную параллель роману Баны.

Главная черта «Океана сказаний» — отражение в нем действительной жизни той эпохи. Возьмем небольшую повесть «О плуте, выдававшем себя за министра». Ведь здесь мы имеем дело с ситуацией реальной, зарегистрированной не только народной памятью, но и исторической хроникой Калханы и другими литературными произведениями, в том числе предшествовавшими «Океану» сатирами Кшемендры. Схождение со многими позднейшими сатирическими произведениями на ту же тему, например с «Ревизором» Н. В. Гоголя, не случайно. Но в известном смысле Сомадева оказывается более язвительным и беспощадным сатириком и исключает разоблачение плута со стороны властей или самого царя. Для Кашмира, где феодальная бюрократия особенно ярко продемонстрировала свой паразитический характер, появление произведения на такого рода сюжет было вполне актуальным, прямым откликом литературы на жизненные явления.

Но ведь не одни цари и бюрократы жили в Кашмире. Калхана среди многочисленных портретов исторических личностей нарисовал интереснейший образ чандалы Суйи. В кастовой иерархии чандалы, согласно традиции, — потомки браков между мужьями-брахманами и женами из сословия шудр — занимали одно из самых низших и презираемых мест.

В конце IX в. в Кашмире занял престол царь Авантиварман, сумевший упрочить экономическое и политическое положение страны. Во время его царствования Кашмиру пришлось пережить подряд несколько лет катастрофических наводнений и вызванного ими постоянного голода. Положение народа было крайне тяжелым. Ни сам Авантиварман, ни кто-либо из его приближенных не могли найти выхода. Калхана рассказывает, что единственным человеком, сумевшим это сделать, оказался чандала Суйя. Длительное время он повсюду говорил, что у него есть план, как спасти страну от несчастий, но для этого ему нужны средства.

Несмотря на сопротивление придворных, Авантиварман не только выслушал Суйю, но и предоставил в его распоряжение необходимые деньги. И Суйя создал грандиозные по тем временам гидротехнические сооружения, построил плотины и отводные каналы, осушил большую территорию и обратил ее в пахотные земли, расселил на ней крестьян, основал новые деревни. Там, где прежде, по словам Калханы, даже в самые урожайные годы цена меры риса не спускалась ниже 236 динаров, теперь благодаря Суйе она была равна всего лишь 35 динарам. Авантиварман сделал Суйю своим министром, а народ прозвал его воплощением «бога пищи».

Не порождены ли замечательным трудовым подвигом Суйи многочисленные у Сомадевы образы ремесленников? Обратитесь к «Повести об искусных плотниках Пранадхаре и Раджьядхаре». Чего не могут эти мастера? Да они могут все — был бы только инструмент! Не случайно одного из них Сомадева назвал Пранадхара, т. е. «опора жизни», а другого — Раджьядхара, т. е. «опора царства». И справедливо — без мастеровых никуда не денешься!

Случись плотнику оказаться одному на необитаемом острове — он населяет его механическими людьми. Грозит опасность — и он спасается от нее на построенном им самим воздушном корабле. И, как правило, торжествуют у Сомадевы герои, обладающие действенным, активным умом.

Но наряду с этим мы сталкиваемся и с немалым количеством рассказов, повестей, сказок, где действуют рок, судьба, которым подвержены все — и даже сами боги, за исключением, правда, Шивы. Судьба оказывается сильнее богов, и от нее спасения нет. Карма, учение о перерождениях души, о том, что судьба человека в данном рождении предопределена добрыми или дурными поступками, совершенными в прошлых рождениях, и что его нынешнее поведение воздействует на его грядущие рождения, весьма искусно используется Сомадевой в интересах построения сюжета. Именно это позволяет ему свободно передвигать своих героев во времени, из касты в касту, отца и сына в настоящем делать в прошлом братьями и т. д. И все же судьба судьбой, а человек у Сомадевы настойчиво хочет оказаться сильнее судьбы, сильнее предопределения — он хочет стать хозяином своей судьбы. Правда, на пути его желаний громоздятся традиционные верования, предрассудки, темные, не понятые еще им силы. Мудрый Нагарджуна, желавший сделать жизнь человека вечной, оказывается не в состоянии одолеть именно эти силы, обрекающие его на гибель. Особенно интересно и весьма неожиданно для произведения, созданного в XI в., что эти силы не витают где-то в потустороннем мире, а действуют, как правило, внутри человеческого общества.