Куявия - Юрий Никитин

Она сказала мертвым голосом:

– Ты меня уже потерял.

– Нет, пока ты здесь!

– Это только тело, – возразила она. – Тело, которое ты можешь насиловать. Ты сильнее меня, признаю. И, если не одолеешь, всегда можешь позвать на помощь стражников. Может быть, ты сумеешь даже… если долго будешь стараться, сумеешь заставить мое тело откликнуться. Но это только мое тело, дурак. А меня ты потерял.

Его лицо было страшным, из груди вырвалось тяжелое дыхание. Он поднял кулак, она подумала, что он ее сейчас ударит, но кулак разжался, ладонь с силой хлопнула по его колену.

– Ты со мной, – сказал он упрямо. – Ты принадлежишь мне.

– Ты можешь думать как хочешь, – возразила она с горечью. – Я буду принадлежать тебе, когда, будучи разлученная с тобой, вернусь к тебе по своей воле! Это и есть – принадлежать!

Ее голос чуточку дрогнул, она успела подумать, что проговорилась, ей втайне хотелось бы принадлежать так, чтобы из любой темницы, разметав ее, ринуться к нему, но, к счастью, занятый собой и своими терзаниями, он не заметил, как она на миг приоткрылась снова.

– Кто говорит о любви? – спросил он горько.

Она поперхнулась, сказала более ровным голосом:

– Ты прав, никто. Я была бы совсем сумасшедшей…

Она про себя договорила: «…раз все еще надеюсь, что ты меня поймешь», – и видела по лицу, что он договорил другое: «…если не попыталась бы в лагере врага не пустить в ход все воинские приемы». Но уговаривать, объяснять снова и снова чересчур унизительно. Она и так уже унизилась достаточно.

– Достаточно, – повторила вслух. – Я – пленница. Все.

– Ты – пленница, ты – почетная пленница, – добавил он.

– Не бывает почетных, – возразила она. – Плен всегда только позорный. Надень на меня оковы, куяв. Это поможет мне еще больше тебя возненавидеть.

Мне это очень нужно, добавила про себя.

Три дня Иггельд вообще не показывался в доме, а потом явился весь почерневший, в закопченных доспехах. Она видела, как он морщился, берег левую руку. На скуле пламенеет свежая ссадина, доспех посечен, глубокие зарубки на груди, а железо на плече изуродовано так, что видна пропитанная кровью повязка.

Он пробыл в доме не больше часа, за ним пришли лекари, увели почти насильно. Еще неделю не видела его, хотя, по слухам, уже оправился от ран и снова на драконе сражался с артанами. Все эти дни вздрагивала от шагов за дверью, прислушивалась с надеждой, а ночью едва дожидалась утра, чтобы спешить на кухню готовить еду, в надежде увидеть, как он сядет за стол, как будет иногда скользить по ней взглядом, стараясь, чтобы она этого не заметила. И она тоже будет стараться изо всех сил, чтобы не рассмотрел, как жадно за ним наблюдает.

Сегодня поздно вечером, так и не увидев его вообще, она вернулась в каморку, растянулась на жестком ложе и стала ждать, когда придет молчаливый Оследнюк и снимет с нее оковы, после чего за ним хлопнет дверь, прогремит задвигаемый с той стороны засов.

Все тело ныло, в душе горько и беспросветно. Она повернулась на бок, цепи громко звякнули.

– Да сколько я буду его ждать! – прошептала она в слезах. – Сколько?.. Я – человек, он этого не понимает. Все, кончено. Отныне и вовеки я перестаю его ждать…

Она отвернулась к стене, подогнула колени. Она уже начала проваливаться в сладкую полутьму, как дверь распахнулась с грохотом. В дверном проеме чернела, подсвеченная сзади, огромная фигура. Он постоял несколько мгновений, в ее каморке темно, только в узкое окошко проникает узкий луч лунного света. Блестка встрепенулась, сердце застучало в радостном ожидании. Если снова пригласит ее в постель, у нее не хватит духу отказаться…

Он встал на колени перед ее ложем, быстро и даже с суетливостью снял оковы, отбросил, как змею, в угол комнатки. Блестка не шевелилась, а он не встал, бережно снял с нее сапожки, так же осторожно опустил на пол рядом с ложем, вздохнул, начал подниматься, но вместо этого лишь прижался горячим лбом к ее ногам.

– Артанка, – донесся его хриплый голос, – что ты со мной делаешь?.. Я уже натыкаюсь на стены. Я прошу тебя, прими мир таким, какой он есть. Пойдем в мои покои, я хочу заснуть, обнимая тебя.

– Нет, – ответила она немного раньше, чем успела подумать.

– Артанка, – сказал он с угрозой. – Ты играешь с огнем. Я всегда считал себя овечкой, что любому зайчику уступит дорогу… но когда меня прижимали к стене, я зверел. Сейчас я вообще не знаю, что со мной, я готов на любую крайность…

– Ты видишь, – ответила она насмешливо, – как я вся дрожу.

– Артанка!

– Тебе есть что сказать, куяв?

– Я уже сказал, – ответил он сдавленным голосом.

– Я сказала тоже, – сказала она совсем тихо, хотя душа закричала громко и отчетливо, чтобы он ее не слушал, что она так не думает, это за нее говорит артанскость, а она сейчас совсем не артанка. – И ты меня слышал.

Она лежала на спине, так страшновато, чувствуешь себя совершенно беспомощной, а он медленно поднял голову, их взгляды встретились. Она смотрела с холодной ненавистью, причин много, он вздохнул, поднялся, постоял так, огромный, могучий и жалкий, как заблудившийся в темном лесу ребенок, снова вздохнул и, повернувшись, потащился к двери.

Не уходи, крикнула беззвучно. Ты нужен мне!.. Моя душа истосковалась по тебе, я ночами не сплю, вижу тебя, чувствую твои губы по всему телу, меня посещают странные сны, после которых даже днем к щекам приливает краска стыда. Не уходи, Иггельд, ты же должен чувствовать то же самое, что и я! Ведь было такое, было, что наши сердца стучали вместе, а души слились и была одна душа на двоих…

Он взялся за дверную ручку, остановился. Не уходи, вскрикнула она отчаянно, не шевеля губами. Спина Иггельда напряглась, будто боролся с собой. Блестка услышала прерывистый вздох, широкие плечи дрогнули, сгорбились, повернулся к ней, она поразилась выражению страдания на его лице.

Он снова покачнулся, словно дергала неведомая сила, но он боролся, противился, отпустил дверную ручку и сделал два шага к ней. Остановился, замер посреди комнаты, когда до жалкой постели артанки оставалось еще три шага.

– Я не могу, – ответил сдавленным голосом. – Наверное, у меня нет больше гордости… ты сокрушила меня, женщина. Но я все равно сделаю по-своему.

Она ахнула, он быстро шагнул к ней, словно перестал бороться с неведомой силой. Его рука с такой силой рванула на себя одеяло, что оно улетело к другой стене. В следующее мгновение он рухнул на колени и тут же навалился на нее. Блестка успела подогнуть ноги, от толчка Иггельд почти подлетел в воздух, но ринулся к ней снова.

Она вскочила и успела ударить его ногой. Метила в пах, но удар пришелся в бедро, от удара его развернуло, он вскрикнул, то ли от боли, то ли от ярости, ухватил за плечо, она вывернулась и нанесла сдвоенный удар ему в челюсть. Такими ударами замертво валила быков, но Иггельд только содрогнулся. Она ожидала, что колени его подогнутся, он мягко опустится на пол, но он всхрюкнул, тряхнул головой и ухватил в объятия.