Царица Пальмиры - Бертрис Смолл

— Ну что ж, — передумал Оппиан Лонгин, — есть некоторая вероятность того, что я увижу царевича сегодня вечером. Передай послание мне!

Адрия улыбнулась.

— Царица хочет, чтобы царевич Деметрий знал, — его брат Вабаллат вместе с женой вскоре уедут в Кирену. Если царевич Деметрий желает попрощаться с царем и с юной царицей, пусть он сегодня в полночь пройдет через тайную калитку в сад царицы. Они будут ждать его вместе с царицей. Но он не должен опаздывать, потому что вскоре после полуночи император вернется после трапезы и царица Зенобия должна составить ему компанию. Пожалуйста, передайте это царевичу, Оппиан Лонгин!

— Я все ему передам, — сказал Оппиан Лонгин, а потом, проявив неосторожное любопытство, спросил:

— Это правда, что царица спит с римским императором? Адрия презрительно рассмеялась.

— Для человека с таким инстинктом выживания, как у вас, Оппиан Лонгин, спрашивать о поступках царицы — слишком большая дерзость. Я сообщу своей хозяйке, что вы передадите царевичу ее послание.

И, сопровождаемая шорохом юбок, Адрия покинула дом Оппиана.

Они не были уверены, что он придет. Но за несколько минут до полуночи Зенобия, Ваба и Флавия ждали его возле тайной калитки. Именно Флавия первой услышала тихое царапание и отперла маленькую дверку, чтобы впустить царевича Деметрия.

— Брат! — тихо сказала она, целуя его в щеку.

— Флавия, цветок! — ответил он. При слабом свете горевших в саду факелов они смотрели друг на друга, а потом Деми произнес:

— Мама, Ваба, ну, как вы?

— У нас все хорошо, брат мой, но мы опасаемся за твою безопасность.

— Интересно, будешь ли ты чувствовать себя счастливым после года в Кирене? — сказал Деми.

— До тех пор, пока я жив, пока жива Флавия и наши дети, начиная с этого ребенка, еще будет надежда, Деми. Мама права. Почему ты так нетерпелив, брат мой? Поезжай вместе с мамой и Мавией а Рим. Мне нужно, чтобы ты был там и заботился о них.

— Заботиться о матери? — В его голосе слышалась горечь. — Мама не нуждается в заботе. Она прекрасно позаботится о себе сама, а пока это так, и Мавия будет в безопасности.

— Мне нужен надежный человек в Риме, который сможет время от времени привозить от нее письма, — умолял его Вабаллат. — А кому я смогу доверять больше, чем тебе, Деми?

— Я останусь в Пальмире. Пусть здесь будет хотя бы один из сыновей царя Одената!

— Но ведь если римляне захватят тебя в плен, ты будешь убит! А если поедешь с нами, Аврелиан дарует тебе жизнь, — сказала Зенобия.

— Здесь, в Пальмире, нет ни одного человека, который способен предать меня! — послышался горделивый ответ.

— Всегда найдется кто-нибудь, кто предаст тебя, мой юный дурачок! — нетерпеливо произнесла Зенобия. — Если не ради золота, то ради благосклонности римлян. Но припомни мои слова, Деми, кто-нибудь выдаст тебя, и это будет тот, от кого ты меньше всего этого ожидаешь.

Среди кустов послышался шорох, и появилась Адрия.

— Император только что вернулся, ваше величество. Он уже во внешнем дворе!

— Деметрий! — Голос Зенобии был страстным и умоляющим. — Прошу тебя, пожалуйста, сын мой, поедем с нами!

Она притянула его к себе, и он оказался лицом к лицу с ней При тусклом свете.

На короткое мгновение Деми смягчился.

— Мама, я должен остаться! — тихо произнес он. — До тех пор, пока я а Пальмире, у нашего народа есть надежда. Люди будут знать — мы не покинули их. Я твой сын, но я также и сын своего отца. Пожалуйста, постарайся понять меня!

— Ты бессмысленно пожертвуешь жизнь! — отрывистым голосом сказала она.

Где теперь ее сила? Вот чем еще она обязана римлянам! Долгое время она стояла в объятиях своего сына, переходя от гнева к отчаянию. Потом выпрямилась и сказала:

— Деметрий, царевич Пальмиры! Да будут с тобой боги, сын мой. Пусть они сохранят тебя целым и невредимым до тех пор, когда мы снова Встретимся!

Нагнув его голову, она поцеловала его в лоб.

— Прощай, сын мой!

— Прощай, мама! — ответил он.

Она долго смотрела на него, стараясь запечатлеть в памяти его лицо, потом повернулась и поспешила обратно во дворец.

— Ты ужасно обидел ее, — тихо сказал Ваба.

— Она перенесет это, брат.

Ваба понял, что урезонить младшего брата невозможно. Царь понимал — каждая минута, проведенная в саду Зенобии, приближала их к разоблачению. Поэтому он сказал:

— Мы должны идти, Деми. Мама благословила тебя, и я также даю тебе свое благословение. Я считаю, ты не прав, но твоя жертва — это великая жертва. Да будут с тобой боги, брат!

И он обнял брата в последний раз.

Флавия тоже обняла его и сказала своим нежным голоском:

— Пусть Марс защитит тебя, дорогой брат, а Афина даст тебе мудрость!

— Да пребудут боги также и с вами обоими! — тихо сказал Деми.

Он нежно поцеловал ее в губы, потом в последний раз отдал честь своему старшему брату, проскользнул через маленькую дверку в стене и растворился в темноте спящего города.

Они медленно закрыли дверку, заперли ее и осторожно вернули ключ на место. Потом Ваба и Флавия вместе вернулись во дворец.

Лежа в спальне Зенобии, император смотрел на нее снизу вверх.

— Ты грустна сегодня, богиня. Ты виделась со своим младшим сыном?

— Да, — ответила она.

— И он тверд в своем решении? Она кивнула.

— Тебе придется убить его, — произнесла Зенобия слабым голосом, и единственная слезинка скатилась по ее щеке.

Он нежно смахнул ее пальцем, протянул руки вверх и заключил ее в свои объятия.

— Возможно, мы схватим его прежде, чем он успеет натворить что-нибудь непростительное, богиня. Я отдам приказ, обещаю тебе!

— Как ты можешь быть одновременно и великодушным, и жестоким? — спросила она.

— Я не хочу заставлять тебя грустить, любимая. Я знаю, как больно тебе покидать Пальмиру и расставаться с семьей. Я понимаю все это и могу позволить себе проявить великодушие при данных обстоятельствах.

Тут она чуть было не расплакалась, но вместо этого вырвалась из его объятий, посмотрела ему в глаза и сказала:

— Благодарю тебя, римлянин, за твою доброту!

— Что ты за маленькая обманщица, богиня? — усмехнулся он. — Ну что ж, хорошо, не надо плакать у меня на шее, хотя в действительности в эту минуту тебе хочется именно этого. Я понимаю, что значит гордость.

Он снова притянул ее к себе, заключил в объятия и накрыл ее губы своими в почти нежном поцелуе, мягко покусывая дразнящими движениями.

— Ты, колдунья с серебристыми глазами! — нашептывал он ей. — Когда-нибудь ты всецело отдашься мне!

Царица благоразумно воздержалась от комментариев, закрыв глаза и, казалось, сдалась.