Повести - Петр Замойский

К нему направился Климов. Вырвал бумажку, быстро ее прочел, взглянул в нашу сторону, и даже не размахнувшись, коротко ударил солдата по лицу.

Но солдат лишь качнулся — крепок был. Качнувшись же, совершенно неожиданно, так же коротко бьет кулаком Климова. Климов выхватывает револьвер.

Григорий командует:

 — По корниловцу… — но не успел скомандовать, как два солдата подбежали. к Климову, схватили его и подняли.

Крики радости. Они бегут к нам, наши к ним. Встретились на середине межи, обнимаются.

От радости забыли про Климова. А его уже треплют свои отрядники. С него сорвали одежду. Он бледен, как холст.

Чей‑то голос певуче завел:

 — По корниловскому офи–ицер–ру–у…

 — Граби–ители!

 — …взво–о-д…

 — Ха–а-а–мы!

 — …пли!

33

Соня закрывает учебник и смотрит в окно. На улице темно, холодно. Идет мокрый снег. Временами ветер бросает снег на стекла, он тает, и со стекол льет.

И с меня льет пот. Не так‑то легко одолеть чужой язык, но Соня говорит, будто дело идет у нас быстро.

Дроби мы уже повторили, принимаемся за алгебру. Зима велика, атакуем и эту загадочную науку. С русским языком тоже у меня не все в порядке. Пишу почти правильно, а объяснить, на какие части делится предложение, не могу. Вот еиге эти глаголы. Одолей‑ка их!

 — Скажи, сколько глаголов и какие? — спрашивает Соня.

 — Черт их знает, сколько! Что‑то много.

 — Кто же так отвечает! Глагол — самая важная часть речи. Ну, ладно, на сегодня хватит.

 — А вам за науку вот, — и я подаю ей пакет.

Она вынимает из пакета лист бумаги, быстро пробегает и удивленно смотрит на меня.

 — Кто еще об этом знает?

 — Пока я да Григорий. Читайте вслух.

 — «Его высокому благородию, господину губернскому комиссару Временного правительства. Мы, трудовое крестьянство…»

 — Николай Гагарин, Денис Дерин и прочие.

 — «Мы, трудовое крестьянство, подаем вам жалобу на наш сельский комитет, в который засели большевики–нехристи Они подстрекнули крестьян, а те беззаконно отобрали наши земли — как отрубные участки, так и душевого надела с благоприобретенными у отдельных крестьян навечно, а также купленную в поземельном банке. Землю нашу поделили, засеяли, нам дали в общем дележе на едоков и посчитали нас землевладельцами, по ихнему, кулаки–мироеды. А какие мы мироеды? Еще отобрали от нас мельницы, просодранки, чесалки, увезли сельский инвентарь и часть рабочего скота. Землю же и инвентарь отняли даже у нашего духовного отца. Господин комиссар, у нас братья и сыны на фронте, землю и волю защищают, а тут прибежали которые с оружием да увечные и вот мутят народ, говоря так: «Скоро, как и царю, — конец правительству. Разницы нет, свергнем». И якобы власть в городах перейдет к фабричным, а в деревнях — к бедноте. Вот что говорят. Угомоните смуту и раздор среди крестьянства. Житья нам не стало. Боишься на улицу выйти И отрядов разумных солдат нет. Офицера убили, а никакого наказания. Что только делается на божьем свете? Имения разграбили, все разворовали, теперь за нас, бедных, принялись. Богом коленопреклоненно молим — заступитесь, разгоните, а мы поможем!»

 — Замечательно! — воскликнула Соня. — Кто им писал? Не старый ли писарь?

 — У него перо так не возьмет. Смотрите почерк.

 — Почерк? Да, да. Неужели он?

 — Отец Федор. Немножко изменил и под язык подделался, но грива поповская видна.

 — О себе он чуть–чуть намекнул.

 — Наверное, в синод подал. Читайте теперь с угла резолюцию. Первая от губернского комиссара: «Немедленно принять строгие меры, согласно приказа главнокомандующего от 8 сентября сего года». Приказ Керенского знаете? Три года тюрьмы.

 — Та–ак. От уездного в волостной: «Для срочного исполнения». Это чуть послабее… От волостного в сельский: «Для… обсуждения». Что?

 — Ничего, Соня. Обсудить нам велят. Отдать или подождать…

 — Что же вы решили?

 — Пусть пока полежит. Впрочем, с Григорием мы уже обсудили. Дайте мне перо.

Широко, жирно по всем резолюциям вывожу свою, от сельского комитета: «Отказать».

 — Глядите, Соня, хороший глагол? В каком он спряжении?

 — Глаголов тут много: приказательный, повелительный, обсудительный и еще ваш — отказательный. Но никому больше не отказывайте. Слыхали, драгуны свирепствуют? Могут заявиться. Они нашему селу знакомы.

 — Забыл рассказать. Сабуренкова в Кучках мужики поколотили. Арендные деньги назад потребовали, а он на них: «Во–он!» Ну, мужики и прописали по его окаянной шее. Говорят, в Бекетовку сбежал. Там тоже у него имение. Книгу прочитали?

 — Хорошая. Начала уже Бебеля «Женщина и социализм».

Дома, едва я переступил порог, мать с затаенной радостью сообщила:

 — Слыхал? У батюшки нынче ночью свинью украли. Мавра прибегала. Говорят, стену проломали, забрались, зарезали и утащили.

 — Ловко. На кого грешат?

 — Дезентиры, слышь, больше некому.

 — У попа свиней хватит.

 — Ох, Петька, гляди! Ходишь ты вот так, кокнут и тебя.

 — Да что ты, мать, нетто я боров? У меня вот, — хлопаю по карману, — семизарядный.

Васька уже проснулся, смотрит на меня, смеется.

 — Ты что щеришь зубы? — спрашиваю его.

 — Вроде. рановато ты вставать начал, — и подмигивает.

 — Вон у попа свинью сперли на десять пудов. Не ты ли случайно?

 — А не мешало бы свининки с картошечкой поджарить.

 — Губа у тебя не дура. Э–э, ты что же чуб теперь не крутишь?

 — Зачем он мне?

 — Без чуба Марфуша любить не станет.

Брат покосился на мать, снова подмигнул мне.

 — Такого парня, как я? Любая — на выбор.

 — Ну, Васька, теперь я тебя не только не понимаю, а просто диву даюсь: мой ли это брат?

 — Твой. А Григорий все еще не приехал? — вдруг перебил он.

 — Пока нет.

Матрос уже третий день з городе. Там городской комитет созвал первую уездную конференцию коммунистов.

Выйдя из избы Павла, я услышал страшные крики на улице. Скоро примешался звон в печные заслоны, в косы, в ведра. Что такое? Мы с Павлом направились в конец улицы. Народ, обгоняя нас, бежал туда.

 — Воров пымали.

 — Бью–ут! — донеслось до нас.

Побежали и мы. От церкви навстречу нам двигалась огромная толпа людей. Впереди процессии метались ребятишки, за ними — несколько женщин с заслонами, ведрами и одна с косой. Все они отчаянно кричали, звонили, били в ведра.

 — Черт побери, Павел, дело дрянь! Омотри!

Свирепость проснулась вдруг в этих людях.

 — Воров слови–или! Свинью палили!.. — складно кричал кто‑то.

Позади женщин происходило что‑то страшное. Кого‑то толкали, кто‑то падал, поднимался, снова били.

Увидев нас, к нам быстро подбежала Степанида, жена сапожника.

 — Вашего друга поймали–и! Плюху! Ворищу–у!

 — Павел, надо за Филей послать. Пахнет не побоями, а убийством.

Палагина давно собирались хоть на чем‑нибудь поймать, но он был осторожен. Он — вор, прославленный на всю округу. В одиночку боялись его, но теперь,. когда поймали, обрадовались. А тут еще слухи о расправах, о самосудах над такими.

В толпе ребят я увидел своего брата Никольку и послал его за Филей. На звон в ведра и заслоны, на громкий крик и свист народ стекался со всех улиц села. Толпа повернула на церковную площадь. Против дома священника остановились.

 — Бей окаянны–ых! — пронзительно взвизгнула женщина.

 — Сто–ой! — еще громче завопил мужик. — Пущай в последний раз богу помолятся.

Воров толкнули, они упали, ткнулись в мерзлую землю.

 — Прости–и-те… христа–а… рра–а-а… — кричал Илья голосом, полным смертного ужаса.

 — Павел, вырвем их… Убьют!

Мы направились в самую середину, в свалку, где над головами воров уже вздымались колья. Илья увидел меня, и какая‑то тень надежды блеснула в его глазах. Он даже хотел что‑то крикнуть, но в это время его снова сшибли с ног.

 — Товарищи–и! — во всю мочь заорал я и выхватил наган. — Товарищи, отста–ави–ить!

Только некоторые, посмотрев на меня, отошли, остальные и внимания не обращали. Я дал выстрел вверх. Многих это отрезвило, они отступили. Теперь смотрели на нас с Павлушкой. Смотрели злобно. Кто‑то предупредил нас:

 — Вы… лучше отойдите.

И тут же подхватили:

 — Да, да, в сторонку.

 — Не заступайтесь за них.

 — Собакам и смерть будет собачья!

 — Товарищи! — снова прокричал я. — Вы что же, убить их вздумали?

 — Беспременно.

 — Людей убивать комитет не даст!

 — Куда же их?

 — В город. Там комиссар…

 — Эге, комиссар! Сам комиссаров не признает, а нам велит?

 — Не у комиссаров они воруют, у нас.

Пока мы спорили, Илья и Палагин встали. Илья опустил голову. Палагин уставился на церковь.