Психопомп - Александр Иосифович Нежный
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Все последующие дни стали для него пыткой. Никогда он не ездил с телохранителем, а теперь без него не садился в машину и с ним же приезжал на Николину Гору; службе безопасности велел каждое утро осматривать все автомобили компании и усилить охрану офиса, а своим айтишникам – нарыть все мыслимое и немыслимое об «Иртыше» и его директоре. Жизнь вдруг оказалась такой уязвимой, что ему стало страшно. Однажды приснился господин Сухоруков, Володя, который своими короткими железными пальцами сдавливал ему горло. Карандин стал задыхаться, крикнул, проснулся и обнаружил, что лежит, уткнувшись в подушку. Заснуть он не смог и до утра ворочался с бока на бок и с тяжелым сердцем думал, что Володя так просто от него не отстанет. Отдать ему половину? Но все его существо противилось этому. Бандит, сволочь, наглец, как у него язык повернулся потребовать такое! Или сказать, вот тебе миллион и катись с ним. Он таких денег никогда не видел. Нет, обреченно думал Карандин. Не отцепится. А если, прикидывал он, все-таки подключить ментов? Был у него в министерстве кое-чем ему обязанный генерал. Однако он наверняка спросит, почему этот бандит пришел именно к тебе? И почему он так уверен, что ты отдашь ему половину? Не говорить же ему, что двадцать лет назад глубокой ночью я открыл Володе дверь, и он вошел и убил моего отца. Кого просить о защите? Бога? Он зашептал в темноту, Боже, спаси меня от врага моего. Бог не замедлил с ответом. Ты сам злодей. Не обращайся ко Мне с просьбой, ты, нераскаявшийся отцеубийца. Но почему, Боже мой?! Я двадцать лет этим моим несчастьем мучаюсь. Я раскаиваюсь. Ты слышишь – я раскаиваюсь. Лицемер! От кого ты думаешь скрыть свои тайные помыслы? В знак раскаяния отчего бы тебе не отдать все, чем владеешь, неимущему народу? Больным детям? Старикам, в унизительной бедности доживающим свой век? Я жертвую! – горячо воскликнул Карандин. Церквям, больницам, детскому хоспису – я много жертвую! Ты жертвуешь малую долю своего богатства. Это не жертва раскаявшегося убийцы; это игра в милосердие. Взгляни на себя: не ты ли говорил незваному гостю, что, не случись преступления умышленного убийства, ты так и остался бы никому не известным чиновником? Это ли подлинное раскаяние? Это ли смирение, с которым преступник признается в совершенном злодействе? Это ли вопль души, изнемогающей под тяжестью греха? Ты однажды был в церкви у раба Моего Даниила, увидевшего черное пятно на твоей совести. Ты убежал от него; ты не нашел в себе сил разодрать одежды, пасть на колени и вскричать – согрешил я перед Небом убийством отца моего. Карандин понял, что Бог палец о палец не ударит, чтобы защитить его от Володи. Ему, должно быть, уже не по силам. Возможно, раньше Он и спасал кого-нибудь, но теперь Он едва слышит поднимающийся к Небесам стон. Что там за шум какой-то, недовольно спрашивает Он у ангелов. Интересно, что они Ему отвечают. Наверное, не говорят правды, чтобы не расстраивать старика. Да кого ты просишь, со злобой подумал он. Россию не спас от советской власти; евреев – от Холокоста; детей Беслана – от гибели. Хотя, с другой стороны, не всех же евреев убили и сожгли; и порядочных русских можно еще встретить; и о детях Беслана когда-нибудь истлеет память, и люди, легкомысленные существа, примутся жить, как прежде, – до новых потрясений сердца. В этом мире так быстро забывают. Мысли мешались. Ведь это не Бог ему отвечал; это он сам отвечал своей страдающей тени. Но погоди. К чему страхи? Собственно, кто он такой, этот Володя? Обыкновенный бандит. Отчего же он внушает мне ужас? Наверное, оттого, что я до сих пор живу в кромешном мраке той ночи. Другого объяснения нет. Нечего бояться. Но тут он вспомнил Толю Кавказского, и ему стало нехорошо. Часы отца. Однако, в конце концов, часы можно было найти, украсть, купить в комиссионном, выиграть в бильярд, в очко или во что они там играют – и затем придумать историю о сыне, заплатившем за убийство отца. Он представил суд, судью – почему-то с лицом желудочного больного, время от времени глотающего
