Миры Филипа Фармера. Т. 6. В тела свои разбросанные вернитесь. Сказочный пароход - Филип Фармер

— А как зовут вашего основателя? — спросил Сэм. — Или вы этого не можете сказать? Неужели его имя открывается только посвященным?

— Никто не знает, как его зовут, — ответил Геринг. — И, честно говоря, нам это совершенно неинтересно. Сам он называл себя Виро или в переводе с эсперанто — Человеком. По-латински это звучало бы как Вир. В своем кругу мы называем его La Fondinto — Основателем, или La Viro — Человеком.

— Вы когда-нибудь встречались с ним?

— Нет. Но я знал двух людей, которые видели его. Один из них жил в той стране, где Ла Виро произнес свою первую проповедь — ровно через семь дней после беседы с посредником Древних.

— Но определение «La Viro» относится только к мужчине, верно?

— Да, конечно!

Сэм глубоко вздохнул и облегченно сказал:

— Вы сняли большую тяжесть с моего сердца. Если бы вашим основателем оказалась миссис Мэри Бейкер-Эдди[72], меня бы скрутило от хохота и я мог бы умереть.

— Почему?

— Слишком долго рассказывать, — с усмешкой ответил Сэм. — Когда-то я написал о ней книгу, и теперь при нашей встрече она без колебаний сдерет с меня скальп — можете в этом не сомневаться. Как бы там ни было, ваши мрачные и таинственные объяснения напомнили мне эту милую и экстравагантную особу.

— Наше учение основывается на физических явлениях, и даже Ка, при правильном рассмотрении, не выходит за границы материальной реальности. Мы верим, что только наука — великая наука Древних — могла воскресить людей из праха, разрушив оковы небытия. За исключением веры в Бога, вы не найдете в наших доктринах ничего сверхъестественного. Все объясняется наукой и развитой технологией.

— Прямо как религия Мэри Бейкер-Эдди, правда? — спросил Сэм.

— Извините, но я не знаю ее.

— Так как же нам добиться спасения?

— Через любовь. А это, естественно, предполагает, что мы отказываемся от насилия — даже в целях самообороны. Мы верим, что истинная любовь возможна лишь при достижении трансцендентального состояния, которое приходит в процессе самопознания. Именно для этого нам и дается мечтательная резинка. Но люди злоупотребляют ею, как наркотиком, ибо привыкли злоупотреблять во всех своих делах.

— А вы сами обрели эту истинную любовь — что бы она там ни означала?

— Пока еще нет. Но я к ней обязательно приду.

— С помощью мечтательной резинки?

— Не только. Хотя она тоже помогает. Но помимо этого вы должны действовать — нести людям слово Истины и страдать за веру. Вы должны смирить свою ненависть и возлюбить людей.

— Так почему вы выступаете против моего парохода? Неужели только из-за того, что мы не разбиваем себе в молитвах лбы, а развиваем ту технологию, о которой вы так восхищенно говорили?

— Ваша цель не ведет к добру. Я прошу вас, посмотрите вокруг! Во имя чего вы опустошили страну и ввергли людей в искус алчности? На руках у них кровь, а в мыслях — предательство. Их души вопиют, утопая в ненависти и злобе! Так во имя чего все эти убийства, муки и слезы? Неужели только из-за того, что вам, Сэм Клеменс, захотелось получить новую игрушку — гигантский металлический пароход, колеса которого будет вращать электричество. Вы говорите о нем, как о чуде технологии, а я называю его кораблем глупцов! Допустим, вы поплывете к истокам Реки. Допустим, вы даже туда доберетесь. А что потом? Что вы будете делать дальше? Опомнитесь, мой друг! Опомнитесь! Ибо пора уже плыть к истокам своей души!

— Не надо судить о вещах, которых вы не знаете, — мрачно ответил Сэм.

Его убежденность куда-то испарилась, и перед глазами возникло видение: дьявол, присевший во тьме у изголовья постели, нашептывал ему в уши свои злокозненные речи. Но кто-то же шептал их и в ухо основателя церкви. И тут еще надо посмотреть, не по замыслу ли дьявола появился этот Второй Шанс. Его Таинственный Незнакомец назвался другом людей и сказал, что «дьяволами» являлись другие этики.

Впрочем, дьявол и должен был сказать что-то подобное этому.

— Неужели мои слова вообще не коснулись вашего сердца? — спросил Геринг.

Сэм шутливо похлопал ладонью по груди, прислушался и разочарованно покачал головой.

— До сердца еще не дошли, — сообщил он. — Но вот кишки мне уже от них скрутило!

Геринг стиснул кулаки и поджал губы.

— Осторожно, мой друг. Вы можете растерять свою любовь, — сказал Клеменс и двинулся прочь.

Маленькая победа не улучшила его настроения. Кроме того, у него действительно заболел живот. Сэма всегда мутило от непробиваемого ханжества — даже когда он мог над ним вволю посмеяться.

Глава 21

И вот наступил следующий день. Сэм Клеменс и Иоанн Безземельный спорили все утро. Наконец, устав взывать к рассудку и осторожности, Сэм не выдержал и закричал:

— Мы не можем допустить, чтобы Хакинг перекрыл нам поставку бокситов! Я не позволю остановить строительство парохода! Вы же делаете все, чтобы вызвать войну между нами и Душевным Городом! Это опасный путь, ваше величество!

Сэм шагал взад и вперед по комнате, сопровождая каждое слово взмахом большой сигары. Иоанн сидел в кресле, облокотившись о круглый стол, который стоял в центре недавно отстроенной «рулевой рубки». Джо Миллер устроился в углу на массивном табурете, сделанном специально для него. Закскромб, огромный монгол из палеолита, замер в выжидательной позе позади Иоанна.

Клеменс остановился и оперся кулаками о дубовую столешницу. Пригнувшись вперед и прикусив сигару в уголке рта, он нахмурил густые брови и сердито произнес:

— Вы уступили однажды, подписав в Раннимиде Великую хартию вольностей. Это был единственный порядочный поступок, совершенный вами за время правления — хотя, по словам некоторых историков, вы и тогда держали пальцы скрещенными. Так вот, пришла пора еще раз раскрыть карты, ваше величество. Если вы не извинитесь перед Абдуллой, я созову экстренное заседание Совета и поставлю вопрос о вашем пребывании на посту консула!

Иоанн смотрел на него почти минуту. Его усмешка превратилась в злобную гримасу.

— Меня не пугают ваши угрозы. Однако они лишний раз доказывают, что вы скорее ввергнете страну в гражданскую войну, чем пойдете на штурм Душевного Города. Я не понимаю этого безумия, но здравомыслящему человеку всегда нелегко осмысливать неразумные поступки. Поэтому во избежание бед я принесу свои извинения. Почему бы и нет? Короля лишь возвеличивает снисходительность к черни. А слова — они и есть слова. Пустое сотрясание воздуха.

Иоанн встал и, не прощаясь, вышел. Его огромный телохранитель последовал за ним.