Военные мемуары - Единство 1942-1944 - Шарль Голль

При условии - что ею будут управлять, а это исключает существование какой-либо власти параллельно с моей. Железо накалилось. Я кую его. Утром 28 августа я вызываю к себе двадцать главных руководителей парижских партизан, чтобы познакомиться с ними, поздравить их и поставить в известность о том, что я намерен влить внутренние силы в ряды регулярной армии. Затем входят генеральные секретари, которые ясно дают понять, что ждут указаний только от меня и моих министров. Затем я принимаю членов Бюро Национального Совета Сопротивления. Эти люди находятся во власти двух чувств, которые я воспринимаю по-разному. Они гордятся тем, что совершили, - и тут я всецело на их стороне. А кое-кто питает тайные замыслы относительно руководства государством - и с этим я не могу примириться. Хотя народная демонстрация 26 августа окончательно выявила приоритет генерала де Голля, есть люди, которые еще лелеют план создания автономной власти, существующей параллельно с ним и не зависящей от него, намереваясь превратить Национальный Совет Сопротивления в постоянный орган, контролирующий действия правительства, поручить "КОМАК'у" руководство военными силами Сопротивления, выделив из рядов последних так называемую "патриотическую" милицию, которая будет действовать от имени "народа" в определенном смысле этого слова. Больше того, Совет уже принял "программу Национального Совета Сопротивления", где перечислены мероприятия, которые следует осуществить во всех областях, - программа эта предназначалась для того, чтобы непрерывно размахивать ею перед носом исполнительного органа.

Признавая и высоко оценивая ту роль, которую мои собеседники сыграли в борьбе, я нисколько, однако, не скрываю моих намерений относительно них. С той минуты, как Париж вырван из рук противника, Национальный Совет Сопротивления вписывается в славную летопись истории освобождения, но не имеет больше никаких оснований для существования в качестве действенного органа. Всю ответственность за дальнейшее принимает на себя правительство. Я, конечно, включу в его состав того или иного из членов Совета. Но в таком случае этим последним придется отказаться от всякой солидарности с каким-либо органом, кроме кабинета министров. Зато я предполагаю влить Совет в Консультативную ассамблею, которая прибудет из Алжира и должна быть расширена. Что касается внутренних сил, то они являются частью французской армии. По мере выхода их из подполья военное министерство будет брать на учет личный состав и оружие партизан. "КОМАК" должен прекратить свое существование. Общественный порядок будет поддерживаться полицией и жандармерией, которым в случае необходимости придут на помощь гарнизонные войска. Милиция больше не нужна. Она должна быть распущена. Я зачитываю моим собеседникам подписанный мною приказ о включении внутренних сил в регулярные войска; в соответствии с этим на генерала Кенига, военного губернатора, возлагается ответственность за проведение необходимых мероприятий в Париже.

Выслушав высказывания членов Бюро, - одни из них покоряются, другие страстно возражают, - я заканчиваю совещание. Вывод, к которому я пришел, заставляет меня предполагать, что кое-кто еще попытается сыграть на недопонимании или недоговоренности, чтобы сохранить в своем распоряжении как можно больше вооруженных людей, что придется еще прибегнуть к официальным мерам, преодолеть трения, обеспечить выполнение приказов, прежде чем, наконец, установится власть правительства. Я хочу, чтобы путь к этому был освобожден как можно скорее.

И этому отныне будут способствовать американцы. Генерал Эйзенхауэр наносит мне визит. Мы поздравляем друг друга со счастливым окончанием событий в Париже. Я не скрываю от него, однако, что мне была крайне неприятна позиция, занятая Джероу в тот момент, когда я, вступив в свою собственную столицу, хочу овладеть положением. Я довожу до сведения главнокомандующего, что по причинам, связанным с моральным состоянием населения, и, следовательно, в интересах установления настоящего порядка я еще на несколько дней оставлю в своем ведении 2-ю бронетанковую дивизию. Эйзенхауэр говорит, что намерен обосноваться со своей ставкой в Версале. Я одобряю его решение: мне кажется правильным, что он не хочет останавливаться в Париже, и разумным, что он решил устроиться вблизи от города. Мы прощаемся, и от имени французского правительства я выражаю этому великодушному и умному военачальнику союзников наше уважение, доверие и признательность. Вскоре после этого американцы, ни с кем не посоветовавшись, опубликовали коммюнике, согласно которому военное командование, в соответствии с достигнутой договоренностью, якобы передало французской администрации свои полномочия. Естественно, что никаких полномочий союзники не передавали, поскольку нельзя передать то, чем никогда не обладал и не пользовался. Но честолюбие президента, должно быть, предъявляло тут свои требования, тем более что в Соединенных Штатах начинается предвыборная кампания и что через полтора месяца всеобщее голосование будет решать судьбу Франклина Рузвельта.

С наступлением вечера я узнаю о последнем поступке маршала как "главы государства". Жюэн приносит мне письмо от адмирала Офана, бывшего министра Виши. К письму приложен меморандум, в котором адмирал ставит меня в известность о миссии, полученной им от маршала и формулированной в двух секретных документах. Первым из этих документов является так называемый "конституционный" акт от 27 сентября 1943, уполномочивающий коллегию из семи членов выполнять обязанности "главы государства" в случае, если маршал сам не сможет их выполнять. Второй, датированный 11 августа 1944, уполномочивает адмирала Офана "в случае необходимости вступить от имени маршала в контакт с генералом де Голлем, чтобы в момент освобождения территории страны избрать такой курс для французской политики, который помешал бы возникновению гражданской войны и примирил между собой все народы доброй воли". Если Офан не сможет с ним связаться, маршал "доверяет ему поступать так, как он сочтет наиболее целесообразным для интересов родины". Но только, добавляет он, "йри условии, что будет соблюден принцип законности, носителем которого я являюсь".

В своем письме адмирал сообщал мне, что 20 августа, узнав, что немцы увезли маршала, он тотчас попытался созвать "коллегию". Но двое из указанных ее членов - Вейган и Бутилье - оказались арестованными и содержатся в Германии; еще один Леон Ноэль, посол Франции, уже четыре года находящийся в рядах Сопротивления, - официально отказался принять участие в подобной комбинации; еще двое других - Порше, вице-председатель Государственного совета, и Гидель, ректор Парижского университета, - просто не приехали. Видя, что никто не явился, кроме него и Кау, генерального прокурора кассационного суда, Офан решил, что "коллегия" отжила свой век, не успев родиться, и что отныне он является "главным душеприказчиком законных полномочий маршала". Он просит меня их принять.