Накануне и в дни испытаний - Владимир Новиков

С наркомами он вел себя как человек, который не считался, кто к кому должен приехать. Вместе с Дмитрием Федоровичем в своем или в его кабинете обсуждал текущие и перспективные планы, чтобы затем обратиться в ГКО или Ставку. Иногда что-то не получалось. К примеру, новую пушку разрабатывали с расчетом на пять тысяч выстрелов, а она была надежна до четырех тысяч, дальше нет-нет и случалась поломка какой-либо детали, менялась точность стрельбы и т. д. Новая пушка очень нужна армии, а вот не тянула до заданной живучести. Тогда, собрав конструкторов и выслушав их, решили просить правительство дать согласие на приемку и поставку пушек в войска с указанием живучести в четыре тысячи выстрелов, но с обязательством добиться пяти тысяч выстрелов в течение последующих четырех-пяти месяцев.

Совместно с Д. Ф. Устиновым и представителями Госплана СССР начальник ГАУ готовил решения по росту выпуска вооружения и боеприпасов. Готовил не один день, а сидел, как и все, до изнеможения.

Я часто ездил к Николаю Дмитриевичу, чтобы, например, получить его разрешение удлинить срок испытаний пулеметов или автоматов либо представить опытный образец несколько позднее. Нарком, как правило, не любил говорить с ГАУ о каких-либо оттяжках или поблажках.

- Сам затягиваешь дело, сам и хлопочи, - обычно заявлял он.

Случаи такие были, конечно, редкими и не всегда по нашей вине, но встречались с Яковлевым мы. Однако так просто не поедешь к нему. Я не знал человека, который бы был так занят в войну, как начальник ГАУ. Поэтому всегда просишь наркома:

- Дмитрий Федорович, позвони Николаю Дмитриевичу, чтобы меня принял.

Звонит:

- Николай Дмитриевич, прими Владимира Николаевича, есть вопрос, который без вас решить не можем.

Обычно Яковлев спрашивал:

- До завтра терпит?

Если вопрос терпел, он просил:

- Тогда пусть приезжает завтра к одиннадцати утра, в это время сверху меньше треплют.

Заходишь к этому среднего роста, лысоватому, с большими умными глазами и приветливой улыбкой человеку в генеральской, а в последующем маршальской форме и немного робеешь. Но Николай Дмитриевич сразу упрощал обстановку:

- Ну как, Владимир Николаевич, отодвигать что-нибудь будем или придвигать?

Скажешь:

- Николай Дмитриевич, с пулеметом Горюнова до шести тысяч выстрелов еще не дошли. Сейчас надежно держим четыре тысячи. Дайте месяц срока - доведем.

- Давайте условимся так, - отвечает, - даю вам полтора месяца, но чтобы в следующий раз встречались уже по другому вопросу, а не по этому. Как?

- Спасибо, Николай Дмитриевич.

Дальше поинтересуется, как идут остальные дела в стрелковом и авиационном вооружении. Обязательно спросит:

- Дома все в порядке?

Всегда от него веяло какой-то человеческой теплотой. Уходишь - как будто поговорил с хорошим другом и товарищем.

Он в нас верил. И мы в него верили. Знали, что начальник ГАУ, если надо, и твою вину возьмет на себя, а тебя под удар не поставит. Он весь был как бы пронизан духом товарищества. Это ему, конечно, не мешало нажимать на нас, когда было надо. В таких случаях звонил сам:

- Владимир Николаевич, увеличивай выпуск винтовок. Еще три недели жду, а потом на тебя твоему же наркому нажалуюсь.

Как говорят, разобьешься в доску, а через три недели необходимое количество винтовок дашь.

Встречи с Николаем Дмитриевичем Яковлевым были не только нужны, но и полезны нам еще в том, что он ориентировал нас в обстановке, говорил о предстоящих делах на фронте, объяснял, почему нельзя сбавлять производство вооружения, которого, как мы со временем стали чувствовать, вполне хватает.

Вспоминаю одну из встреч с Николаем Дмитриевичем уже во второй половине войны.

- Теперь наша армия наступает, вроде бы потери в вооружении должны быть поменьше, - заметил я. - Не считаю новых и новейших образцов, которые мы обязаны создавать при любых условиях, но вы нажимаете и на те виды оружия, которые мы долгое время даем уже в огромных количествах.

Улыбнувшись, Николай Дмитриевич ответил примерно следующее. Каждая новая операция, которая гарантированно должна заканчиваться успешно, начинается с артиллерийской подготовки и обработки расположения врага самолетами, а затем сопровождается и артиллерийским наступлением. Надо, чтобы наши потери в людях были как можно меньше. Вот и ведем огневой вал от переднего края обороны врага до его глубинных районов, не давая врагу подбросить подкрепления, а иногда и отрезая путь к отступлению. А ведь только на одну операцию расходуются десятки тысяч вагонов с боеприпасами. Это напряжение должны выдерживать и пушки, пулеметы, другое оружие.

Верно. В битву за Берлин мы бросили столько боевой техники, вооружения и боеприпасов, сколько ни в какое другое сражение. Наше превосходство оказалось так значительно, что враг не выдержал и двух недель боев, хотя обладал еще большим количеством живой силы и техники, равным почти армии вторжения, что была брошена на нашу страну в начале войны. Кто-то тогда сказал: "Бедные пушки, и как это они все выдерживают".

Николай Дмитриевич Яковлев заслуживает как военачальник и как личность большого уважения. Он проделал в войну громадную и исключительно важную работу и помог создать необходимые условия для успешной деятельности важнейших отраслей оборонной промышленности. И после войны он был на высоте положения. Помимо того что Н. Д. Яковлев сделал в войну, он еще написал хорошую книгу, которую назвал "Об артиллерии и немного о себе". О себе он действительно написал немного, что свидетельствовало об исключительной его личной скромности. Зато была большая взыскательность автора к себе. Николай Дмитриевич не скрывал и своих ошибок, просчетов.

"Не могу не отметить такого прискорбного факта, что наши войска были довольно плохо обеспечены таким, например, оружием, каким являлся у немцев фаустпатрон, - пишет Н. Д. Яковлев. - А ведь он прекрасно зарекомендовал себя в противотанковой борьбе. Буду самокритичен: ГАУ, а следовательно, и я, как его начальник, не проявили должной настойчивости, чтобы доказать боевую ценность подобного рода противотанковых средств".

И далее он излагает, как в 1942 году у нас появилась так называемая шомпольная граната. Дальность стрельбы ее была невелика, да и точнасть попадания невысокой. Однако именно в этой гранате нужно было увидеть то направление, которое при соответствующей доработке могло привести к созданию мощного противотанкового средства. Однако весь ход обсуждений, проходивших в Ставке едва ли не с первых недель войны, сводился к скорейшему созданию прежде всего противотанковых ружей. Осенью 1941 года было принято решение в кратчайшие сроки наладить производство трофейного 7,92-мм немецкого противотанкового ружья. И это было сделано, несмотря на труднейшее положение в нашей промышленности.