Суд времени. Выпуски № 01-11 - Сергей Кургинян

Сванидзе: Нет, я Вам не задаю вопрос.

Кургинян: А это что такое тогда?

Сванидзе: Это не вопрос.

Кургинян: А что это?

Сванидзе: Это замечание суда. Прошу Вас, продолжайте дискуссию.

Кургинян: Нет, я Вам сейчас отвечу. Либо Вы мне заткнете рот, либо я отвечаю.

Сванидзе: Сергей Ервандович, Вам не нужно мне отвечать, я Вам не задаю вопрос. Поэтому мне не нужен ответ. Я Вас прошу задавать вопрос свидетелю.

Кургинян: Нет. Вам не нужен, а мне нужен. Вы мне запрещаете его дать?

Сванидзе: Хорошо, ответьте.

Кургинян: Так вот я Вам отвечаю.

Сванидзе: Я слушаю.

Кургинян: С моей точки зрения, Французская революция с точки зрения политического института лидерства и исторической компаративистики имеет такое же отношение к Февральской революции, и даже большее, чем сравнение колхозов и реформы земли в 1917 году. Это моя точка зрения и она ничем не отличается от Вашей.

Теперь дальше. (Сенину — прим. стен.) Вы согласны с тем, что это элементарное правило исторической компаративистики, иначе мы понять ничего не сможем?

Сванидзе: Я прошу употреблять слова, которые понятны аудитории.

Кургинян: Компаративистика есть историческое сравнение эпох. Я адресуюсь здесь к историкам, которые понимают, о чем я говорю.

Сванидзе: Но нас слушают многомиллионная аудитория, поэтому…

Кургинян: (Сенину — прим. стен.) И поэтому я хочу спросить Вас…

Сванидзе: …если можно, употребляя сложные слова, поясняйте.

Кургинян: …я хочу спросить Вас — Вы понимаете, что мой вопрос более чем правомочен? Вы вправе на него не отвечать, но тогда Вы должны сказать, что вопрос некорректен и объяснить почему.

Сванидзе: Александр Сергеевич, прошу Вас.

Кургинян: Александр Сергеевич Сенин.

Сенин: Я Вам могу очень много рассказать, как Керенский дирижировал и все пели Марсельезу, понимаете? И как решили сохранить трехцветный флаг бывшей Российской империи, потому что он похож на Францию. Дело ведь сейчас в другом, совсем в другом. Чем Вам не нравится лицо Павла Николаевича Милюкова, допустим? Или Александра Ивановича Гучкова? Ну, понимаете, зачем уж мы так будем сравнивать события?

Кургинян: Вы меня спрашиваете?

Сенин: Я отвечаю.

Сванидзе: Это риторический вопрос.

Сенин: Понимаете, да? Допустим, это риторический вопрос. Я еще раз хочу сказать, что вначале, вначале, были одни представления, да, и у кадетов — конституционна монархия по британскому образцу — все это так. События стали очень сильно меняться. И лучшие кадетские юристы, которые готовили и Положение о выборах в Учредительное собрание, и готовили законодательные проекты к будущему Учредительному собранию, так?

Сванидзе: Добавляю ее 10 секунд.

Сенин: Они в результате пришли к чему? К президентской власти, к сильной президентской власти президента, которого должно было избрать Учредительное собрание. А я потом сравнил их проект с основными законами Российской империи — один к одному.

Кургинян: Время, время, время.

Сенин: Понимаете, это октябрь. Они должны были как раз 25 октября в своем кругу обсуждать этот проект. Он был написан и был опубликован. Понимаете? Что изменилось за эти 7–8 месяцев? Сильная президентская, почти монархическая власть. Те же самые люди.

Кургинян: Тут важно сказать. Изменилось то, что одни сделали — французы, а другие мечтали — февралисты. Вот и все.

Сванидзе: Спасибо. Прошу Вас, сторона защиты, Сергей Ервандович, Ваш тезис, Ваш свидетель.

Кургинян: Пожалуйста, выведите доказательство.

Сванидзе: Пожалуйста, доказательство защиты.

Материалы по делу.

Из статьи «О настроении рабочих Прохоровской мануфактуры»: «Два вопроса сейчас волнуют рабочих: вопрос о хлебе и о войне. Хлебный вопрос стоит очень остро, дети у многих отосланы в деревню, но и взрослым не хватает хлеба… Что касается войны, то ясно чувствуется, как гибельно ее продолжение, но в то же время пока не видят способа ее окончания, что создает тяжелое недоумение. Вообще чувствуется жажда выхода из настоящего положения, разочарование в том, что до сих пор так мало достигнуто. Это заставляет обращаться к тем партиям, которые еще не были у власти и обещают выход…Пусть большевики возьмут власть в свои руки, может быть, они, действительно, найдут выход».

«Известия Московского Совета рабочих депутатов», 26 сентября 1917 г.

Кургинян: Вот смотрите, есть кредит доверия, как полный стакан, через 2 месяца становится половиной, надо успеть что-то сделать, пока есть кредит доверия. Успеть сделать, пока есть кредит доверия. Дальше (выпивает стакан — прим. стен.) — всё!

Потом болтать уже поздно. Всё! Всё — тушите свет!

Так вот, я хочу спросить еще одного эксперта, Павла Петровича Марченя, кандидата исторических наук, доцента.

Павел Петрович, Вы, как эксперт, поддерживаете эту точку зрения?

Павел Марченя — кандидат исторических наук, доцент.

Марченя: Я хотел бы сказать, что у нас так повелось, что те политические силы, которые оказываются в истории неудачниками, с точки зрения суда времени, и их реформы оказываются провальными, они, как правило, сетуют либо на то, что им не хватило времени, — вот дайте нам 20 лет, или там 30 и так далее, или год. И сетуют на то, что им помешал собственный народ, который их не понял, недооценил, который вот, ну, оказался недостаточно хорош для их идей. Вот с этой точки зрения, очевидно, что перед судом времени победителями оказываются те, кто действует адекватно именно своему времени и своему народу. И напомню всем присутствующим, что от февраля к октябрю 1917 года реально было 4 политических силы. Кадеты — они, собственно говоря, не имели ничего общего ни с народом, ни с народным понимаем свободы…

Сванидзе: Полминуты у вас.

Марченя: …Да …Все их ценности оказываются в вопиющем антирезонансе с народом. Меньшевики, которые считали себя мозгом революционной демократии, — они объявляли все русское азиатчиной, говорили о том, что пока не пришло их время, что российская история еще не смолола той муки, из которой можно выпечь пшеничный пирог социализма…

Сванидзе: 10 секунд добавляю Вам и все.

Марченя: …И, наконец, эсеры, — вся сила которых была в лозунге «Земля и воля», но которые фактически от выполнения этого лозунга отказались и начали пытаться разрабатывать вот эту самую «совершенную в мире конституцию».

Сванидзе: Спасибо. Пожалуйста, сторона обвинения может задать вопрос свидетелю защиты.

Млечин: Павел Петрович, скажите, пожалуйста, не дело ли тут в методах — вот тебе нужно открыть дверь, у тебя есть связка ключей, и ты начинаешь методично подбирать… Ну пока подберешь — скучно. Взял ногой выбил дверь и вошел. Вошел, конечно, но дверь в щепки. Нет ли здесь, когда мы говорим о том, как действовало Временное правительство и как поступили потом большевики, вот этой вот разницы в методах?

Марченя: Когда горит ваш дом, вы не будете подбирать ключи — вы выбьете дверь. И в этой ситуации те силы, которых вот Вы защищаете, они фактически повели себя просто как оппозиция. Они забыли, что они пришли к власти. Они действительно повели себя временщики. В этом смысле Временное правительстве оказалось таким коллективным Лжедмитрием. А судьба Лжедмитрия в истории известна.

Млечин: Нет ли ощущения, что огонь-то загорелся после того, как выбили дверь? И лампу уронили, керосин растекся — не большевики ли подожгли этот дом? До того еще не горело.

Марченя: Хотел бы напомнить… Хотел бы напомнить уважаемому Леониду Михайловичу и всем присутствующим, что к Февральской революции большевики не имеют вообще никакого отношения. Самодержавие уничтожили, историческую монархию уничтожили не большевики. А именно эти силы, которых Вы вот так…

Млечин: Нет, с этим все согласны. Нет, вот еще…

Марченя: …От имени которых Вы выступаете.

Млечин: Да. Свергли монархию, открыли возможность некоторую, вместо того, чтобы воспользоваться возможностями этими, взяли дом-то и подожгли. И потом вот так вот на пепелище-то и жили лет 70. Нет?

Кургинян: 300!

Марченя: У меня такого ощущения нет.

Млечин: Благодарю Вас.

Сванидзе: Спасибо. Очевидно, что одним сегодняшним днем наши слушания ограничены быть не могут. Завтра мы продолжим наши слушания. Будет второй день слушаний на эту тему.