Операция «Молот». Операция «Гадюка-3» - Уолтер Уэйджер

— Я идиот, болван, сентиментальный сопливый идиот!

— Сядьте, мистер Веллингтон, — наставительно заметил Стивенс. — Мы добудем для вас фотографии этих людей. Вы сможете их использовать завтра. За вами остается право на эксклюзивное интервью и на получение Пулитцеровской премии — послезавтра!

— Я делаю это не ради вас. Просто я терпеть не могу этого прожженного лгуна Колдуэлла и ненавижу, когда меня используют!

Он не стал упоминать о жене и детях, гордец!

— Винс, принеси мистеру Веллингтону все, что ему нужно, — попросил президент.

Бономи встал и быстро пошел к двери.

— Вы и в самом деле готовы были отпустить меня на все четыре стороны? — спросил журналист.

— Я не собирался, — ответил Бономи.

Он распахнул дверь и указал пальцем на двух вооруженных адъютантов.

— Они были готовы взять вас под белы руки.

— А если бы не смогли?

Бономи отвел полу кителя и кивнул на пистолет за поясом.

— Матерь Божья! — прошептал Грассер.

— Это я уже слышал. Да, я бы выстрелил в него — ранил бы, но не убил.

— Я был прав, — сказал Веллингтон. — Вы настоящий гад!

— Нет, просто сентиментальный патриот вроде вас.

— Не судите генерала Бономи слишком строго, — попросил президент.

— Почему же?

Стивенс забарабанил пальцами по столу и не сразу ответил.

— Ну, пожалуй, мне стоит вам кое в чем признаться. Там дальше по коридору стоят четыре агента секретной службы: я попросил их перехватить вас на выходе.

Веллингтон простер указательный палец в сторону президентского стола.

— И вы тоже гад порядочный, мистер президент!

— Мне казалось, вы это знали до того, как вошли в этот кабинет, не так ли?

Веллингтон кивнул.

— Да, знал — но не верил, — нехотя признался он.

И начал задавать новые вопросы относительно ситуации на «Гадюке-3».

31

В два часа государственный секретарь объявил официальную позицию США по Берлину с теми певучими новоанглийскими интонациями, какими и славился Артур Рендрю Гросвинор.

— Чудесно! — сказал в половине Третьего Рэй Гумбинер.

— Это обнадеживает, это по-государственному! — изрек западногерманский посол в 14.40.

— Лживые измышления! — сетовало «Московское радио» час спустя.

Немецкий дипломат и советский комментатор высказали суждение по поводу заявления Гросвинора, но Гумбинер отреагировал на известие, что президент Стивенс отбыл с военно-воздушной базы Эндрюс в штаб Стратегического авиационного командования вблизи Омахи. Замечательно. Тонко. Стивенсу и не понадобилось делать резкое заявления, ибо его инспекционный вояж в штаб САК, в сердце ядерных сил сдерживания США, все говорило само за себя. Соединенные Штаты никому не угрожали, но Стивенс ясно давал понять, что больше он никому не позволит навязывать себе чужие правила игры.

— Он просто гений! — заявил Гумбинер заместителю председателя партии.

— Он просто идиот! — сказал Делл, обращаясь к Фалко.

— Президент США — идиот? Да как такое можно говорить, даже если он и впрямь идиот?

— Ох, — вздохнул бывший майор, осторожно проводя пальцами по перевязанному затылку. — Ну и боль… А он идиот, если думает, что мы ему после вчерашнего поверим.

— Как твоя голова? — поинтересовался наемный убийца.

— Буду жить… Вилли, ты мастер по перевязке, и мне бы надо тебя особо поблагодарить. Кажется, я этого не сделал?

— Нет, но я не обижаюсь.

— И мы тебе обязаны за твою бдительность, за то, что ты успел перехватить Харви у двери.

— Бессознательный рефлекс. Я услышал шум, увидел его, навел на него ствол и нажал на крючок. Что тут особенно такого гениального?

— Гениального, ничего, но польза есть.

Пауэлл отмахнулся от комплимента.

— Ну вот, это меня и характеризует, — ответил уныло бывший сержант. — Не шибко умный, но полезный.

Продолжать этот разговор смысла не было, ибо Виллибой Пауэлл все еще, упрямо и открыто, вел свою партизанскую войну.

— А где Хокси? — спросил Делл.

Фэлко махнул рукой в направлении туннеля.

Хокси сидел в конце туннеля на полу около массивной стальной двери и молился над трупом.

— Он старается спасти душу Шонбахера, — догадался Пауэлл.

Наемный убийца тихо рассмеялся.

— Разве он не знает, что у толстяка Харви и души-то не было, — съязвил Фэлко. — Он был просто глупым и самовлюбленным слюнтяем, ни души, ни храбрости.

— А ты как думаешь, была у него душа? — спросил Делл у чернокожего.

— Не знаю. Что-то я ни разу не слышал, чтобы он пел.

Штука была не Бог весть какая веселая, но во всяком случае это был добрый знак, что Виллибой Пауэлл еще не полностью разучился смеяться.

— Я считаю, что у Харви была душа, — заявил майор. — Возможно, несчастная и истерзанная душа, но душа была, если, конечно, она есть, эта душа.

— Мне-то казалось, души тебя мало волнуют, — заметил Пауэлл.

— А я и сам не знаю. Но я этого, между прочим, не утверждаю. Я только сказал, что если душа есть, то старик Харви ее имел.

— Если так, то, может, она есть даже и у Лоуренса Делла?

— Вряд ли… но все возможно. Эй, а ты у нас философ, Вилли! Я и не думал, что ты философ, или ты просто пытаешься меня подколоть?

Пауэлл улыбнулся.

— Нет, зачем мне? — уклончиво заметил он. — Нет, я просто пытаюсь в тебе получше разобраться.

— И как успехи?

— Пока похвастаться нечем, но кое-какие проблески уже есть.

— Я бы не стал тратить усилия на такую ерунду, — посоветовал Делл, — поскольку завтра в это же время мы уже должны быть в Перу и, насколько я понимаю, еще через десять минут мы расстанемся навсегда.

— Ты все еще думаешь, что они вывалят бабки? — спросил Фэлко.

— Я уверен в этом. Я точно знаю. Я верю!

— Всей душой? — поинтересовался Пауэлл.

— Всей, если она у меня есть.

Один из раненых пленных издал стон, и Делл понес два стаканчика воды в спальный отсек.

— Знаешь, а ты, оказывается, не такой хладнокровный сукин сын, каким я тебя раньше считал, — заявил Пауэлл бывшему офицеру САК.

— Знаешь, а я ведь и о тебе так же думаю.

— Но это не значит, что ты мне нравишься, — предупредил Пауэлл.

Делл напоил обоих пленных.

— Не страшно, Вилли, я и не надеялся на это.

Потом Фэлко начал болтать про Перу, про антиамериканский настрой тамошнего революционного правительства, которое не допустит выдворения из страны беглецов и обеспечит им там развеселую жизнь.

— Одежа из ателье, красотки, шампанское… — мечтал он.

— Там пьют какую-то дрянь под названием писко, — заметил Делл. — Что-то вроде текилы. Не знаю, много ли шампанского ты найдешь в Лиме.

Но Фэлко не был обескуражен.

— Человек, имея в кармане один миллион двести пятьдесят тысяч американских долларов наличными, может достать шампанское где угодно, — уверенно проговорил он. — Меня, по правде сказать, проблема выпивки сейчас не волнует. Покоя мне не дает президент и те войска, что шастают у нас над головой.

— Стивенс заплатит, — твердо сказал Делл, — если только армейские не уговорят его согласиться на очередной штурм.

— А что если они сыграют с нами злую штуку? Пристрелят, когда мы вылезем наружу.

— Жеребчик, на такое мог бы пойти какой-нибудь генералишка-хитрован. Так бы поступил сенатор Колдуэлл, но до января ему не видать президентского кресла. Мне кажется, нынешний президент достаточно старомоден, чтобы держать данное им слово. Иначе говоря, я готов поспорить, что у Стивенса есть душа.

— Опять это мерзкое словечко! — пошутил Пауэлл.

Хокси запел псалом, скандируя строчки громким гнусавым голосом, дабы облегчить путешествие, в которое Харви Шонбахер так поспешно отправился.

— Неужели надо обязательно так завывать? — поморщился Фэлко.

Делл и Пауэлл кивнули.

Вне всякого сомнения, Хокси надо было обязательно так завывать, и отвлекать его от этого религиозного ритуала было крайне опасно. Наемный убийца принял это бессловесное объяснение, пожав плечами, и принялся наблюдать за перемещениями войск по монитору телеперископа. День выдался солнечным и ясным, и фигурки людей и бронетехника на экране были видны очень отчетливо. Камера, впрочем не засекла танки «М-60», ибо они заняли исходную позицию на расстоянии более трехсот ярдов от караулки. Вокруг базы теперь активность была куда меньше, чем накануне вечером. Все ждали слова президента.

Одним из тех, кто ждал его с нетерпением, был генерал Мартин Маккензи, который стоял неподвижно у кромки бетонного поля в Оффатте и смотрел на приземлившийся самолет «ВВС-1». Другой большой самолет, «Боинг-707», зафрахтованный службой освещения предвыборной кампании Стивенса, бежал по параллельной посадочной полосе метрах в ста позади президентского лайнера. Как только он остановился, подвезли трапы, и тучи фоторепортеров и журналистов высыпали на полосу запечатлеть прибытие президента на базу. Главкомстратав не обращал на них внимания, точнее, обращал меньше внимания, чем обычно — ибо его теперь интересовало только решение Стивенса относительно «Гадюки-3».