Европа перед катастрофой. 1890-1914 - Барбара Такман

Философам либерализма с такой же болью и скорбью приходилось признавать, что принцип laissez-faire, стержень кредо либералов, не действует. Он породил много зла: потогонные схемы труда, безработицу, нищету, и либерализм, не готовый согласиться с фабианской идеей государственного вмешательства, оказался бессилен решать эти проблемы. За три года пребывания у власти правительство либералов, получившее самый большой мандат доверия за всю историю партии, не справилось с возложенной на них в 1906 году миссией. В 1910 году численность бастующих была самой высокой с 1893 года. «Мы начали постепенно лишаться доверия» рабочих, признавался Холдейн, и «это становится все более очевидным фактом». Дж. А. Гобсон и Л. Т. Хобхаус, экономические и нравственные идеологи социального планирования, пришли к выводу, что адекватно не ведут себя ни человек, ни общество. В книге «Кризис либерализма», опубликованной в 1909 году, Гобсон написал: если либерализм не трансформируется и не будет играть более позитивную роль, то «он обречен на такую же импотенцию, какой заболели либералы в большинстве континентальных стран».

Хобхауса и ряд других исследователей заинтересовало странное нежелание человека вести себя рационально ради собственного же блага. Вызывали беспокойство низкий уровень политического реагирования масс, тяга людей к сенсационной прессе и новый феномен массовой увлеченности зрелищными видами спорта. Идея Анри Бергсона о том, что человеком движет некая сила, которую он назвал élan vital, побудила новую науку социальную психологию заняться изучением роли эмоций и инстинктов в человеческом поведении. В 1904 году Хобхаус опубликовал книгу «Демократия и реакция», признанную одним из самых оригинальных и авторитетных в Англии исследований влияния психических процессов на общественно-политическую деятельность. Преподаватель и член совета Оксфорда, ради более глубокого исследования рабочего движения поменявший профессуру на журналистику в «Манчестер гардиан», сделал вывод: у обычного человека «нет времени для того, чтобы думать, и он не станет думать, если у него появится время для этого». Его мнение каждодневно подтверждалось «популярными газетенками и воплями их разносчиков-мальчишек… К этой новой публике, заполнившей улицы и трамваи, было бессмысленно обращаться в надежде услышать голос разума».

Именно эта публика кричала «пигтейл!», и стадное поведение внезапно начали признавать как реально существующее. «Колумбом», открывшим этот феномен, был хирург Уилфред Троттер. Он дал этому явлению определение и статус предмета научного исследования, завершив свое первое путешествие в область социологии красноречиво пессимистическими выводами. Приятель отзывался о нем как об «очень спокойном человеке», интересовавшемся не только социологией, но также философией и литературой. В 1908 году Троттеру было тридцать шесть лет, но через тридцать лет его назовут «самым выдающимся хирургом страны». «Форма головы и лица придавала ему академический вид, который моментально разрушался обаятельной и искренней улыбкой». В двух эссе о «Стадном инстинкте», опубликованных в 1908 и 1909 годах журналом «Социологическое обозрение», он доказал, что социальное поведение человека направляется из тех самых темных и зловещих глубин подсознания, открытие которых ознаменовало завершение Викторианской эпохи. Троттер считал подсознание глубинной силой, «не обладающей индивидуальностью, волей и самоконтролем». Она – «иррациональна, подражательна, труслива, жестока… и внушаема». Поскольку человеку свойственно врожденное стремление к групповому одобрению, он становится жертвой действия этой иррациональной силы и подвержен стадному реагированию. В отличие от Кропоткина, отмечавшего во «Взаимопомощи» благодетельность стадного инстинкта, Троттер считал его опасным по причине бессознательности и иррациональности действия. «Нетрудно представить себе, – писал он в заключение, – как велика вероятность того, что человек в конце концов окажется еще одним неудачным экспериментом природы».

Стадному инстинкту в 1908 году посвящались еще два исследования: «Социальная психология» Уильяма Макдугла и «Человеческая природа в политике» Грэхема Уоллеса. Вся жизнедеятельность Уоллеса была направлена на создание главного труда – «Великое общество», который будет опубликован в 1914 году. После Шоу и супругов Вебб он был четвертым в фабианской хунте, пока не вышел из нее в знак протеста против поддержки фабианцами тарифной реформы. Член совета Лондонского графства, председатель Лондонского школьного совета, основатель и профессор политологии Лондонской школы экономики Уоллес, по его же собственному определению, был «мыслителем в действии». По описанию Уэллса, он был «довольно неряшливым и отчасти педантичным человеком с благородной душой». Профессор носил усы, пенсне, читал лекции медленно и вычурно, но они получались у него «проницательными и вдохновенными». Один из студентов, Дж. Д. Х. Коул, вообще назвал его лекции «самыми интересными и поучительными». В исследовании «Человеческая природа в политике» Уоллес описал свидетельства, подтверждающие, что человек не действует в соответствии с рациональными предположениями. Он выражал и надежду на то, что новые методы психологии и социологии дадут ответ на вопрос: сможет ли поведение человечества стать более просвещенным и разумным во имя собственного благополучия?

Уоллес не желал признать дарвинизм, фактически призывавший примириться и согласиться с неизбежностью естественной агрессивности человеческой природы, обрекавшей человечество на беспощадную борьбу, являющуюся необходимым условием прогресса. Однако он предвидел: если не обуздать иррациональность, то страны неминуемо втянутся в империалистические войны и будут воевать до тех пор, пока не останутся на земле только Англия и Германия или Америка и Китай, а после «военно-морского Армагеддона в Тихом океане уцелеет лишь одна держава», и обитатели земного шара, численность которых сократится вдвое, начнут все сначала. Этот процесс, похоже, уже зарождается, «Германия и мы уверенно идем навстречу ужасам войны» только потому, что, создав нацию и империю, «мы посвятили им все наши симпатии и помыслы».

Законопроект о бюджете на 1909 год, предложенный Ллойдом Джорджем, оказался «бикфордовым шнуром», по словам одного из участников, сознательно подожженным, чтобы эра либералов всегда казалась «беспрецедентно сварливой и некомфортной»72. Авторитет партии падал, и ее лидеры понимали, что без душераздирающей проблемы они проиграют на следующих выборах. Люди уже подсчитывали, писал Гардинер, «сколько мест либералы потеряют».

Как канцлер казначейства, Ллойд Джордж должен был обеспечить в 1909 году дополнительный доход в размере 16 000 000 фунтов стерлингов, одна треть которых предназначалась для восьми дредноутов, обещанных правительством, а две трети – для исполнения закона о пенсиях по старости. Он намеревался получить эти деньги, запустив программу налогообложения богатых, которая, не будучи необоснованной и конфискационной, должна была все-таки возмутить лордов, вынудить их отвергнуть ее и тем самым создать конфликт между пэрами и народом. Планировалось постепенное повышение подоходного налога с 9 пенсов до 1 шиллинга 2 пенсов с каждого фунта стерлингов и взимание дополнительно 6 пенсов с доходов выше 5000 фунтов стерлингов. (Когда либералы впервые подняли подоходный налог до 11 пенсов с фунта стерлингов, как вспоминала потом дочь герцога Рутландского, «мы все подумали, что папа умрет 73; он выглядел мертвенно-бледным».) Согласно новому бюджету, до максимальных 10 процентов возрастал налог на наследство поместий стоимостью 200 000 фунтов стерлингов и более. Ко всему этому добавлялся налог на автомобили и бензин, что в то время задевало интересы только очень богатых людей, а также на табак и алкоголь. Атака на последний продукт оказалась политической ошибкой.

Но ни одна из этих мер не вызвала такую бурю негодования, какую спровоцировали налог в размере одной пятой «повышенной стоимости» на земли, проданные или переданные по наследству, а также ежегодный налог в размере полпенса с фунта стерлингов стоимости необработанной земли и прав на минеральные ресурсы. Весь землевладельческий класс поднялся на дыбы, что, собственно, и ожидалось. Земельные положения требовали регистрации и оценки собственности, а для землевладельца это означало непременный визит бейлифа, то есть посягательство государства на частную собственность. Ллойд Джордж высмеивал своих оппонентов и обращался к народу в духе плача Марка Антония над ранами Юлия Цезаря. Обозначая врага общим понятием «герцоги» и обращаясь к четырехтысячной рабочей аудитории, собравшейся в Лаймхаусе лондонского Ист-Энда 74, он говорил: «Полностью снаряженный герцог стоит нам столько же, сколько содержание двух дредноутов… вселяет такой же ужас и живет дольше». Когда правительству понадобились деньги для оплаты дредноутов, «мы пустили по кругу шляпу среди рабочих, куда они бросали свои медяки». А когда «премьер-министр и я постучались в двери Белгравии» и «попросили великих лендлордов поделиться и помочь вызволить старых шахтеров из работного дома, они сказали нам «нате полпенса», спустили на нас собак, чей лай вы слышите каждый день… Тяжело думать о том, что рабочий и в старости должен терпеть тернии нищеты. Мы хотим предложить ему другую жизнь, более легкую и достойную».