Судьба - Николай Гаврилович Золотарёв-Якутский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Плутоватые глаза гостьи остановились на Майе:
— Вот вы бы подошли?
Майя замахала руками:
— Что вы, у меня одеть нечего. В таком же виде я не пойду.
Гостья кокетливо повела глазами, словно перед ней была не бедная прачка, а молодой купчиха с толстой мошной, и сказала, что этой беде легко помочь — у хозяина все предусмотрено, для официанток он велел сшить нарядные платья из дорогой материи.
После колебаний Майя согласилась — ей не хотелось упустить случая заработать столько денег. У Семенчика не во что было обуться, да и на ней все поизносилось.
Женщина из дома Общественного собрания опять пришла к Майе на третий день и повела ее к первому в Бодайбо портному.
Портной, пожилой богообразный еврей с вкрадчивыми движениями и мягким голосом, долго снимал с Майи мерку и, когда кончил, сказал, что с такими классически правильными формами тела он встречается впервые в жизни. Не было у него еще такой заказчицы, которая в такой бы степени отвечала самому высокому требованию красоты. Платье, сшитое на Майю, было бы впору Венере. Портной удивленно качал головой, зачем-то перемерял у нее бюст и сказал:
— Хорошо! Очень хорошо.
В это время у ворот послышался звон колокольцев. Из кареты вышел богато одетый мужчина лет под пятьдесят и, скрипя лакированными сапогами, вошел в дом к портному.
Портной побежал навстречу богатому гостю, рассыпаясь в любезных словах:
— Господин Шалаев, что же вы вчера не приехали? Ваша одежда для столь торжественного случая готова. Не желаете ли померить?
Портной и заказчик скрылись в другой комнате. Перегородка была тонкая, и Майя слышала, как портной говорил:
— Самый последний покрой!.. Превосходно, господин Шалаев! Помните, Наполеон Бонапарт говорил: «За хорошо сшитый костюм я готов отдать половину империи». За эту работу ему пришлось бы отдать обе половины. Ну, скажите, разве я неправ?
В ответ заказчик забасил:
— Недурно. Нет, недурно!..
— Ой, господин Шалаев, — скромничал портной, — смотрите не перехвалите меня. Вы всегда так ужасно меня хвалите! Хвалите, хвалите, мне даже неловко.
Шалаев вышел довольный. Портной сыпал похвалы:
— На вас легко и приятно шить, господин Шалаев, никаких отклонений. Вы подобно вот этой красавице. — Он показал глазами на Майю. — Обратите внимание на размер бюста, как у античной аристократки.
Шалаев обратил внимание на Майю. Женщина, которая пришла вместе с ней к портному, краснея, сказала:
— Первая бодайбинская красавица. Я ее уговорила прислуживать на приеме.
— Что ж, уговор дороже, денег, — не спуская с Майи цепких, колючих глаз, сказал Шалаев. И, перейдя на якутский язык, спросил — Якутка?
— Якутка, — ответила Майя.
— Я тоже почти якут. Родился в деревне Маган, вырос среди якутов, хотя мать и отец у меня русские.
Прием был назначен на субботу. Майя в течение оставшихся двух дней не переставала терзаться и раскаиваться, что она согласилась прислуживать на банкете. Перед ней неотступно стоял осуждающий взгляд Федора, полный укоризны. Ей казалось, что теперь этот взгляд будет преследовать ее до конца жизни.
Мачинский купец Шалаев еще только начинал обживать свой новый дом в Бодайбо. Вечером в субботу Майя робко постучала в дверь с черного входа, как было велено. Дверь не сразу открыли, и Майя хотела было бежать, чтобы уже не вернуться сюда. И она бы убежала, если бы дверь не распахнулась и на пороге не появилась знакомая женщина, которая опекала ее у портного.
Женщина встретила ее улыбкой:
— Это ты пришла? Входи. А я уже хотела посылать за тобой.
Они прошли на второй этаж, в большую пустую комнату. В ней еще пахло свежими сосновыми стружками. Там уже было пять молодых женщин. Они переодевались. Среди женщин была одна еврейка. Майе бросились в глаза ее длинные ресницы, большие карие немного удивленные глаза и сочный чуть великоватый рот с ровными жемчужными зубами. Она, никого не замечая, сняла с себя всю одежду, подошла к зеркалу и стала поглаживать себе грудь, бедра.
— Купец идет! — припугнула ее какая-то женщина.
Еврейка, продолжая глядеть в зеркало, томно сказала:
— Так ведь он стар, девочки. Он ужасно стар, — и вздохнула.
Женщина из дома Общественного собрания — ее назначили кельнером — помогла Майе переодеться, протянула ей дорогой браслет и золотой медальон.
Майя, видя, что никто не примеряет ни браслетов, ни медальонов, отстранила руку кельнерши:
— Что вы, господь с вами!..
— Хозяин велел тебя так нарядить, — громко, чтобы все слышали, сказала кельнерша и надела ей на руку браслет, на шею — медальон.
Женщины окружили. Майю, стали шумно восторгаться.
— Девочка, — нараспев сказала еврейка, — солнце по сравнению с тобой померкло. Ты — сплошное очарование!..
Еврейка, сказав это, не покривила душой: Майя действительно была прекрасна в этом наряде. И ей очень шли драгоценные украшения.
Разодетых женщин повели к купцу на смотрины. Тот был доволен.
— Хороши, — басил он, откровенно разглядывая женщин, словно лошадок, — до чего же хороши! Вот бы мне гарем такой. Но нельзя — соблюдаю великий пост, — и он захохотал, довольный собственной остротой.
Одна из женщин, невысокая, изящная, зеленоглазая, с обольстительными ямочками на щеках, ответила:
— Мы тоже постимся, Иван Иваныч.
— Ох, бедняжка, — посочувствовал ей Шалаев и ущипнул ее за бок. — Одни мослы.
— Из-за этого всю жизнь страдаю, — стреляя гляделками, сказала зеленоглазая.
Купец притянул ее к себе:
— Приходи ко мне, когда все кончится. У меня еще не было такой хрупкой.
Зеленоглазая показала ему язык:
— Дашь тыщу рублей, приду.
— Ого! — вырвалось у купца.
— Я за пятьсот согласна, — тоном шутки сказала еврейка.
Купец подмигнул женщинам:
— Охотники сегодня найдутся и за пятьсот и за тыщу. Здесь вам не Париж. Это в Париже баб, как поганых грибов в ненастье, полно, а в Бодайбо красивая женщина — редкость. — Он посмотрел при этом на Майю, которая настороженно глядела на купца. Лицо ее покрылось красными пятнами. — Так что, дорогие дамочки, не дешевить, — продолжал купец. — Чтобы всю жизнь помнили, как гуляли у Шалаева. Нетерпеливых тащите в тот конец коридора. Там три двери.
— Я вам покажу, — сказал кельнерша.
— Это если кто пожелает на ходу… — Купец засмеялся. — Завтра у всех вас денег будет!..
— А я должна уйти домой, — дрожа всем телом, сказала Майя.
Кельнерша положила ей на плечо руку:
— Ты пойдешь домой.
— Сейчас меня отпустите, сию минуту!..
Купец попросил, чтобы все вышли, кроме Майи и кельнерши.
Когда женщины вышли, Шалаев сказал:
— Тебя, Майя, никто пальцем не тронет. Для этого я велел тебе надеть украшения, чтобы
