Как далеко до завтрашнего дня… Свободные размышления 1917–1993. Вехи-2000. Заметки о русской интеллигенции кануна нового века - Никита Николаевич Моисеев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Одним словом, на первых порах значительная часть «интеллигентщины» очень неплохо устроилась.
Но в конечном итоге судьба большинства представителей этого слоя интеллигенции оказалась трагичной. Увлечение левыми идеями и верная служба большевикам еще не были охранными грамотами. Более того, связи с троцкистами, эсерами и другими левыми течениями были немаловажной причиной почти поголовного уничтожения этой группы людей. Но это случилось гораздо позднее, уже в конце 20-х и в 30-е годы, когда шло утверждение сталинской диктатуры.
Судьба основной массы интеллигенции была совершенно иной.
Уже в первые послеоктябрьские годы значительная часть научно-технической интеллигенции эмигрировала. Это были прежде всего многообещающие и активно работающие специалисты, которые не видели перспектив для своей профессиональной деятельности в новой послереволюционной России. Определенную роль играли, конечно, и идеологические соображения, да и просто невозможность принять новый порядок жизни. Своей эмиграцией Россия сделала Западу грандиозный подарок. Я уже упоминал имена Сикорского и Зворыкина. Еще раз напомню их деяния.
Игорь Иванович Сикорский – создатель первого многомоторного самолета. Но, может быть, еще большая заслуга этого выдающегося конструктора – создание первых вертолетов (вспомним, что один из них был куплен Советским Союзом для Хрущева). Другой не менее значимый подарок Америке сделал Владимир Кузьмич Зворыкин – изобретатель телевизионной аппаратуры и создатель первой телевещательной компании. И это лишь пара бесценных даров, которые сделало рабоче-крестьянское государство своему непримиримому врагу – капитализму. А сколько их всего было!
Но основной поток эмиграции квалифицированных кадров начался позднее – во второй половине 20-х годов, когда советская власть начала «выталкивать» за рубеж представителей интеллигенции. Это было целенаправленным предательством.
В конце 50-х годов мне довелось беседовать в Париже с Александром Бенуа за год или два до его кончины. Мы встретились на приеме в Фонтенбло, где хранителем музея состоял некто Розанов, один из родственников знаменитого философа Василия Розанова. Речь шла о вкладе русских художников во французское искусство: мне не нравилась роспись Гранд Опера, сделанная Шагалом, о чем я и упомянул вслух. Неожиданно Бенуа, с которым я не был знаком, заметил, что он тоже не в восторге от этой росписи. Завязался разговор. Когда я немного осмелел, то позволил себе задать знаменитому мэтру бестактный вопрос о том, почему он, директор Эрмитажа, решился уехать в эмиграцию. Ответ был для меня совершенно неожиданным: «Я не эмигрант, Советское правительство просто не дало мне обратной визы». Дело в том, что в те начальные годы советской власти человек, уезжавший за рубеж в командировку, должен был получать в советском представительстве разрешение на возвращение к себе на Родину! Бенуа просто не пустили обратно домой – его вытолкнули из страны.
Нечто подобное произошло и в моей семье.
Однажды мой дед Сергей Васильевич Моисеев получил приглашение фирмы «Вестингауз» занять положение технического консультанта (или советника) фирмы. Аналогичная бумага пришла и в НКПС (Народный комиссариат путей сообщения), где дед занимал довольно престижный пост председателя финансово-контрольной комиссии. В один из вечеров – это было, вероятно, году в 1926-м или 1927-м – дед вернулся с заседания коллегии НКПС в очень тяжелом настроении и за обедом прочел бумагу, которую привез с собой. В ней значилось буквально следующее: «Коллегия рассмотрела предложение фирмы «Вестингауз» и рекомендует Моисееву С. В. принять предложение фирмы и выехать в Америку для постоянного жительства со всей семьей». Последние слова были подчеркнуты.
Дед отказался от предложения фирмы и произнес фразу, которая стала девизом всей моей жизни: «Большевики приходят и уходят, а Россия остается. Надо работать!».
Это были последние годы нэпа, когда Советская Россия набирала силу. Нелишне вспомнить, что Советский Союз был единственной европейской державой, которая по всем показателям производства вышла на довоенный уровень, а деревня никогда так хорошо не жила, как в эти поздненэповские годы.
План ГОЭЛРО увлек русскую техническую интеллигенцию, и она начала работать. И как работать! Но, как это ни грустно, и по этой интеллигенции, работавшей на благо собственной страны и совершенно непротестной по образу своего мышления и действий, тоже прокатился каток сталинских репрессий. Какая-то часть была предана своим правительством и изгнана из страны во второй половине 20-х годов. Я помню разговоры за вечерним столом: такие-то уезжают, а завтра вот такие и т. д. И уезжали с горечью, со слезами, в полной уверенности, что смогут вернуться домой через год-другой! Кто знал, что это отъезд на всю жизнь!
Затем начались всякие «процессы»: шахтинское дело, суд над «Промпартией»[1] и так далее. Но все же русская интеллигенция сохранилась – эстафета была передана.
Передача эстафеты
Следует говорить о передаче традиций только русской «работающей» интеллигенции, ибо судьба «интеллигентщины», которой посвящен сборник «Вехи», достаточно очевидна. Она шла работать в ЧК, в номенклатуру, и определенная ее часть ушла в ГУЛАГ. Но это было позднее. Никаких традиций она не сохранила (да и не создала), и ее следы теряются уже в начале 30-х годов. О ней просто забыли.
Интересно, что она снова возродилась во времена хрущевской оттепели. Я называю ее «кухонной интеллигентщиной», ибо вместо полулегальных кружков возникали группы людей, довольно регулярно собиравшиеся на квартирах. На базе подобных собраний, происходивших, как правило, на кухнях, и возникло знаменитое диссидентское движение, сыгравшее далеко не положительную роль в судьбах нашей страны. На первый взгляд нет никакой генетической преемственности у «кухонной интеллигентщины» и «интеллигентщины», описанной С. Н. Булгаковым. Та, старая, увлекалась марксизмом, разнообразными левыми течениями. Нынешние представители «интеллигентщины», наоборот, в своем большинстве были носителями весьма правых идей и видели в капитализме панацею от всех, прежде всего – собственных, бед. Я до сих пор не могу понять, почему они именовали себя демократами. Это было типично правое движение.
Однако более внимательный анализ позволяет обнаружить много общих черт у «интеллигентщины», которой посвящен сборник «Вехи», и диссидентов 1960–1980-х годов. Прежде всего и те и другие были очень далеки от народа. Они не понимали, не знали и не очень хотели знать, что такое русский народ. Они были по своей природе деконструктивистами. Их, как правило, мало волновал исход
