Как далеко до завтрашнего дня… Свободные размышления 1917–1993. Вехи-2000. Заметки о русской интеллигенции кануна нового века - Никита Николаевич Моисеев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
По возвращении в Москву я сделал несколько сообщений о своих впечатлениях, полученных во время длительной командировки во Францию. И не только у себя в Вычислительном центре Академии наук. Я даже написал небольшую докладную записку в отдел науки ЦК КПСС. Но какой-либо заметной реакции не увидел.
У меня был также длительный разговор с академиком Сергеем Александровичем Лебедевым, нашим ведущим конструктором в области компьютеров. В это время он и его институт были заняты созданием какой-то специализированной машины для управления ракетным комплексом и начинали работать над созданием универсальной машины БЭСМ-6. Я уже не помню деталей нашего разговора, но заключительную фразу хорошо запомнил, ибо она стала пророческой. А сказал он тогда примерно следующее: мне становится все труднее и труднее доказывать необходимость создания оригинальной вычислительной техники, годной для любых задач, и я очень боюсь, что производство линии БЭСМ вообще закроют. Это, увы, и произошло через несколько лет.
Итак, одной из причин наступающего системного кризиса был новый взлет научно-технического прогресса. Ситуация с вычислительной техникой, ее отставание были лишь одним из его индикаторов. Прорыв к новым технологиям совершался всюду, не только в промышленности, но и в сельском хозяйстве, и этот вызов наша система принять не смогла! А почему это произошло, мы увидим чуть ниже.
Но была и вторая причина, не менее важная, во многом объяснявшая причины нашего технологического отставания: к концу 50-х годов наша страна достигла паритета в ракетно-ядерных и прочих вооружениях с нашим основным противником – Соединенными Штатами Америки. Была достигнута главная цель системы А и одновременно начал исчезать стресс ответственности системы В. Механизмы компромисса обеих систем стали размываться.
Для продолжения развития страны были нужны новые цели и политическая ВОЛЯ к их достижению. А цели продолжали формулироваться на языке коммунистической идеологии, которая во все меньшей и меньшей степени могла служить стимулом организационных и прочих необходимых усилий. Система В начинала все больше отслеживать собственные, узко эгоистические интересы.
Нарастание системного кризиса. Некоторые новые идеи
Итак, уже в начале 60-х годов многие из нас, то есть представителей научно-технической и инженерной интеллигенции, начинали видеть ряд симптомов грядущего неблагополучия и серьезно задумываться о дальнейшей нашей общей судьбе.
Мы никогда не были диссидентами, я бы назвал скорее «конструктивистами» тот круг людей, с которыми общался. Нас мало волновали проблемы гласности, еще меньше – проблемы, связанные с поездками за границу. Мы искали прежде всего пути совершенствования нашей системы, системы управления страной, ее производственной деятельностью. Пути, которые позволили бы нам избежать деградации и не проиграть «холодную войну». Последнее нам казалось особенно опасным, оно вставало перед глазами страшным миражом, ибо мы понимали, что это будет означать для нашей страны. Правда, никто из нас не думал, что крушение может быть столь скорым и столь трагичным.
Но от этого наша критика не становилась менее острой. Только критические монологи произносились не на кухнях, а на публичном уровне – на научных семинарах, на заседаниях и т. д. Однажды, возвращаясь с какого-то обсуждения, связанного с закрытием линии БЭСМ и переходом на производство компьютеров фирмы IBM и сокращение собственных конструкторских разработок, Виктор Михайлович Глушков сказал примерно следующее: не понимаю, за что сажают диссидентов, нас надо сажать! И действительно, ничего и близкого к уровню критики, прозвучавшей на заседании в Кремле, никогда не было в том кухонном критицизме, за который многие поплатились изгнанием и другими видами остракизма.
Мы очень по-разному относились к вопросам, связанным с совершенствованием нашей системы. Прежде всего, системы В и к выбору долговременных целей системы А. Весьма яркие работы были опубликованы академиком Гермогеном Сергеевичем Поспеловым. Он занимался развитием программного метода управления, искал возможность распространить его идеи, столь хорошо себя зарекомендовавшие при проектировании сложных систем и в управлении промышленными предприятиями, на государственное управление (замечу, что в идейном плане они были очень близки к идеям Арона и Маркузе). В ЦЭМИ АН СССР под руководством академика Николая Прокофьевича Федоренко разрабатывалась система СОФЕ, посвященная конструированию экономических рычагов управления и т. д.
Но, вероятно, наиболее глубоко сумел понять суть дела заслуживающий доброй памяти покойный профессор Юрий Павлович Иванилов. Позднее он стал депутатом Верховного Совета, и его активная деятельность закончилась вместе с Верховным Советом в октябре 1993 года. Он был единственным из моих знакомых, который сумел назвать все своими именами. Он мне сказал однажды: все дело в том, что система А постепенно лишилась собственных целей развития и поэтому у нее в принципе нет и не может быть стратегии будущего развития. А управление без цели – это уже не управление, а способ обеспечить собственное благополучие управленческого аппарата, которое может никак не быть связано с долговременными целями системы А, всегда объективными! Я думал об этом в том же ключе.
Особенно ясно я начал чувствовать обострение кризиса после провала косыгинских реформ, с которыми многие из нас связывали надежды на качественное обновление всей системы управления. Они с треском провалились, да не могли не провалиться, и причина этого та же, что и неспособность Советского Союза принять вызов новой технической революции. Нарастающий системный кризис стал виден невооруженным глазом, даже неспециалистам.
Потеря целей развития, его перспектив привели к тому, что в нашей «системе одного завода» определяющими стали интересы самого заводоуправления, то есть системы В, по нашей терминологии. А они всегда бывают только сиюминутными.
К этому времени уже окончательно сформировалась система отраслевых монополий. Она, действительно, была эффективной формой организации, пока таковой была «система одного завода» с четко поставленными целями. В условиях жесткого планирования всякая конкуренция наносила бы только вред. Все отрасли народного хозяйства, по идее, должны были работать в режиме цехов одного завода, четко и согласованно. В такой системе имела смысл соревновательность лишь одного типа: кто лучше выполнит задание, спущенное сверху. И такая система до поры до времени, как мы видели, работала без больших сбоев. Но как только цели стали размываться, эти принципы монополий отраслей стали эффективнейшим тормозом любого развития. Они снижали интерес к поиску нового в области как технологического, так и тем более организационного совершенствования.
В самом деле, что может быть самым страшным для любого аппарат управления, любой системы В? Это нетрудно понять, если доминирующим интересом стало сохранение стабильности этой субсистемы. Ее гомеостаз оказывается под сомнением всякий раз, когда предстоят те или иные перестройки, будь то изменение структуры технологий или переход на
