Наваждение - Екатерина Мурашова

– Он простил меня, – утирая слезы, с торжеством сказала Фаня уже на дороге в Светлозерье. – Я грешница во всем, а он – простил…

– Да ты не поняла. Мне показалось, что он, наоборот, себя винит… – задумчиво сказала Софи. – Что не оценил тебя когда-то, не увидел в тебе этого вот земного, от которого в вечность дорога идет. Не тебя, себя ему прощать…

– Ему себя прощать не надо. Это – наперекрест. А у Бога – обоим прощения молить, – спокойно и уверенно сказала Фаня. – Об этом Андрей и говорил сегодня.

– Ты права, – подумав, согласилась Софи. – Я ошиблась, а ты – права. Каждый прощает не себя, а другого. И это – благо. Именно об этом.

– Правду ли говорят, что вы, Софи, ребенка на тракте подобрали?

Машенька Опалинская тяжело опиралась на трость. То ли и вправду ей было трудно стоять, то ли все – от нервов. Разговоры с Софи оставались для нее нелегкими, это просто было заметить.

– И не говорите! – сквозь зубы отозвалась Софи. – Пожалела, называется, сиротку. А она все ноет и ноет. Я уж едва с ума не сошла… Как внизу, в зале стукнет что – так она сразу просыпается и орать…

– Да и дело ли, чтобы ребенок в трактире жил? – поддакнула Мария Ивановна, отводя глаза.

– А вы никак предложить мне что-то хотите, Машенька? – с надеждой ухватилась Софи.

– Д-да… Я вот что… Пусть бы она пока у нас, у меня пожила, пока с нею решится. Маленьких детей у нас в дому нету, а я… мне и не в тягость…

– Правда? – нешуточно обрадовалась Софи. – Да вы бы меня так обязали! Давайте я ее сама к вам хоть когда привезу!

– Не надо! – поспешно сказала Мария Ивановна. – Я, как комнату для девочки подготовят, так Неонилу в «Калифорнию» пришлю…

– Отлично! – улыбнулась Софи. – Прямо камень с души. Если вам и вправду не в тягость, пусть поживет у вас до отъезда…

«Отъезда – куда? – хотела было спросить Марья Ивановна. – Неужто Софи уж решила везти ненужного и даже явно неприятного ей ребенка – в Петербург? Из каких это интересов?»

Однако, вслух Машенька ничего не спросила. А не то вдруг взбалмошная Софи передумает и не отдаст девочку?

– Документов у тебя никаких нет, но тут Надя с Ипполитом обещали помочь, – сказала Софи, с удивлением и легкой насмешкой ловя обожающие взгляды, которые молчаливый Егорка кидал на собирающую на стол Фаня. – Билет на поезд мы тебе купим, и семь с полтиной от твоего имени в монастырь матушке перешлем, чтобы, если что, лишних разговоров и сложностей не было.

– Софья Павловна, голубушка! Богу за вас молить… – Фаня прикусила язык, сообразив, что Богу, как она его понимала, вряд ли нынче угодны ее молитвы. – Я отработаю! – твердо сказала она. – Все отработаю до копейки.

– Пустое, Фаня, – поморщилась Софи. – После разберем… Путешествовать тебе лучше всего монашкой. Якобы едешь в столицу милостыню на сибирский храм собирать, или еще чего-нибудь в этом роде придумаешь. К монашкам никто не цепляется. В Петербурге пойдешь вот по этому адресу. Я тебе письмо напишу, его передашь. Там – только не удивляйся – Варвара, остяка Алеши младшая дочь. Помнишь ее?

– Да как же мне Варварушку не помнить? – обрадовано воскликнула Фаня. – Умница, красавица на их склад, такие узоры рисовала, что глаз не оторвать… Чего ж она в Петербурге-то делает? Замуж пошла?

– Варвара живет одна и замуж не хочет, – объяснила Софи. – Содержит художественный салон. Ты там первое время побудешь, и, думаю, ко двору придешься. Помню, ты и в поповнах и крестом, и золотом вышивала изрядно…

– Мое шитье – в монастыре из лучших считалось, – с гордостью сказала Фаня. – Цесаревичу, как проезжал через Ирбит, от обители в подарок антиминс слали. Христос во гробе – моя работа…

– Ну, вот видишь. Не забудь Варваре про цесаревича сказать. Она из этого рекламу сделает…

– Чего сделает?! – удивилась и даже по виду испугалась Фаня.

– Да ничего, ничего, – успокоила ее Софи. – Просто расскажи, как есть, и все… В общем, я думаю, все устроится…

– Ничего не устроится! – вдруг разрыдалась Фаня и ничком повалилась на лежанку. Егорка испуганно вскочил, подбежал к лежащей женщине и гладил ее по голове и вздрагивающим плечам. – Грешна я!

– Господи, опять? – пожала плечами Софи. – Ну не довольно ли?

– Грешна я и грех мой на потомстве моем! – на евангельский манер выла Фаня.

– Окстись! Какое потомство? – с тревогой в голосе вопросила Софи. – Я что, еще не все знаю?

– Не все, матушка-благодетельница, ох, не все…

– Тогда утри нос и рассказывай! Егорка, дай ей вон утирку… И воды поднеси…

В монастырь Фаня попала беременной. Из-за особенностей семейной жизни молодой попадьи в отцовстве никаких сомнений не возникало – отцом будущего младенца мог быть только Карп Платонович Загоруев, егорьевский урядник и возлюбленный Фани. Две предыдущих, от отца Андрея, беременности Фани оканчивались неудачно – младенцы умирали почти сразу после рождения. Этот же, плод греховной связи попадьи и урядника, появился на свет прямо в келье – здоровым и крикливым. В качестве особой милости (и за изрядную мзду, заплаченную, как не удивительно, отцом Андреем) матушка разрешила Фане кормить и держать при себе младенца почти до года. Потом его навсегда разлучили с матерью и отдали на воспитание в крестьянскую семью, в одну из дальних деревень Ирбитского уезда. Перед сим актом Фаня написала умолительное письмо к своим батюшке и матушке, просила их приютить внука. Попадья Арина Антоновна была согласна всею душой, и готова была увидеть во внучке последний смысл своей жизни, но отец Михаил воспротивился категорически, и написал в ответ, что дочери у него больше нет, а священнику растить плод греховной связи – значит множить мировые скорби.

Сказать, что Фаня была в отчаянии, потеряв не только мир, но и долгожданного сына (которого нарекла, как и следовало ожидать, Карпушей), значит не сказать ничего. Несколько раз за эти годы она всеми правдами и неправдами добиралась до глухой деревни, где жил сыночек. Сначала Карпуша радовался ей, потом перестал узнавать, а последние два раза – убегал и, видимо, наученный своими воспитателями, кричал издалека: «Шлюха! Шлюха чернорясая! Убирайся, откуда пришла!»

В хозяйстве подросшего Карпушу использовали почти как раба. Он ходил в обносках, был худ, как щепка, всегда грязен. Постоянно получал от хозяев колотушки и затрещины. Впрочем, надо признать, что родные дети в этой семье видели не намного больше добра и ласки…

Мать-настоятельница прекрасно знала про все Фанины терзания и попытки увидеть сына.