Роковая ошибка княгини - Ирина Сахарова

— О-о, я ещё и не такое умею, — заверил её Мишель, и вновь голос его прозвучал задорно. На удивление, их диалог получался до того лёгким и непринуждённым, что всё это казалось подозрительным. С кем угодно, но не с ним! Да что уж там, Саша сильно сомневалась, что смогла бы вот так запросто болтать пускай даже с Серёжей Авдеевым, хотя уж с кем с кем, а с ним-то говорить без стеснения можно было абсолютно на любые темы.

— Я всё равно ни за что не поверю, пока своими глазами не увижу! — Вырвалось у неё, как будто она снова забыла, с кем разговаривала. Конечно, она тысячу раз пожалела о своих словах, но Мишель только улыбнулся в ответ, и покачал головой.

— Знаешь, это уже наглость, — смеясь, сказал он.

— Как раз в духе моей плебейской натуры! — Согласилась Александра, и, грустно вздохнув по этому поводу, принялась нервно барабанить пальцами по гладкой поверхности лакированного стола. В очередной раз она не знала, куда деть руки, а теребить волосы, и без того не желающие лежать как надо, она не стала. «И так выгляжу как непонятно кто, он, наверное, смотрит на меня и содрогается от отвращения!» Единственное, чего она не могла понять, так это собственного волнения на этот счёт. С каких это пор её стало интересовать, что он о ней подумает? Прочь, прочь, дурацкое наваждение…

— И чего же ты опять молчишь? — Его голос, такой тихий, такой красивый и звучный, донёсся до её сознания, и заставил её вздрогнуть. Саша подняла голову, вновь встретилась с его улыбкой, и растерялась окончательно.

— Думала, что будет лучше провести остаток пути в тишине, чтобы лишний раз не ссориться с вами и не действовать вам на нервы! — Выпалила она, и снова отругала себя. Зачем?! Ну вот зачем опять она придирается?! Неужели нельзя было ответить нормально, внятно и спокойно, сказать что-нибудь безобидное, например: «Я задумалась», и вновь отвернуться к окну? Неужели её обида на него была настолько сильна, что она до сих пор не могла простить ему тот холодный приём? Уже после того, как он, вроде бы, согласился на перемирие, неужели было трудно хотя бы не усугублять ситуацию, и без того непростую?

Но Мишель, то ли от того, что опыта в подобных делах имел больше, то ли от того, что и впрямь ощущал за собой чувство вины, решил из невыносимого старшего братца на время переквалифицироваться в образец заботы и понимания. Её вызов он попросту проигнорировал, и вновь приветливая улыбка озарила его лицо, а потом эта улыбка и вовсе сделалась немного застенчивой, что только добавило ему шарма. И он сказал:

— Не стоит. Мне нравятся твои истории. — Откинувшись на спинку сиденья, он изобразил повышенное внимание, и попросил: — Расскажи ещё что-нибудь.

Охх… такого поворота в их беседе Александра не ожидала никак, и у неё сложилось неминуемое впечатление, что Волконский попросту издевается над ней. Ему не может быть с ней интересно! Они слишком разные. И вряд ли он изображал заинтересованность из вежливости — кто она такая, чтобы он был вежлив с ней? Достаточно вспомнить, как он вёл себя в первый день их встречи, и все иллюзии тотчас же растают, как дым. Ну, а воспоминания об их памятном столкновении у Софьи Авдеевой на балу и вовсе разгонят последние сомнения.

И вновь защемило сердце, на этот раз в приступе какой-то сухой, холодной тоски. До чего отвратительно это было: осознавать, что он намеренно её дразнит. А потом, наверное, будет смеяться над ней, вместе с этой своей противной Ксенией, над её детской доверчивостью, и над тем, что она так опрометчиво подумала, что ему действительно может быть с ней интересно…

Просьба его, по-прежнему без ответа, повисла в воздухе — нужно было что-то сказать, но никакой достойный ответ упрямо не желал придумываться. Когда Сашенька подняла взгляд, и посмотрела на него, случилось неизбежное — вновь она потонула в его глазах, бездонных глазах, цвета весенних листьев… и желание язвить опало само собой.

— Что же вам рассказать? — Еле слышно спросила она, сама не узнав свой голос. И очень удивилась, когда Мишель ответил:

— К примеру, где ты так хорошо выучила французский? — подумав немного, он пояснил: — Ксения мне рассказала…

И вновь Сашенька удивлённо вскинула брови, глядя на него и не веря своим ушам. Он это всерьёз? То есть, ему действительно хотелось это знать? То есть, ему и впрямь было интересно беседовать с ней, ему, в самом деле, нравилось слушать её болтовню?

И вновь сердце подпрыгнуло в груди, и принялось биться часто-часто.

— С моим образованием всё не так плохо, как казалось Ксении Андреевне, — с усмешкой ответила она, а сама задумалась — что это она через каждое слово поминает Митрофанову, будто бы в укор ему? Не следовало, наверное, вообще о ней говорить в его присутствии, всё-таки, она его невеста, вдруг обидится на её чрезмерно резкие высказывания! Опомнившись, Александра поспешила продолжить: — Я… я окончила школу у нас в городе, правда, без отличия. Математика давалась очень тяжело, с трудом вывели на четвёрку, и то, стараниями авдеевского гувернёра, господина Прокофьева. Он занимался со мной дополнительно, часов семь подряд, а я вместо спасибо неблагодарно поклялась ему сжечь свою тетрадь, как только сдам экзамен. Уж очень я была на него сердита за эти хождения по мукам!

Она заметила, как Мишель еле заметно нахмурился, при упоминании некой фамилии, причём это была явно не фамилия гувернёра, Серёжиного учителя по математике. Сам Волконский своё бьющее через край презрение искренне старался скрыть, чтобы не получился очередной конфликт, но Саша за это время слишком хорошо успела изучить его лицо, и ни малейшие его эмоции не прошли бы для неё бесследно. Она уже знала, что означает эта почти незаметная складочка между его тёмными бровями…

— Результатом стали мои успехи в геометрии, и грамота об окончании школы с двумя четвёрками, но, как мне показалось тогда, я забыла обо всех этих треугольниках и параллелях, как только вышла из класса! Тетрадку я, конечно, не сожгла — отдала брату, ему пригодится, но пир мы с папой всё равно устроили, скромный, но весёлый, я до сих пор его помню, — Саша непроизвольно улыбнулась, вспомнив, как радовался её успехам отец. — Мне было приятно, что я оправдала его надежды… Дело в том, что это он настоял на моём образовании. Мать протеставала всеми возможными способами, заверяя папу в том, что девушке это совсем не нужно, но он проявил твёрдость. Единственный, наверное, раз в жизни… До этого он всегда и во всём слушал её, а тут… пошёл вопреки её воле. С этого, по-моему, и начался их разлад — моя мать не любила, когда ей перечили. Но учиться у меня получалось, и довольно неплохо, так что вскоре мама уже позабыла о том, чтобы мешать моему образованию, а годом позже сама попросила у Софьи Владимировны разрешения обучать меня вместе с Сергеем на дому.